Белые ночи, черная месть - Алина Егорова

- Уж не знаю зачем, но… - Света опять оглянулась, - это она Вишневой яд в сахар подсыпала. Я видела, как она в тот день с сахарницей к Инке заходила. Инкину сахарницу я сразу узнала, ее еще Вишневой на день рождения дарили. Когда сегодня сказали, что яд нашли в сахарнице, я сразу про Аньку вспомнила.

- Вот тебе и серая мышка.

- Не говори. Только прикидывается. А я ее еще жалела, думала, без мужа,  вся такая несчастненькая.

- А вдруг она маньяк? Нас всех потравит.

- Она всех ненавидит. Видела, какой  у нее взгляд? Всегда исподлобья и с презрением. И не с кем не разговаривает. Тихоня.

- Ты об этом следователю скажи. Он визитку оставлял. Просил, если, что кто вспомнит, звонить.

- Скажу обязательно, только, вот, что я думаю. Давай чуть позже позвоним. У меня появилась идея.

Девушки зашептались, то и дело  задорно смеясь над чем-то тайным.

С утра Анне Логаж ничто не предвещало неприятностей. Обычный день офис-менеджера: привезли бумагу для принтеров, доставили только до входа, а там - носите сами. Аня давно просила, чтобы взяли в штат грузчика: то бумагу привезут, то воду, то мебель - ей самой такую тяжесть не унести. Приходится обращаться к сотрудникам мужского пола, чтобы помогли. Они, конечно, помогают, но очень неохотно, не пытаясь скрыть своего нежелания. Офис-менеджер никому не интересна – возраст не тот в совокупности с натурой интроверта. Ане всегда было неловко отрывать мужчин от работы, и, помявшись, она каждый раз просила их, и при этом чувствует себя так, словно на паперти стоит.

Когда закончила с бумагой, разбиралась с заявками на канцелярию. Потом пришли за лампочкой – в бухгалтерии перегорела. Закончился цветной картридж, сломался плоттер – все к Ане. Ближе к обеду она присела за компьютер, чтобы занести в таблицу расходные материалы.

- Аня, у тебя сахарку не найдется? – прозвучал над ухом голос Лиды.

Аня машинально открыла тумбочку и хотела сказать привычное: «Да, пожалуйста», но тут же одернула руку. Она вспомнила, что сахара у нее нет.

- Возьми у меня, а то мало ли что, - сказала Света вполголоса, но достаточно громко для того, чтобы Аня расслышала. Девушки переглянулись, еле скрывая улыбки. Они склонились, пряча головы за монитор, и беззвучно засмеялись.

Аня похолодела. Они все знают! Но как? Теперь об этом скоро будет известно всем. Сколько времени должно пройти: пять минут, десять, час? Не сегодня-завтра эта весть облетит «Камею». И в милиции тоже узнают.

До конца дня она сидела словно на иголках. На Свету и Лиду старалась не смотреть, а они как нарочно постоянно маячили перед глазами. Аня прислушивалась к их разговорам, и все больше убеждалась в безнадежности своего положения.

Нина залпом запила две таблетки «цитрамона» - одна не помогала. Начиналась мигрень. Голова болела в последнее время все чаще и причина тому – издерганный постоянными переживаниями организм. И как же тут не волноваться? Павел, которого Нина давно считала своим мужем, начал потихоньку отдалятся. Первым звоночком стали цветы. Желтые, засохшие хризантемы. Павел был каким-то чужим, когда протягивал ей этот неживой букет. Он стоял на пороге, и было не разобрать: то ли он только собирается войти в квартиру, то ли уже уходит. В комнате стоял полумрак, и потягивало холодом. Как будто было раннее утро, а может, быть вечер – Нина не поняла, поскольку все это ей приснилось. Когда открыла глаза, майское солнце заливало комнату, и сразу сделалось легко на душе. Нелепый сон забылся, но вскоре Нине о нем пришлось вспомнить и не однажды.

Пол шестого, Павел работает до шести, еще, как минимум, час на дорогу. А она уже, как на иголках. Накрутила кудри, надела шелковое выходное платье, на ногах туфли вместо уютных, стоптанных тапочек, на лице слой макияжа. Повернулась к зеркалу – лицо, конечно, не ага, еще и тени под глазами – никакой пудрой не скроешь. Морщины от недосыпа стали резче,  уголки губ опустились в скорбной гримасе. Чего ожидать, тридцать шесть лет – не девятнадцать. Это в юности веснушки – проблема номер один, а лопоухость – катастрофа. Сейчас Нина не раздумывая, согласилась бы променять свои классические черты: прямой нос, высокий благородный лоб, правильный овал лица и миндалевидные карие глаза на средненькую внешность, но, чтобы  только была молодая гладкая кожа.

Ей очень хотелось позвонить Павлу, было одиноко и тревожно. Она держала в руке мобильный телефон, уже нашла в записной книжке его номер, но нажать на клавишу не решалась. Позвонишь, и что скажешь? «Где ты, милый?» - на работе, ясно где.  «Как дела?» - он очень не любит такие вопросы, буркнет дежурное: «нормально». Нину, впрочем, дела  Павла не интересовали, тем более, что все основные вехи его карьерного пути ей были отлично известны. Ее сейчас волновали только две вещи: не встречается ли он с другой, и когда они зарегистрируют брак.

Павел Сандалов относился к тем мужчинам, которые не торопились обзаводиться семьей. Сначала было некогда – учеба в институтах, компании, спортивные залы, походы, потом, работа и связанные с ней разъезды, желание создать надежный материальный фундамент для будущей семьи. Затем подоспело тридцатилетие и разочарование в отношениях с противоположным полом. У Павла часто случались романы, благо он обладал привлекательной внешностью атлета и выразительными чертами лица отрицательного кино героя, но романы эти продолжались недолго. К тридцати семи годам Павел имел гражданскую жену и десятилетнего сына. Наличие внебрачного ребенка Павел старался скрывать. И, поскольку, его жена, с которой они были вместе в течение пяти лет, о существование ребенка не узнала, скрывать Павлу удавалось. Нина его всем устраивала. Хозяйственная, благоразумная женщина, никогда не устраивала скандалов, не докучала глупыми вопросами типа: «Где ты был?» или  «Почему не берешь трубку?». Только в последнее время она стала капризничать. Все чаще их разговоры стали заходить на брачную тему. Их начинала Нина, она, сначала издалека и как бы невзначай заговаривала о семье, об общем ребенке. Павел отмалчивался, у него срочно находились разные дела, и под этим предлогом он срывался с места и исчезал за дверью. Хоть Нина и считала их союз гражданским браком, жили они порознь. Павел перевез в квартиру жены некоторые свои вещи, но не переезжал полностью. Он мог жить у Нины неделями. В свою квартиру ее никогда не приглашал. Нина однажды побывала в гостях у Павла. Квартира в новом доме, недалеко от метро, уютная, просторная. Глаз у Ниночки загорелся. Хоть Павел ее не водил по комнатам – они заскочили на минуточку – от цепкого женского взгляда не ускользнула добротная мебель, и современная бытовая техника. И район Нине очень понравился – через дорогу парк, всюду чисто, по улице пройтись приятно, не то, что в ее Рабфаковском переулке. Павел тогда сказал, что собирается делать ремонт, и поэтому пока переезжать не стоит. Нина больше не возвращалась к этой теме, что ему очень понравилось. Нина отнюдь не была наивной дурочкой, которую можно кормить обещаниями. Но он ведь ничего и не обещал. Уходил от ответов на скользкие вопросы, либо говорил настолько расплывчато, что понять его слова можно было двояко. Нина терпела и все прощала. Но всякое терпение иссекаемо, даже у самой терпеливой женщины. Однажды она произнесла сакраментальную фразу: «Павлуша, нам надо серьезно поговорить».  Он, по привычке, попытался все обратить в шутку, но наткнулся на холодный взгляд. Она не кричала, не била в истерике посуду, а просто неподвижно стояла и смотрела. Нина была такая чужая, не похожая на ту прежнюю милую, уютную женщину, к которой он так привык. Павел тогда не придумал ничего лучше, как спастись бегством. Он пробормотал что-то про деловую встречу и стал быстро собираться.

- Хорошо, - сказала Нина ледяным тоном, - поговорим, когда ты освободишься.

После «деловой встречи» Павел к Нине не пошел. Он отсиживался в берлоге, как он называл свою квартиру, и даже не звонил гражданской жене. На третий день ему, отчего то очень захотелось вернуться. Тянуло не к женщине, с которой он не расставался на протяжении нескольких лет, а к ее дому. К сытным ужинам и к завтракам, к отутюженным рубашкам, к салфеткам на столе и чистым полотенцам. Павел с удовольствием сейчас съел бы фирменное блюдо Нины - жареную картошку с курицей, посыпанные сыром. Ему уже успело опостылеть меню всех ближайших кафе, про еду собственного приготовления и говорить нечего – яичница и пельмени в горло не шли. Павел готовить умел, но не любил. Тем более, что для этого нужно было идти за продуктами.

Если бы Нина сформулировала свою последнюю фразу иначе, не так  бесповоротно. Хотя бы сказала: «Поговорим, когда будешь готов».  Тогда можно было бы оттянуть неприятную беседу до тех пор, пока он не будет готов, то есть на неопределенный срок. О чем будет разговор, Павел не сомневался – конечно же, о об их будущем. Нина хотела определенности, а точнее, выйти за него замуж. А Павел жениться не хотел. Почему он должен этого хотеть? Ему и так удобно. Было. Пока не начались претензии. Как и любой нормальный мужчина, Павел не выносил давления.