Сердце Анубиса - Юрий Бригадир

Шелест, шелест…

Стая Одинокого Ветра-4

«Туберкулез — по понедельникам и четвергам.

Сифилис — по средам и пятницам.»

Митрич отдал мне за две бутылки водки свой старый черно-белый телевизор. Задней крышки у него не было, переключателя каналов не было — один штырь, передней панельки тоже не наблюдалось. При всем при этом показывало это чудо очень даже неплохо, а звуком обладало сногсшибательным. Я сколотил из четырех досок и куска оргалита подобие тумбочки, на которую водрузил чудо и часа пол лазил по крыше, ловя сигнал, который о физике и не слыхивал. Антенну Митрич мне по широте душевной просто подарил и принял непосредственное участие в ее установке. Выглядело это так — Митрич, высунувшись наполовину из окна со стаканом водки, смотрел как хамелеон — одним глазом на крышу, вторым — на экран и орал:

— Выше! Нет, ниже! Вообще пропало! Выше! А ну вправо разверни! Во, бля! Теперь влево! Ах, чтоб тебя!.. Да не бегай ты как слон, шифер продавишь. Все, приколачивай! Ну, за сказанное! — слышится страстный, как у морского котика, выдох…

Две бутылки водки мы выпили, ясно, вместе, так что продажа телевизора была сделкой весьма и весьма условной. Все это время Карат бегал по двору, разминая лапы, и весело лаял на голубей.

На этом мероприятие под названием «communication» не закончилось. Мы еще с час тянули сто пятьдесят метров полевого телефонного провода по крышам и прочим высотным местам до моего окна — я нелегально подключился к линии, идущей до маленького домика с громким названием «КПП». Оно осталось еще от бывшего здесь когда-то военного городка.

Заканчивали уже в полной темноте. Митрич пошел пройтись до своего КПП, проверить ворота и покормить Грея — мрачную черную немецкую овчарку без всяких признаков доброты. Грей жил в загородке, рядом с КПП и днем его не было видно — спал. Только ночью и только Митрич выпускал его на территорию. Никто и никогда не ходил здесь в это время, ибо Грея знали и этого было достаточно.

Карат же подружился с ним мгновенно, как только попал сюда. Уже в первую ночь, когда я привел его на мехдвор, они вдвоем устроили кошачью охоту, закончившуюся предрассветным концертом. Никаких котов они и близко не поймали — не те это были мурлыки. Огромные и грязные, не боящиеся даже амбарных крыс, эти ночные призраки сидели под луной на коньке крыши и даже не шипели на собак. Лают — ну пусть себе лают. Срали мы на них. Потом им это надоело и они сами ушли охотится. Котов этих никто никогда не кормил — раз есть зерно — значит, есть и мыши. А раз есть мыши, то коты сами по себе. Не та это популяция, не из детских мультфильмов. Хищники. Грей, рассказывал Митрич, было дело — сам чуть глаз не потерял. Хотя и загрыз стервеца. Бывалый был кот, всегда от него уходил — под самым носом. Но старость и смерть ходят рядом. И как то раз не рассчитал котяра. Не судьба. Или вернее — судьба.

Карат убежал с Митричем. Он уже знал, что в это время Грея выпускают и хотел с ним пообщаться. Я позвонил пока Федору — просто, чтобы проверить телефон.

— Алло, Федор, это я.

— Привет. Что случилось?

— Да ничего, телефон проверяю. Запиши номер, на всякий случай. Я протянул себе ветку от Митрича. 48, а дальше все семерки. Не забудешь ни в жисть.

— Я о тебе, алкаш, и так никогда не забуду. Тут ко мне уже полподъезда приходило с претензиями. Ты зачем бутылки в окно выбрасывал?

— Только на газон, только на газон. И только ночью.

— А что за гондоны под диваном?

…Вот тут Федор был прав. Уходя, я сделал генеральную уборку. Но под диван, конечно, заглянуть забыл. Сейчас Федор начнет свирепеть. Пора переходить на английский. Он это любит. Заодно послушаю, как у него с языком после Англии.

— Sorry, Fred. It’s my mistake. Very, very sorry. But it was Vasja. I mean he had a finger in the pie.

— Finger? I thought it for another organ… I’m gonna kill’em.

— It would be right solution. Your English now is more perfect than usually. Had you some problem in England? I say — language problem?

Вот сейчас он будет добреть! Или нет?

— Ha-ha. You know people complimented me on my English, but I understood a little. In the end I’ve begun to comprehend but was time for me to go home.

— How much did you drink?

— I was a total abstainer. Two months. Imagine? — It’s unbelievable! And how are you now? Listen Fred, I’ve got a bottle of vodka.

Я нагло врал. Ее уже и половины не было. Но я-то знал, что Федор в это время из дома не вылезет.

— «Siberian», Fred. 45 proof!

Я гнал дуру. Водка была обычная «Пшеничная». Да еще и поддельная. Палево такое голимое, что пиздец!

— Sorry. I have very many problems. After you. And moreover I must get up early tomorrow morning.

— It’s a pity… Bye, then!

— Bye, Алкаш!

Краем глаза я все это время смотрел на экран телевизора, шла какая-то мура с Гомесами и Педрами. Потом начались местные новости. И красивая дикторша с казенным голосом вдруг начала говорить о собаках.

— «… За последние два месяца, по данным Госсанэпиднадзора, в городе появилось много бродячих собак. За это время отмечено более тысячи случаев нападения на людей, из которых 32 человека госпитализировано. В эту статистику не попали, разумеется, лица, которые не обращались по этому поводу в лечебные учреждения…».

На экране прошли кадры, где на фоне грязного фургона с надписью «Спецавтотранс» два конченных отморозка пытались связать два слова об их героической работе. Один из них показывал изуродованный палец. Потом вдруг отморозки с видеоэффектом ушли в диафрагму и возникла городская свалка. Съемки велись издалека, на пределе возможности трансфокатора. На большом расстоянии от оператора стали заметны несколько собак, быстро передвигающихся в одном им известно направлении.

— «…Вчера шоферы, вывозящие мусор на полигон твердых бытовых отходов, в просторечии именуемый «свалкой», отметили одну странность — к вываливаемому из грузовиков содержимому не сбегались местные бомжи, которых здесь всегда было много. Как оказалось, их просто не осталось в живых. Сегодня утром наряд милиции обнаружил полусъеденные тела нескольких несчастных. Были найдены также трупы собак…».

Камера с близкого расстояния стала показывать останки нескольких собачек небольшого размера.

— «…Бездомные люди и собаки всегда жили на свалке, иногда дружно, иногда не очень, но таких случаев не было никогда. Наверное, очень трудно будет узнать, что же произошло между собратьями по несчастью. Свидетелей-людей не осталось. Свидетели-собаки говорить не умеют. Да и не спешат дать интервью…».

И опять прошли издалека снятые кадры убегающих в неизвестность собак. Что-то мне почудилось в их движениях, какая-то странность.

— «…Одно известно точно — этот «бой местного значения» собаки выиграли. Теперь свалка принадлежит им…».

Я потянулся к бутылке, плеснул себе грамм пятьдесят, выдохнул, но в это время дверь открылась и я оказался в радостном водовороте из двух собак и Митрича.

— Ну ни ебаный ли насрать! — заорал Митрич. — Я тут охраняю территорию, а он мою, честно заработанную, водку хлещет!

Митрич матерился как бог. Фразы, придуманные им были настолько совершенны и фантастически невозможны, что мне оставалось только восхищаться ими.

— Я тебя до утра, что ли, ждать буду? Кстати, вон посмотри, на свалке бомжей собаки порезали.

— Да слышал я уже сегодня! Ты еще радио не слышал. Они там наверху совещаются, будут операцию проводить. По уничтожению. Пока за бомжиками нормальные люди не пошли в расход. Плесни-ка мне!

Я плеснул. Карат подошел ко мне, сунул свою морду мне в руки и вздохнул — глубоко и недовольно. Не любил он, когда я курил в комнате. Грей, большой и темный, потоптался вокруг стола и решительно сел возле входной двери.

Он помещения не любил в принципе и заскочил просто за компанию с Каратом.

— Митрич, выпусти Грея, в гробу он видел — здесь сидеть.

Митрич в это время цедил водку, высоко запрокинув голову и просто молча поднял указательный палец вверх, дескать — не мешай. Допив, он крякнул, закусил пластинкой давно загнувшегося сыра и оглянулся на Грея.

— Ясен хрен, сейчас выпущу. Там, кстати, через часок мужики припрутся… с пойлом. Надо бы встретить. Звонили…

— Грей встретит.

Митрич заржал, как умирающий конь:

— Этот встретит! Помню как-то, месяца два назад, уснул я на дежурстве, а Васька твой не знал и пришел с нею, с родимой. Орал-орал с улицы, подумал — я на обходе и перелез через забор, придурок. Так два часа на крыше склада стоял, пока я не проснулся. Да еще успел залезть, хорошо. А так бы порвал его Грей, как грелку.

…Ночка обещалась быть та еще.

…Через час меня чего-то сморило и я вышел на улицу. Митрич пошел на КПП встречать мужиков, а я пролез через колючую проволоку изгороди и, добравшись до своего любимого пенька, сел на него покурить. Здесь была довольно большая полянка и, поэтому, когда глядишь вверх — видно небо. Звездное небо. Далекое-далекое. Не такое, как в моем родном городе. Там воздух чистый и небо кажется близким, как будто рядом. И оно не черное, не такое беспросветно черное, как здесь. У него сиреневый цвет. Цветет сирень — и жара кругом, и осы, и гусеницы бражников ползают по листьям, самые красивые гусеницы из тех, что я видел, и суетится мир вокруг… А она темная стоит, неподвижная, с тяжелыми листьями, холодная и запах от нее холодный и наплевать ей — и на мир, и на сиреневых бражников, и на жару. Тоска. Сиреневая тоска. Когда это было…