Суккуб - Дарья Еремина

Судя по витавшему в воздухе напряжению, мне могло бы грозить групповое изнасилование. Я засмеялась, представив, как они могли бы удовлетворить друг друга.

Мне нужно лишь пожелать. Достаточно представить и заставить. Одним коротким, не уловимым в сонмах проносящихся мыслей – влиянием.

- Лида…

Я обернулась в темноту. Это был Данила. Один из отчаянно влюбленных. Безопасный, как сквозняк в эпицентре торнадо.

Он облокачивался о стену напротив лестницы. Когда я вышла из туалета, пружинисто оттолкнулся и направился ко мне. Забавно. Сейчас снова будут признания в любви. В каком возрасте мы начинаем отличать любовь от страсти? Любовь от влюбленности? Любовь от обладания?

Вместо ожидаемых слов он взял мое лицо в ладони и, не останавливаясь, сделал оставшиеся шаги до стены. Мне пришлось шевелить ногами, чтобы не свалиться. Затылок ударился о бетонную стену. Сразу за ним, с глухим гулом – спина.

Водка, табак, что-то соленое... Я испугалась, упираясь в его грудь ладонями, пытаясь отвернуть лицо. Почему мне казалось, что даже физически я сильнее их всех?

- Отпусти, – выдохнула я, протискивая руку к его шее. Сжимая пальцы, отодвигая от себя.

- Я люблю тебя, – выдохнул сдавленно. Сжал запястье, отцепляя пальцы от своей шеи.– Я не могу жить без тебя. Ты должна быть моей.

Паника – это то, что заставляет забыть обо всем. Даже о том, что ты можешь заставить его остановиться одной мыслью. В панике ты сильнее. Паника рушит все рамки. Паника заставляет подгибаться колени и судорожно собирать ошметки мыслей в что-то спасительное.

- Данила, нет! – крикнула я. Показалось, что крикнула. На самом деле прошептала.

- Ты не представляешь...

Я пыталась сесть на пол, выскользнуть. А в голове был лишь одно недоумение: почему он сильнее? Почему? Мы практически одного роста. Одного телосложения. Почему? Я уже видела синяки, что проявятся завтра там, где он дотрагивался. Куда впивался ртом. И жуткий, безотчетный страх охватывал все сильнее.

Он говорил: Я люблю тебя.

Я слышала: ты довела меня...

Он говорил: Я не хочу жить без тебя.

Я плакала.

- Не живи! Только отстань!

У меня получилось опуститься на корточки. Я спряталась в ладонях, как ребенок, играющий в прятки. Сидя в уголке, он прячет лицо в ладонях. Если не видишь ты – то не видят и тебя...

Он сделал шаг назад. Я думала: опомнился.

Он стоял надо мной и молчал. Я думала: успокоился.

Когда он упал, я поняла, что убила. Поняла мгновенно. Сразу.

Паника заставляет ненавидеть тех, кому ты совсем не хочешь зла. Паника всех делает врагами. Паника – убивает.

Слезы мгновенно высохли. Ладони задрожали крупной дрожью. Я даже не стала проверять. Я знала. Он был мертв. Сглотнув, я попыталась убрать с глаз волосы. Рука азбукой Морзе отбивала по лицу сигнал о помощи. Пальцы не слушались. Осмотревшись, заскользила по стене вверх. Переступила через его ногу. Удержала равновесие, остановившись. Подошла к перилам на лестнице.

Ширк, ширк, ширк... Чьи-то ноги шуршали вверх. Только скрип и шорох. Только гудение перил. Полное безмолвие. Ширк, ширк, ширк. В горле было сухо. Пытаясь сглотнуть, я закрыла глаза. Сняла туфлю. Сняла вторую. Попятилась назад.

Я добежала до другого конца коридора ко второй лестнице. Из мальчишеского туалета щелка света была как тот самый луч системы сигнализации. Мой силуэт был виден. Я слышала. Я слышала.

Сбивая пальцы ног, побежала по лестнице. Упала между пролетами, роняя туфли. Колени плавились от боли. Палец застрял в железных полосках, скрепляющих прутья перил. Я скользила капроном чулок по глади каждого пролета. Скользила, пересчитывая ступнями швы между плитками. Скользила влажными ладонями по перилам. В голове стучало: убила. Убила. Убила. Я скользила и не могла ускользнуть от того, что уже не могла исправить...

Меня догнали на первом этаже. Причем с обеих сторон: и сверху и из холла. Такие знакомые лица. Без улыбок. С тяжелым дыханием.

- Она убила Даню, – сказал Тим. Я поискала его глазами.

- Забудьте.

Они подходили, а страха уже не было. Самое страшное, что могло случиться – произошло. Я убила человека. Все остальное – ерунда. Когда кольцо сомкнулось, я закрыла глаза. Я не произнесла ни звука. Я подумала: Спать двое суток.

Беззвучно. Спокойно. Слушая пульс в висках и гудение десятка сбитых дыханий.

Лето я провела в деревне за двести километров от Самары. Никакая жара не могла заставить меня раздеться. Никакой повод – накраситься. Мне нужно было помнить. Мне нужен был маяк, постоянно светящий в глаза. Постоянное напоминание о том, что нельзя. И я не придумала ничего проще и надежнее, чем постоянная, не опасная, контролируемая боль. Постоянное напоминание о том, что нельзя. Никогда. Ни при каких условиях. Даже когда тяжело. Даже когда очень хочется. Даже когда это мелочь. Даже когда никому не будет плохо. Нельзя!

О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Это было самые долгие и самые тяжелые месяцы. Я пыталась смирить в себе необходимость быть желанной для максимального количества окружающих. Это тот случай, когда количество побеждает качество...

После внимания последних школьных лет казалось, что я разваливаюсь. Это все равно, что переехать из родного дома в институтское общежитие. Перейти от полноценного меню на овсянку. Сковать себя наручниками, залезть в клетку и выкинуть ключи. Сдерживать себя было сродни сдерживанию мочи после двух бутылок пива. Причем, при цистите... Это было невыносимо. Это было больно. Это было опасно. Это сводило с ума. Это практически убивало.

Я превратилась в севшую аккумуляторную батарейку.

Батарейку, ошивающуюся в поле зрения десятка зарядных устройств и розеток.

Батарейку, отчаянно необходимую мне самой для плеера, для фонарика, для пульта от телевизора...

Мне нужно было поглощать, накапливать, тратить. Я ржавела. Я рассыпалась. Я плесневела и гнила. Я больше себя не любила... И я больше не была чертовски соблазнительна. Это было слишком опасно. Для всех.

 О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Я думала о том, что перманентное состояние гастрита – лучший выбор.

Я не вычеркнула из плана ни единого пункта. Я забыла о нем. Целиком.

В первые месяцы учебы в институте я мысленно жмурилась, чувствуя их внимание. Это как плетка для мазохиста. Это как первый шаг за ворота тюрьмы. Ты можешь получить желаемое и ты, вроде, свободен. Но на самом деле все совсем не так.

Я не могла спрятаться от них. Это было выше моих сил. Моя натура работала на подсознательном уровне. Я могла лишь одергивать себя. Через несколько месяцев я пресекла все внимание. Тогда же я, наконец, довела себя до желанного гастрита. Все было просто.