Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина

— Меня не так просто напугать, — заносчиво возражает он.

— Меня — тоже.

Мы идем в детскую комнату. Идем и молчим. Я не хочу начинать разговор на улице. И, по правде, не знаю, с чего начать. Я уже сказала ему все добрые слова, какие знала. Опять о том же? Так жить нельзя. Надо учиться. Надо готовить себя к труду. Надо бросить хулиганство и воровство. А он слушает и продолжает свое.

Я открываю замок, включаю свет, неторопливо снимаю плащ, берет, пригладив волосы, иду к столу.

— Садись, Коля, поговорим.

Он сегодня без бушлата, в своих узких брючишках и старом, растянувшемся у ворота свитере.

— Так как же, Коля? Как будешь жить дальше?

— Как придется.

— Всю жизнь как придется?

— А что же? Другие живут.

Знакомая ироническая усмешка трогает его губы. «Как будешь жить дальше?» А он знает? Не знает он, как будет жить, — говорит эта усмешка.

— Тебе шестнадцатый год, пора подумать о будущем. Тебе нравится какая-нибудь рабочая профессия? Столяра, например. Или токаря. Или шофера.

Рагозин несколько растерян. Видимо, он ожидал, что я буду читать ему нотацию за эту глупую выходку. Он сидит, слегка раздвинув колени и положив на них смуглые грязноватые руки с тонкими пальцами и черными краешками давно не стриженных ногтей. И вдруг эти руки оживают в моем воображении, я вижу, как они неслышно ползут вдоль чужого кармана, как, нащупав добычу трепетно замирают, выжидая…

Мой пристальный взгляд смутил Николая. Он поежился и сунул руки в карманы штанов.

— Ты понял, о чем я думала, Коля?

Он быстро взглянул на меня и хотел солгать, я по лицу поняла, что хотел, но вдруг сказал:

— Понял.

Покраснел, опустил глаза. Впервые я увидела, как он покраснел.

— У тебя хорошие руки. Они могут сделать много полезного. И могут сделать тебя счастливым. Счастье приходит в труде, пойми, Коля.

Может, это были не те слова, но он почувствовал мое волнение, мою тревогу за его судьбу. Он сидел все так же, сунув руки в карманы и глядя вниз. Но слушал. Слушал без того внутреннего протеста, с которым прежде отвергал любые мои слова еще до того, как они были произнесены.

— Коля, дай мне слово, что больше никогда не станешь воровать. Дай мне честное слово. Почему ты молчишь?

— Ладно, — отрывисто проговорил Николай.

— Нет, ты дай честное слово, — настойчиво повторила я.

Он смотрел на меня настороженно и пытливо.

— Я жду, Коля.

И он решил уступить.

— Честное слово, не буду.

14

Кто не знает, что дать честное слово всегда легче, чем его сдержать. В одиночку Коле Рагозину не справиться с самим собой. Надо ему помочь.

На другой день я встретилась с Анной Васильевной и долго убеждала ее не скрывать от меня ни одного проступка Николая, ни большого, ни малого. Она терпеливо выслушала меня.

— Я своему сыну не враг, — вздыхая, говорила Анна Васильевна. — Разве я его этим скверностям учила? На улице понабрался. Сама на работе, парень целые дни один, себе хозяин. Пока в школе был, еще ничего, а как бросил, и вовсе разболтался.

— Не теряйте надежды, Анна Васильевна.

— Хоть бы маленько поправился. Большой ведь уж, скоро на работу пора, а кто такого возьмет? Так и останется болтаться без дела.

— Если вы будете помогать мне…

— Я что же, я со всей охотой, раз уж вы так стараетесь. Поначалу сердилась я на вас, что не взяли Кольку в колонию, а теперь вижу — от души вы.

— К вам, может быть, зайдет одна учительница, Мария Михайловна. Я попрошу ее поговорить с Колей, да и вам интересно будет побеседовать.

— Днем-то на работе я…

— Я скажу ей, вечером зайдет.

Мария Михайловна жила недалеко от Рагозиных. Как раз в этом квартале у меня не было энергичного помощника, а многие ребята вели себя скверно. И я решила попросить старую учительницу заняться ими.

Уговаривать ее не пришлось. Мария Михайловна оказалась не только талантливым педагогом, но и неутомимым энтузиастом. Уже через неделю она побывала во всех семьях своего квартала, где были дети. Почти везде приняли ее приветливо. Рассказывали о ребятах, с интересом слушали ее советы. Но не обошлось и без неприятностей.

Мамаша Нонны Колобаевой, жена крупного, уважаемого в городе работника, не пустила Марию Михайловну в свою четырехкомнатную квартиру. Она выслушала учительницу на лестничной площадке и высокомерно заявила, что ее дочь — это ее дочь, и никого, кроме родителей, не касается поведение и воспитание девочки.

Грубо встретил Марию Михайловну и полупьяный Таранин. «Борька плохо себя ведет? А вам, извиняюсь, какое дело? Вы кто? Учительница? А он не хочет учиться. И дочь не хочет. Девке замуж пора, какие там уроки».

Были и еще подобные столкновения, очень огорчавшие впечатлительную Марию Михайловну. Но она не думала отступаться. В ее голове то и дело возникали новые проекты. Организовать для школьников своего квартала шахматный кружок. Соревнование ребят на лучшую декламацию стихотворений. Гимнастическую площадку во дворе. Уголок для малышей и поочередное дежурство матерей в этом уголке.

И она умела осуществлять свои проекты. Проходила неделя — другая, и Мария Михайловна, блестя глазами, рассказывала, что один из родителей согласился обучать ребят шахматам, юноша и девушка, бывшие ее ученики, будут заниматься с мальчиками и девочками гимнастикой, а в воскресенье родители из трех больших домов выйдут оборудовать уголок для маленьких.

И еще ей удалось организовать коллективный надзор за ребятами своего квартала. Это было, пожалуй, самой большой ее победой.

— Мы ведь как делаем? — убеждала она родителей. — Услышим — Миша нехорошо выругался, и думаем: «Ах, какой скверный мальчишка, мой Толя никогда не скажет такое». А Толя, возможно, тоже ругается, когда мама не слышит. Если же еще не ругается, то Миша его научит. Что стоит подойти к мальчишке, сделать замечание — одна минута. И потом рассказать его матери или отцу. А в другой раз кто-то заметит шалости вашего сына или дочки — скажет вам. Болезнь трудно распознать, когда она только начинается, зато легко вылечить…

Очень немногие поддержали Марию Михайловну на первых порах. Но все-таки поддержали. Теперь за ребятами следили не только родительские глаза, но и глаза соседей.

Одна девушка видела, как Николай Рагозин с другими подростками хулиганил на танцплощадке: подставлял ножку, толкал танцующих. Вечером она рассказала об этом Анне Васильевне, а на другой день о поведении Николая стало известно и мне.

— Уж так просил не говорить вам, так просил, — рассказывала Анна Васильевна. — Чуть я не