Снова домой - Кристин Ханна

– Вот-вот, – с горечью произнес Энджел. – О жизни. Это точно. Но ты еще самого интересного не знаешь: они посылают меня оперироваться в Сиэтл. Понимаешь? В Сиэтл!

– Вот и отлично! Энджел в ответ нахмурился.

– Что же, черт побери, в этом отличного?

– Там будет твой брат. А то я боялся, что ты окажешься один, потому что мне до зарезу нужно быть скоро на кинофестивале. Я уже забронировал на две недели «Аспен-Хаус».

– О чем речь, конечно, нельзя допустить, чтобы моя смерть нарушила твои планы хорошенько отдохнуть и поразвлечься!

Вэл виновато улыбнулся.

– Я бы мог отказаться...

Энджел никогда еще не чувствовал себя таким ужасно одиноким. Ему страшно хотелось выпить, хотелось нюхнуть кокаина. Это боль его сломала. Он был мировой знаменитостью, а это не дается просто так! Его жизнь была подобна звезде на Голливудском бульваре: красивая сверкающая штучка, однако намертво замурованная в тротуар и холодная на ощупь.

– Да нет, незачем. Со мной все будет в порядке. Между ними повисло неловкое молчание. Наконец Вэл сказал:

– Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется, Энджел. Ты всегда был сильным человеком. И ты обязательно выкарабкаешься.

– Знаю. – Он сказал это, понимая, что именно такого ответа ждет Вэл. Он также отлично понимал, что и Вэл легко читает правду в его глазах. А правда заключалась в том, что Энджел был подавлен и сильно боялся.

Говорить им больше было не о чем.

Доктор Мадлен Хиллиард стремительно вошла в палату. Ее имя еще светилось на экране пейджинговой системы.

Ярко горела лампа, подчеркивая безликость и чистоту комнаты, Узкая односпальная кровать находилась точно в центре помещения. Возле кровати стояла тумбочка, заваленная чашками и бутылочками.

Ее пациент Том Грант лежал на узкой постели: бледный, неподвижный, глаза закрыты; из горла шла трубка, подсоединенная к специальному вентилятору, который закачивал в легкие воздух. Из рук тянулись трубки к капельнице. Две крупные трубки торчали из груди, как раз под линией ребер – по ним в особый цилиндрический сосуд оттекала кровь из швов, сделанных во время недавней операции. Кровь откачивалась небольшим насосом, с шумом проходила через пластиковый дренаж и с булькающим звуком попадала в цилиндр.

Сюзен Грант сидела сгорбившись у постели больного. Ее руки лежали на хромированной спинке кровати, что было явно неудобно; в ладонях она сжимала безжизненные пальцы мужа. Когда Мадлен вошла в палату, женщина подняла голову.

– Добрый день, доктор Хиллиард.

Мадлен мягко улыбнулась в ответ и подошла к кровати. Не говоря ни слова, она первым делом проверила все трубки в местах соединений, в особой карточке записала, что цилиндр для сбора крови следует чаще опорожнять. Затем она пробежала глазами записи о назначениях пациенту.

Антибиотики, иммуноподавляющие лекарства и еще несколько групп препаратов, назначенных после операции, должны были воспрепятствовать отторжению пересаженного сердца.

– Пока все вполне нормально, Сюзен. Он в любое время может прийти в себя.

Из глаз женщины упало несколько слезинок и покатилось по щекам.

– Дети все время спрашивают, как он себя чувствует. Я... я не знаю, что и отвечать.

Мадлен хотела сказать, что все будет в порядке, даже лучше, чем просто в порядке, что Том проснется и улыбнется жене, а вскоре сможет увидеть детей, и жизнь опять пойдет по-прежнему.

Но Том был совершенно особым пациентом. Для него это была уже вторая пересадка сердца. За двенадцать лет с момента первой трансплантации он своим примером доказал, что для человека после пересадки сердца может и вправду начаться совершенно новая жизнь. У Тома за эти грды родились двое детей, он стал бегуном-марафонцем, активно пропагандировал успехи современной трансплантологии. Но вот наступил такой момент, когда пересаженное ему сердце выработало свой ресурс, и теперь он вновь оказался в числе первых, кому был дарован и третий шанс.

– Не знай даже, как вас благодарить, – сказала Сюзен своим мягким голосом.

Мадлен не ответила, да это было и не нужно. Она придвинула стул и села возле кровати. Она понимала: одно ее присутствие успокаивающе действует на Сюзен. Взглянув на циферблат настенных часов, Мадлен мысленно зафиксировала время. У нее оставалось еще сорок пять минут до следующей встречи. И значит, какое-то время она могла посидеть возле Тома.

Том чуть слышно кашлянул. Веки его дрогнули.

Сюзен подалась вперед.

– Томми! Том!

Мадлен нажала кнопку вызова медсестры, затем поднялась, склонилась над постелью.

– Том? Вы слышите меня?

Том открыл глаза и попытался улыбнуться, но введенная в трахею трубка помешала ему. Подняв руку, он коснулся лица жены.

Затем взглянул на Мадлен и показал большой палец, мол, все отлично.

Такие моменты, как этот, и делали жизнь Мадлен особенно значимой. И не важно, сколько раз она так вот склонялась над своими больными, – она так и не привыкла к тому волнению, которое всякий раз овладевало ею в момент осознания собственного успеха.

– С возвращением вас!

– Ох, Томми. – Сюзен не сдержалась и заплакала в три ручья. Слезы ручейками текли по ее щекам и капали на бледно-голубое одеяло.

Мадлен провела несколько коротких тестов и вышла из палаты, дав возможность супругам побыть наедине. В холле она задержала старшую медсестру отделения трансплантации, дала ей несколько указаний, после чего, взяв из кабинета пальто, вышла из здания больницы.

Выехав со стоянки, Мадлен двинулась по Мэдисон-стрит к скоростной автостраде. В первые минуты она испытывала необычайный душевный подъем, вызванный прогрессом в состоянии Тома. Очень скоро он уже сможет подниматься с постели, держать у себя на коленях детей, качать малышей на руках.

Она сама, другие сотрудники отделения трансплантации сердца, семья донора – они сделали все возможное, чтобы произошло это чудо. И сколько бы раз оно ни происходило, она всегда испытывала глубочайшее потрясение. Когда после операции пациент приходил в себя, Мадлен бывала на вершине блаженства. Разумеется, она знала, что в любой момент может наступить ухудшение, даже смерть. Она понимала, что организм Тома может отторгнуть пересаженное сердце. Однако всякий раз Мадлен надеялась на лучшее, молилась о благополучном выздоровлении больного и делала для этого решительно все от нее зависящее.

Она подняла голову, увидела нужную ей надпись «съезд», и хорошее настроение мгновенно улетучилось.

Очень скоро она должна была встретиться с классным наставником своей дочери. И не надеялась, что встреча пройдет гладко.

Мадлен вздохнула, чувствуя подступающий приступ мигрени. Да, Том Грант и такие, как Том, являлись той причиной, по которой она занималась своей профессией. Именно ради того, чтобы помогать таким людям, она окончила колледж, провела многие годы, практически не имея никакой личной жизни, запершись в четырех стенах: она работала до исступления, чтобы стать кардиологом. Но за это ей пришлось заплатить очень высокую цену. Шли годы, она делалась старше, и становилось все очевиднее, чем именно ей пришлось пожертвовать. Так всегда бывает в жизни: за все нужно платить.