Стихи - Ю. Богомолов

«Весна рождается в твоей улыбке милой…»

Весна рождается в твоей улыбке милой.И лишь потом ее природа в мир распространяет.Весенний влажный ветер благотворной силойПреображает лес и поле, и сады…А сердце хрупкое к тебе навечно припаяет.

«Ах, был бы я облаком ранней весною!..»

Ах, был бы я облаком ранней весною!Летал бы, качался над чащей лесною.На солнце бы нежился, плавно менялся,То вдруг исчезал, а затем появлялся.

С утра наблюдал бы с большим интересомЛюдские постройки и новую местность:Озера и реки, луга и равнины,Неброскую прелесть природной картины.

Но жизнь протекает в одной оболочке.И есть в ней весомость поставленной точки.Но мало свободы и мало покоя…Ах, был бы я облаком ранней весною!

Муза

Нет, нет… не надо о стихах! О них сказать…Что скажешь. Что не скажешь.Сама собою полнится тетрадь.Сама собою рвется пряжа.

Как будто бы на небе облака.То распогодится, а то зарядит дождик.То твердою окажется рука,А то колотит мелкой дрожью.И где закон? И где порядок тут?Изменчива, коварна, прихотлива,Не отличает от безделья труд…Но лишь ее дыханием мы живы.

Н. Б.

Наступила пора. Обними меня попросту,                                    друг мой сердечный.Жизнь вполне удалась: и мила, и сладка, и,по сути, безгрешна.Выпадали нам дни. А какие случались бессонные,                                                 летние ночи!Коротка, хороша, коротка…Но не страшно.Не очень.

Прогуляли мы век. Пробежали на легком дыхании.И не видели зла. Лишь вечерней листвы колыхание.Лишь полет в облаках одинокой серебряной птицы.А какая страна? Нам в любой повезло бы родиться.

Я не знаю, как назвать это чувство.Скорей – привыкание.Я не знаю, не знаю, не знаю, не знаю название.Обними меня попросту, друг мой сердечный,                                                последний…Ах, какая пора! Только сосны шумят в вышине,Отмеряя мгновенья.

О любви

Мужчина женщину не понимает. Ему дороже всего                                                                воля.А она, выходя из дома, не забывает о валидоле.Но, иногда, мужчину к женщине тянет. И она сним – как пламя.Очень нечастыми дождливыми вечерами.

И она готова забыть судьбы враждебные происки.Потому, что у нее более важные поиски:Она ищет улыбки его отраженияНа всех предметах и во всех движениях.

Во всех началах и во всех продолжениях,Во всех словах и во всех предложениях.Во всех встречах, беседах, чаепитиях,Во всех важных и незначительных событиях.

Во всех кошках, собаках и прочих зверях,Во всех, которые встречала, приоткрытых дверях.Старательно. Словно она – станция слежения.Она ищет. И никогда не терпит поражения.

2012 год

Мотивчик

Когда стихи с утра читаюИли смотрю на зимний лес,Иль легкою ногой ступаюПо кромке сумрачных небес,

Я слышу простенький мотивчик,Я слышу искренний куплетО чем-то безвозвратном, личном,Забытом мною в толще лет.

И голосок звучит негромко –Не разобрать в пяти шагах.И то ли робко, то ли ломкоПеремещается впотьмах.

И слухом, к счастию, отмечен,За ним я и бегу, и рвусь.И, более всего на свете,Мотивчик потерять боюсь.

Китайский альбом

В темной комнате слушаю шорох дождя.На голой ветке капли его сверкают.Грустно. Порой тоскливо. Хотя…Неплохо жить одному. Никто на тебя не лает.

Болезнь

Вот она – последняя передышка перед болью.Все предметы молчат так же звонко, как в детстве.Я уже переболел страхом смерти, как корьюИ, вдыхая сижу, словно маленькая фигурка нэцке.

Горе

Помолиться бы! Да не научили вовремя.Не усну до полуночи. Изнываю от зноя и страха.Лист кленовый в окошко, паутина едва колышется.Я беззвучно плачу. Отсырела от слез рубаха.

Редкий дождик. Покой. ПрохладаЗапах флоксов вдыхаю. Не спится.Что за дело болезнь или горе.Не такая я важная птица.

Узкая тропа

Превосходит меня быстротой этот путник.Мне ж идти недалече. Спешить не надо.Отойду. Отодвинусь. Подожду минутку.Пропущу его. Пусть ему будет отрада.

Никому не мешаю. Один.Кто теперь слово худое скажет.Рыжий кот лишь заходит,Скудный завтрак со мной разделит.

Человек бесполезный. Как траваИли, скажем, камень.Ни к какому делуНе прилеплен теперь душою.

Впрочем, дело одноДля меня еще остается.Вспоминаю друзейРазнесло их по белу свету!

Сорок лет спустя

В глухом провинциальном городкеПрошла короткая, как спичка юность.И первая любовь – одно томление.И память о ней. Несоразмерно долгая.

Глупее и рискованнее нет затеи,Чем тени прошлого искать.Но благодарность перевесила.И, как израильский МОССАД,Красавицу нашел я.Уж сорок лет прошло.За этот срок, что может сделать время?Ага! И Вам не по себе, читатель.Да, все! Буквально все! На камне камня не оставит!Таков ответ.Но все ответы, данные заранееПолны неточностей. Зазор всегда присутствует.Всегда есть тайна, неожиданность, подвох…Благодарение богу, живоНе только ее тело. Но и душа.Тогда дороги наши разошлисьИ как она по ним шагалаНе ведаю. Хотя могу домыслить.Сплав беззаботности, веселья, добродушияНе охранил от горестей. Но их утишил.Быть может, спас в один из мрачных дней.

Не надо делать ничего. Ни добрых дел, ни злых.Достаточно, чтоб юность неуемная порхалаНа лицах. Чтоб взгляд открытым был.Чтоб ум светился. И радость спокойная жила.

«Полети на восток, моя птица весенняя…»

Полети на восток, моя птица весенняя.Не бывал я в Китаях и вряд ли пребуду.Мне лишь перышко твое, сизо-красное оперенье,Радует глаз и слегка напоминает чудо.

К западу устремись, благо крылья крепкие.Над Рейнами и Дунаями свободно рея.А по липецкой черноземной отметкеЧерный ворон осенью пускай сожалеет.А еще лучше, к югу возьми, красавица.В воздух окунись морской, зыбкий, йодистый.Я там в жисть не бывал, и меня не касается.Через твою только вижу глазную прорезь.

А и к северу ляжешь, а и к северу – ладно.Одиночества глотнешь, холода, но и воли острой.Ни кола, ни двора и ни кума, ни свата…Вот туда мне добраться с тобой будет просто.

Старые фотографии

В комнате моейВисятНа старых стенахФотографии пятидесятых.Свожу концы с концамиС помощью людей,Которых, в большинстве,Уж н е т.Ночь глубока.Все спят.Но…Тонкие черты ушедшихВо мне живут.Я вспомнил все, что могО бабушке, о деде и о маме.Не знаю нужно ли им это,Но, быть может…

Юность. Завод

Нас и обули, и одели,Перекрестили: «бог с тобой!»И подвели к открытой двери.Там снег валил и ветер злой.Но из тепла и от заботыМы попадали в мир работы,Где нас не знали, не вели,А равнодушно стерегли,Как стадо буйное баранов.Вот такова была охрана!

Накинув жесткие тужурки,В зубах сжимая по окурку,Кривя в усмешке тонкий рот,Мы проходили на завод.

Смешение серы и резины.И пар, и гарь, и тусклый свет,Пресса, платформы, лица, спиныБез рассы, пола и примет.

В цехах варилось и дымилось,Горело, лопалось и жгло,И грохотало, и крошилось,И с треском падало на дно.

И, словно адовые пышки,Едва зловонием дыша,Сходили первые покрышки…И счастлива была душа.Мы были серые, как мышиИ хрупкие, как шифер крыши.Глотали красное вино,Курили «Приму», как «Руно».

Но в душу к нам не залезали,И деньги к нам не приставали.Мы кашляли, не переставаяИ расставались, не кивая.

То было время – мы мужали…Родители нас удержали,Бог спас. Не стали сторожами.

После чтения В. Шаламова

Душа болит. И сердце плачет.И голос рвется и дрожит.Убит. Замучен. Предан. Схвачен.В бреду горячечном горит.

И изуродован. И брошен.И сапожищами избит.И безнадежно уничтожен.И пулей острою прошит.

…………………

Ночь кончилась. Но день не наступает.Брожу один средь липецких полей.И душно. Воздуха мне не хватает,Чтобы дышать в стране моей.И хлеб в ней горек, как отрава.И все родные – не родны.На мир гляжу через оправуНезаживающей вины.

«С утра дует ветер и ветки качает…»