Дети сумерек - Виталий Сертаков

Клавдия работала в четвёртой гимназии двадцать два года, с момента открытия. Она никогда не служила в силовых структурах. Никогда не подвергалась ограблению и прочим видам насилия. То есть она, конечно, не летала в безвоздушном пространстве; иногда, крайне нечасто, как сегодня, она включала телевизор или, попутно с готовкой, слушала радио. У человека, двадцать два года преподававшего литературу, блоки новостей вызывали отвращение, а шоу по горячим проблемам современности — зубную боль.

Ей в голову не могло прийти, что ученица, хотя бы чисто теоретически, может представлять опасность.

Чего Клавдия опасалась — так это потерять зрение. Потому что единственное, что у неё не вызывало скуки, — книги. Кроме книг… А кроме книг, пожалуй, ничего. За двадцать два года преподавания Клавдия так и не привыкла к мысли, что к детям стоит относиться теплее, чем к книгам. То есть она относилась к ним мягко, порой даже слишком мягко, позволяя садиться себе на шею. Но, похоже, так считала только она. За её спиной ученики никогда бы не назвали литераторшу человеком покладистым и добрым. Из поколения в поколение в стенах гимназии бродили легенды о непримиримости «железной леди» к врагам изящной словесности.

Клавдия не выносила тупиц. Она бралась за классное руководство, однако с каждым годом всё больше удалялась от предмета приложения своих сил. Чем более настойчиво, чем более жадно она поглощала периодику, литературные обозрения и новинки книжного рынка, тем хуже становились её ученики. Каждый новый класс рос тупее предыдущего. За что их, спрашивается, любить? За что уважать? Как можно уважать людей, которым не интересно ничего, кроме кретинских фильмов, нарядов и прочей чуши?

Стадо ленивых незнаек. Неспособных связать воедино две короткие мысли! Не так давно Клавдия обнаружила, что срывается. Возможно, тому виной были длительные, болезненные и никак не желающие затухать отношения с предыдущим мужчиной. Тот её мучил основательно, то отталкивая, то рыдая на коленях, но так никуда и не позвал. Наконец предыдущего наглеца и плаксу окончательно вытеснил корректный, и что немаловажно — увлекающийся поэзией Борис. И маме Борис понравился, поцеловал руку, заявился с фиалками. Борис заменил предыдущего, Клавдия не желала даже в мыслях упоминать его имя. А мама делала Клавдии из кухни многозначительные глаза.

То есть, казалось бы, заводиться на уроках повода не было. Личная жизнь потихоньку вошла в новую, но столь же размеренную колею. Она читала книги, готовила программы для семинаров, проверяла тетради бестолковых отпрысков. Раз в неделю Борис брал билеты на поэтические или музыкальные вечера. Тем не менее, совсем недавно Клавдия опять сорвалась, и даже заведующий учебной частью, этот дотошный, распространяющий запах дурного одеколона Каспер, отважился сделать «железной леди» предупреждение. Кто-то из малолетних преступников донёс мамочке, что учительница обозвала его тем, кто он есть на самом деле.

Да, они все прелестные крошки, думала Клавдия, мрачно выслушивая завуча. Они просто прелестны, это я старею. Я теряю терпение, я выхожу из себя. Они мне мешают вести уроки, они вынуждают меня орать. Раньше в гимназии госпожи Вержу и помыслить никто не мог о том, чтобы рассмеяться на её предмете. Большинство тупиц и прежде не заслуживали её внимания, но, по крайней мере, они пересиживали свою никчёмность молча!

В этой четверти словно сорвались с цепи.

Девица на лестничной клетке выдула изо рта розовый пузырь невероятного размера. Она что-то лепетала, помахивая перед глазком, смятым бумажным листком. Клавдия потянулась к замку, забыв себя спросить, откуда негодной ученице известен домашний адрес педагога. Пока Клавдия открывала замки, девушка оживлённо лопотала за дверью, но её заглушала продолжающаяся телевизионная дискуссия.

— В зоне повышенного суицидального риска находятся, прежде всего, так называемые депрессивные подростки; далее, подверженные алкоголю и наркотикам. Кроме того, ребята, в семье которых кто-то уже совершал суицид, беременные девушки…

— А как согласуются такие противоположные взгляды? — наседала журналистка. — Одни пишут, что недавний всплеск самоубийств коснулся отстающих школьников, а другие указывают, что это были, как раз наоборот, одарённые дети…

— Что интересно, и то, и другое верно, — оживлённо подхватил мужской баритон. — Но особо хотелось бы отметить жертв насилия…

Клавдия приоткрыла дверь и сразу же поняла, что этого делать не стоило. Накрашенная девица продолжала щебетать, зажав между неровными ногтями вырванный тетрадный лист, а возле перил, за её спиной, курил круглоголовый парень в кожаной куртке с поднятым воротником. Он курил и сплёвывал вниз, в пролёт. Клавдия его не сразу узнала, это был новенький, классом младше, кажется, его имя…

Тут парень повернул к ней изъеденное прыщами пустое лицо и ухмыльнулся. Клавдия успела запомнить, что лицо его было именно пустым, как погасший монитор. То есть на нём, вне всякого сомнения, имелся нос, рот и глаза, но выглядели они точно грубая чеканка на потёртом бронзовом щите.

— Что случилось, ре… — начала она фразу, продолжая по инерции улыбаться, но тут дверь с бешеной силой вырвали у неё из рук, а в следующий миг прямо перед ней оказались ещё две такие же пустые рожи, до того прятавшиеся за дверью.

Клавдию ударили дважды — в лицо и в солнечное сплетение, но осознала она это несколько позже, когда пришла в себя на полу. Затылок разрывался, будто в одно и то же место молотили деревянной киянкой, перед глазами неторопливо рассеивалась мутная пелена. Кровь хлестала из разбитого носа, заливая блузку и ковёр, а ещё очень хотелось подтянуть колени к подбородку и откашляться. Но подвигать ногами ей не позволили. Кто-то наступил ей на колено, а второе колено она почему-то не чувствовала. Молодые люди с пустыми расцарапанными рожами стояли вокруг, кто-то деловито связывал ей руки скотчем. Как ни странно, но Клавдию больше всего поразил не сам факт нападения, а поведение девицы. Как там её… Мирка, кажется…

Девушка невозмутимо перебирала косметику своей учительницы на трюмо, перевернула туда же, в общую кучу, содержимое сумочки, крутила попой под музыку, писком доносившуюся из её наушников. Входную дверь захлопнули, в кухне всё так же бурчал телевизор и всё так же упоительно пахло запекаемой птицей.

— Ну что, манда, потрындим о литературе? — Дим Росси наклонился и неторопливо дважды ударил её в лицо. — Эй, Киса, уродец, вруби погромче!

— Нах, — беззлобно отозвался Киса. — Тебе надо, сам и врубай…

И тогда Клавдия поверила.

Это была не шутка. Они действительно ворвались дикой сворой в её дом и собираются, бог знает что учудить. Она узнала их. Дим Росси, Боб Илинеску и этот…