Слова, из которых мы сотканы - Лайза Джуэлл

– У Виолы выдалась плохая ночь, – продолжала Дикси. – Сейчас она успокоилась, поэтому я решила урвать себе немного пропущенного сна.

– Черт возьми, Дикси, мне очень жаль. Я не подумала.

Дикси шумно прочистила носовые пазухи – как будто, невольно подумала Лидия, чтобы дать ей понять, как крепко она спала и сколько сил ей потребовалось для того, чтобы ответить на звонок. Лидия слегка насторожилась и сказала:

– Тебе надо было выключить телефон.

– Да, ты права. – Дикси снова фыркнула и зевнула. – Я не подумала. В последние дни я как-то не могу много думать, – с сухим смешком добавила она.

В последние дни. Этот смех. Лидия ощетинилась; ей была ненавистна мысль о людях, имеющих маленьких детей. Нет, не так: ее возмущало, что Дикси родила ребенка. Все остальные могли иметь хоть сотню детей, Лидию это не волновало. Она просто не хотела видеть свою подругу в таком состоянии. Лидия только успела привыкнуть, что у Дикси появился Клемм. «Ухажер» был для Лидии неизвестным понятием, но она могла уловить смысл этого термина, поскольку в какой-то момент своей жизни сама имела ухажера. Но «ребенок» был существом с другой планеты. Он поглощал столько времени и внимания, сколько не снилось самому требовательному ухажеру. «Ребенок» менял все. И этот «ребенок», как и «ухажер», был чем-то необратимым.

– Все в порядке, – продолжала она, стараясь поддерживать бодрый тон. – Я не хотела тебя беспокоить, но… – Она замолчала. До «ребенка» она бы сразу же перешла к вопросу, который собиралась обсудить. Теперь же этот призрак маячил повсюду. Она гадала, будет ли Дикси интересно выслушать ее теперь, когда все мысли заняты ребенком. Услышат ли ее вообще? «Прости, как ты сказала, – «донор спермы»? А я рассказывала тебе о новых подгузниках Виолы?»

– Как вы там вообще? – только и спросила Лидия.

– В целом нормально. Правда, Клемм? – Лидия услышала, как он что-то проворчал на заднем плане. – Да, у нас все в порядке. А ты как?

– Более или менее, – ответила она. – Похмелье.

В ту же секунду она пожалела о своих словах. Это прозвучало так, как будто она всю ночь пила шампанское и коктейли с текилой, наслаждаясь весельем в каком-нибудь модном клубе и не помышляя о таких вещах, как новорожденные младенцы и грязные подгузники.

– Счастливица, – вздохнула Дикси.

Лидия тоже вздохнула и подумала, стоит ли ошарашить подругу известием о том, что на самом деле она весь вечер напивалась джином, сидя в темноте.

– Не совсем, – сказала Лидия. – Это было… – Она снова замолчала. Ей хотелось сказать, что это было ужасно, но, прежде чем она успела произнести первый слог, их разговор был прерван жалобным плачем, и Дикси что-то промямлила о том, что в зоопарке настало время кормежки и она перезвонит через минуту. Да, конечно, сказала Лидия, хотя понимала, что это будет не минута, а по меньшей мере полтора часа. Она мимолетно задалась вопросом, почему Клемм не может забрать хнычущего младенца на минуту-другую, но тут же поняла, что физическое отсутствие хнычущего младенца не поможет Дикси сосредоточиться на разговоре и вообще на чем-либо, кроме своей текущей ситуации. Со смешанным чувством печали и ужаса Лидия осознала, что она не может поведать своей лучшей подруге самое важное из того, что произошло с ней за последние десять лет.

Поэтому Лидия повесила трубку, и Дикси растворилась в воздухе, как метафорический клуб дыма, оставив ощущение заброшенности и одиночества.

Дикси не позвонила через полтора часа. Она не позвонила и через три дня. Утром в субботу она отправила Лидии текстовое сообщение: «Я только что брызнула молоком на шесть футов через всю комнату и попала в глаз кошке». Пока Дикси с каждым дюймом погружалась в мир материнства и нормальности, Лидия дюйм за дюймом отступала в мир отчужденности и уединения. Она набрала ответ: «Купи кошке мотоциклетные очки! Я на связи». Дикси не ответила, но Лидия и не ожидала этого. Она провела день, чередуя работу с выпивкой.

Вечером она достала из кладовой фотоальбом, который взяла с собой в постель. Лидия хранила этот альбом с тех пор, как выехала из убогой квартиры, которую делила с отцом. Это было все, что осталось от Глэнис. От ее матери. Не было никаких платьев, переложенных нафталиновыми шариками, фамильных жемчужных сережек или локонов волос, которые Лидия могла бы задумчиво перебирать; отец вычистил все следы присутствия матери, но сохранил это. Лидия до сих пор не могла понять, какая мысленная аберрация заставляла его прятать альбом от нее, но теперь эта вещь была ее самым ценным имуществом.

В прошлом она разглядывала фотографии матери почти так же, как люди смотрят на фотографии Мэрилин Монро, королевы Виктории или покойной суперзвезды – нечто харизматическое, недостижимое, непознаваемое, могущественное и давно ушедшее. Но в тот вечер Лидия увидела их в ином свете. Она всегда думала о матери как о простой девушке. Все так говорили о ней; ее называли замечательной девушкой, веселой девушкой, милой девушкой. Ах да, Глэнис, что за очаровательная девушка! Но девушки не отправляются на Харли-стрит, чтобы сделать себе ребенка из ниоткуда. Так поступают женщины – женщины, которые хотят иметь детей. «Ты знаешь, что твоя мать боготворила меня? – не раз говорил отец. – Она была готова целовать землю, по которой я ступал». Это был его способ отстраняться от дочери. Но теперь Лидия смотрела на фотографии, и до нее внезапно дошло, что мать любила ее гораздо больше, чем когда-либо любила своего мужа. В конце концов, она была готова рискнуть абсолютно всем ради того, чтобы завести ребенка.

В воскресенье Лидия отправилась на прогулку. Она была трезвой и усталой, и мостовая, как губка, пружинила у нее под ногами. Свет был жидковатым, но Лидия все равно надела солнечные очки, словно маленькое полуслепое существо, вышедшее из спячки. Она три раза обошла вокруг старого кладбища, отводя взгляд от детской площадки, где азиатские няньки толкали французских детей на качелях, а деловые американские мамаши вбивали информацию в коммуникаторы «блуберри», пока их отпрыски посасывали натуральный сок из экологичных картонок. Лидия прошла по главной улице Сент-Джонс-Вуде, мимо бутиков, лавок со свежей выпечкой и магазинов детской одежды, поглядывая на прохожих с чем-то вроде животного любопытства. Сейчас она находилась примерно в двух милях от места своего зачатия. Потенциально здесь она могла столкнуться с любым количеством родственников. Она изучала глаза, нос, руки и походку каждого человека, который проходил мимо. Заметив сходство линии челюсти и подбородка, она обнаружила, что неосознанно перешла улицу и последовала за незадачливой женщиной в кондитерский магазин. Лидия заставила себя остановиться у входа и возобновила прогулку.

Лидия всегда чувствовала себя отделенной от остального мира, почти возвышенной над ним. Она всегда ощущала себя более умной, спокойной, сильной и самостоятельной. Отец приучил ее к этому. Он научил ее верить в свою независимость и неуязвимость. Лидия всегда смотрела на остальных, как на аморфную массу, беспорядочное смешение плоти и костей. Все это не имело ни малейшего отношения к ней. И тем не менее в возрасте двадцати девяти лет она ни с кем не смогла установить таких же прочных отношений, как со своей немецкой овчаркой из давнего прошлого.

Через час таких же бесцельных и прихотливых блужданий Лидия отправилась домой. Стоя на мостовой, она окинула свой дом оценивающим взглядом, и по позвоночнику пробежал холодок. Дом был большим и безликим. Он выглядел совершенно неприветливым из-за матовых окон, похожих на слепые молочно-белые глаза. Даже Дикси иногда говорила ей: «Твой дом такой жуткий!» Для Лидии это было вполне нормальным – ей нравилось выглядеть пугающе. Но теперь появился крошечный проблеск надежды, что мир готов принять ее, и она ничего не может с этим поделать. Еще более удивительным было осознание того, что она и не хочет.

В тот вечер она принесла в свой кабинет пластиковую бутылку «Спрайта» и пакетик с фигурными мармеладками. Лидия скрутила крышку и дождалась первого выхлопа подслащенного газа, прежде чем снять ее и сделать жадный глоток. Потом некоторое время изучала содержимое пакетика со сластями, оценивая свои реакции на разные фигурки. В итоге остановилась на красно-зеленой бутылочке и задумчиво прожевала ее. Лидия думала, не стоит ли позвонить Дикси. Этот шаг казался невероятно ответственным, особенно с учетом того, что ни одна живая душа не будет знать о нем. Выходные дни были долгими и напряженными. Лидия ощущала себя совершенно оторванной от реальности. Она была испугана, расстроена и взбудоражена одновременно. Любой следующий поступок открывал дверь в новое бытие. Лидия представила Дикси сидящей с ребенком возле огромной груди и бессмысленно взирающей в пространство, вздыхающей при виде номера Лидии, который появляется на экране ее телефона. Нет, Лидия сделает это сама.