Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

Она кивнула: он самый.

– Ну и как тебе показалось?

– Ты не много потеряла.

В то время я еще не знала, что Кора воспринимает мужчин как своего рода мышат, с которыми молоденькой кошке можно и поиграть, прежде чем утолить голод.

Мы надолго замолчали, глядя из окна на проносящийся мимо плоский северный пейзаж. Потом снова вернулись к нашему шантажисту и решили все-таки устроить вечеринку. Без оружия, конечно, но с намерением как-нибудь его опозорить или просто испугать. Лучший метод защиты – это нападение.

– А если ничего не выйдет? – спросила я. – Ты будешь есть мороженое где-нибудь в Италии, а мне придется шнырять вокруг нашего дома.

– Вздор! Ты слониха, и ты его затопчешь.

И тут у меня возникла идея.

Карло обрадовался приглашению, возможно, вообразив, что Кора затевает все это ради него. За день до предстоящего события я съездила в дом престарелых. Не сказать, чтобы я часто там бывала. Я прошла в приемную, и сотрудница матери, которую я не знала, с любопытством на меня поглядела.

– Ты, значит, дочь фрау Вестерман! Между прочим, ты вовсе не похожа на слониху.

Я спросила, где мне найти мать, объяснив, что потеряла ключи от дома. Сиделка пошла разыскивать мать, а я, едва оставшись в комнате одна, ринулась к шкафчику с медикаментами и начала искать там снотворное. Вообще-то, сурово отметила я, такие шкафчики надо запирать, а здесь во всех замках торчали ключи, хотя по отношению к выжившим из ума старикам такое доверие проявлять было легкомысленно. Особенно много, если не считать слабительных средств, было транквилизаторов и снотворных.

Когда мать, несколько удивленная моим неожиданным визитом, вошла в кабинет в своем белом халате, я повторила ту же выдумку насчет ключей. Она, бранясь, дала мне свой ключ.

– Когда ты была маленькая, с тобой ничего подобного не случалось.

В дверях возник врач и ухмыльнулся.

Слоновая регрессия.

В распоряжении Коры было немалое количество напитков из родительских погребов. Мы решили приготовить угощение, которое переваривается с трудом и делает гостей усталыми и тупыми. Из фасоли, жирных свиных потрошков, помидоров, чеснока, соуса чили и красных испанских колбасок мы ухитрились в середине августа состряпать вполне зимнюю трапезу, после которой человеку хочется хорошенько выспаться.

Карло известил Детлефа, и теперь тот, без сомнения, ликовал по поводу предстоящей оргии. Наша одноклассница по имени Грета хотела привести своего дружка, а Кора пригласила еще своего двоюродного брата, у которого тоже оказалось под рукой некое завоевание. Брат Корнелии, с которым я не была знакома, учился в Штатах, и дома его поджидали только к Рождеству. Восьми человек, как мы полагали, вполне достаточно, чтобы устроить вечеринку.

У нас было вино, пиво и множество крепких напитков, которые мы без зазрения совести извлекли из профессорских погребов и притащили в комнаты. Детлеф перепробовал все, а мы усердно ему подливали. Он одарил сияющей улыбкой меня, а Кора его. Карло был этим несколько раздосадован, потому что считал Кору своей добычей. Потом мы подали неудобоваримый ужин. Мы с Корой хвалились, утверждая, будто все кушанья изготовлены по настоящим перуанским рецептам, и не скупясь подкладывали и подкладывали на тарелку нашему шантажисту. Первая таблетка снотворного уже находилась у него в желудке, поскольку, растертая Корой, была засунута ему прямо в рот с ложкой фасолевого супа.

Она кокетничала с ним слева, я же трудилась справа.

В какой-то момент Карло дернул меня за рукав и вытащил на кухню.

– Слушай ты, слониха! Не знаю, что ты затеяла, – прошипел он, – но ты могла бы дать хорошего пенделя своей подружке, чтобы она уступила тебе Детлефа.

– Это почему же?

– Господи, не строй из себя идиотку! Какая мне радость, если вы обе положили глаз на Детлефа, а я тем временем должен как дурак подсматривать в щелочку.

– Ну и катись домой! А мы с Корой теперь одна душа и одно сердце.

Он пребольно ущипнул меня за руку.

– Никакой души и никакого сердца у вас нет!

После второй таблетки снотворного, изрядного количества еды и водки Кора увлекла за собой Детлефа, чтобы показать ему дом.

Оскорбленный Карло ушел, а остальные парочки были заняты друг другом.

Я скользнула в ванную, оставшиеся таблетки растворила в шампанском, а шампанское налила в помеченный бокал. Сквозь приоткрытую дверь я видела, как Детлеф в одних трусах сидит на кровати Кориных родителей. Кора приняла бокал у меня из рук и начала вливать шампанское в Детлефа. Тот глядел по сторонам остекленелыми глазами. Тут вошла я, и мы обе разделись, сняв с себя все, кроме трусиков и бюстгальтеров. От этой картины Детлеф даже захрюкал.

– Кровь моя как пылающая лава.

Тут он завалился на бок и заснул.

Мы заперли его, а сами вышли к другим гостям, которым объяснили, что прогнали Карло и Детлефа, поскольку те слишком напились. Испуганная Грета вместе со своим дружком тоже заторопилась домой. Кузен вместе со своей девушкой перебрался в комнату Кориного брата. Принявшись за уборку, мы услышали, как громко хлопнула входная дверь – стало быть, мы остались наедине с Детлефом. Мы поспешили в родительскую спальню. Он лежал с раскрытым ртом и успокоительно храпел.

Одет Детлеф был вполне достойно, он, как и Карло, работал в банке и усвоил, что небрежность в одежде никак не способствует карьере. Так что чисто внешне мы мало что могли поставить ему в укор. Правда, он, как и его имя, был несколько пресным – волосы как у поросенка, унылое детское лицо, но такие детали, как синий перстень с печаткой и пижонские часы, побудили нас к творческим свершениям.

– Сейчас мы можем делать с ним все, что пожелаем, – шепнула Кора.

– А что мы пожелаем? – спросила я, чуть повысив голос, поскольку было совершенно ясно, что его сон похож на наркотический.

– Ну, к примеру, взять и срезать, – предложила Кора довольно громко.

Я перепугалась:

– А если он истечет кровью?

– Чушь какая! Волосы срезать.

Мы обвели комнату ищущим взором. Вообще-то мне до сих пор редко доводилось созерцать спальни взрослых. Мать у меня спала на раздвижной софе прямо в гостиной. У родственников моих или Кориных я еще видела двуспальные постели, тумбочки, платяные шкафы, но без следа эротического налета. А здесь все было по-другому. Больше всего очаровало меня постельное белье. Лично я знала белье только белое, клетчатое или в какой-нибудь скромный цветочек. А здесь на постели лежало белье из чистого шелка непривычного розового цвета, которое в приглушенном свете лампы казалось мне воплощением греха.

– Цвет до чего странный…

Кора кивнула:

– Персиковый, любимый цвет моей матери.

Щетина Детлефа плохо гармонировала с этим цветом. Круглый разинутый рот делал стажера сберкассы похожим на фарфоровую свинью-копилку, которой суют в рот сбереженные монетки. Кора достала лак для ногтей, принадлежащий ее матери и, разумеется, тоже розовый.

– Помоги мне перевернуть его на живот, – сказала она и деловито начала покрывать розовым лаком спину Детлефа.

Я тем временем перерыла карманы его блейзера и вынула бумажник. Подняв глаза, я увидела, что на спине у Детлефа уже написано: «А я…»

– Дальше что?

– Свинья, – ответила Кора.

– Не слишком оригинально.

– О’кей, пусть будет: «А я гомик». – И Кора обмакнула кисточку в лак.

– Нет, – предложила я, – лучше напиши: «А я импотент».

Сам он не может избавиться от надписи, придется ему просить кого-то другого. А всего бы лучше, чтобы он вообще ни о чем не догадался и пошел в бассейн…

Когда надпись подсохла, мы снова его перевернули на спину.

– Кора, Кора, погляди-ка, у него в бумажнике два любовных письма от двух разных женщин.

– Дай-ка сюда, я сейчас принесу их обратно. У отца есть ксерокс и поляроид.

Покуда Кора снимала копии с писем, у меня было достаточно времени, чтобы разглядеть голого Детлефа. Но когда на лестнице послышались шаги Коры, я поторопилась его укрыть.

– До того, как мы его сфотографируем, он у нас получит ногти персикового цвета на ногах и на руках.

Маникюр и педикюр в высшей степени нас удовлетворили. Под конец мы раскрасили циферблат его часов и перстень.

– Что бы еще сделать?

Кора извлекла из письменного стола папы-профессора различные штемпеля и печати, надписи на которых зачитала вслух: «Книжная бандероль», «Печатное издание», «В собственные руки», ну и так далее. Мы выбрали штемпель «Обработано» и пропечатали грудь Детлефа, на которой росли редкие волоски.

– Хорошая фотка получится, жаль только, что нельзя сразу снять и зад, и перед – чтоб можно было прочесть и «Обработано», и «импотент».

– Слушай, а давай заодно пожертвуем этой свинье-копилке серьгу в ухо.

Штопальной иглой Кора проколола Детлефу мочку уха, я же стояла наготове с платком и куском мыла. Детлеф издал во время процедуры какие-то злобные звуки, но не сопротивлялся. Мы продели через дырочку в ухе серебряную проволочку, а на проволочку нанизали маленького негритенка, родом из автомата жевательной резинки.