На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

языку было страшно смотреть. Лучшие ученики делали по двадцать ошибок, худшие — по 70 и более. До Аллы Михайловны русский язык преподавала жена директора — совершенно не-грамотное существо.

Положение стало невыносимым.

Мы с Аллой Михайловной написали письмо в райком партии и в районный отдел народного образования с изложением дел в школе.

О письме узнал директор и заявил, что из-за нашего заявления пострадаем только мы. Еще не поздно поехать в районный город и забрать заявление.

Слух о письме разошелся среди колхозников, отношение ко мне стало теплее. Однажды утром меня разбудила хозяйка и сказала: «Вечером к Бардюгу приехали из района и целую ночь пили вино». Стало ясно, что мы проиграли.

Комиссия пришла на урок не к директору, а к нам. Аллу Михайловну заставили провести диктант. Вечером мы вдвоем сели проверять его. Если в диктанте 70–80 ошибок, то неизбежно пропустишь часть ошибок. Сначала тетрадь проверяла она, потом я, потом снова она. И, несмотря на такой тройной фильтр, несколько ошибок было пропущено, что и было поставлено ей в вину. На следующий день было проведено педагогическое собрание. Оказалось, что нас только двое, — остальные либо сохраняли нейтралитет, либо выступили против нас.

Основное обвинение нам — несоблюдение методики преподавания. По отношению ко мне это отчасти было справедливо: во-первых, я не изучал методики в университете, во-вторых, многие из методических указаний, о которых говорил мне директор, казались мне (да и сейчас кажутся) нелепыми. Относительно Аллы Михайловны такое обвинение было ложью — в институте ей за пробные уроки всегда ставили «отлично».

Далее нас обвинили в склочничестве, и в заключение педагогическое собрание вынесло нам троим (и директору все же) по выговору с занесением в личное дело. (Через некоторое время мы узнали, что директору выговор остался устным.)

Алла Михайловна стала настаивать на том, чтобы мы покинули школу. Я доказывал, что у нас нет морального права покинуть учеников. Но учеников она ненавидела теперь почти так же, как учителей (она была беременной, и это усиливало ее переживания из-за беспорядков на уроках). Я пытался приучить учеников к чтению художественной литературы. Она зло высмеивала эти попытки и, в частности, мои художественные вкусы (в этом последнем она была по существу права). В конце концов она уехала. Я посетил ее позднее в Одессе. На нее страшно было смотреть. Ребенок родился мертвым (врачи объяснили это нервным перенапряжением).

Она стала мизантропкой.

Я мог бы обратиться в Облоно — там работали мои друзья. Но бороться с помощью блата казалось мне аморальным.

После ухода Аллы Михайловны стали распределять ее предметы между учителями. Началась перетасовка всех уроков. Мне предложили физкультуру. Я объяснил, что в школе был освобожден от физкультуры. Затем предложили военное дело, труд, пение, рисование. От всех этих предметов я отказался (ставка делалась на то, что, если я стану зарабатывать больше, я стану покладистее).

Наконец мне предложили немецкий язык. Я плохо знаю немецкий, но остальные учителя еще хуже. Для детей я все же лучший вариант. Согласился. Но в учительскую ворвалась учительница ботаники и стала обвинять меня в том, что я забираю у нее уроки. Я предложил ей забрать немецкий язык себе. Директор вынес соломоново решение: ей 3 урока немецкого в 6-м классе, мне 2 урока — в 5-м. Договорились.

Я дал несколько уроков немецкого, когда учительница ботаники предложила поменяться — ей, дескать, трудно. После обмена она попросила меня помочь подготовиться к первому уроку в 5-м классе: «У вас ведь уже есть опыт». Я пришел к ней домой, она поставила на стол вино, и, попивая его, мы стали готовиться к уроку. Оказалось, что немецкий она изучала в школе, в институте учила английский и в итоге не знает ни того, ни другого.

Меня душил смех: из алфавита она знала только о, а, е, i. Наконец она русскими буквами написала в учебнике немецкие слова, а под ними — перевод.

Анекдоты мне всегда нравились, и поэтому я попросил разрешения присутствовать на уроке. Она разрешила.

На уроке я сел за парту с самым хулиганистым парнем. Учительница начала читать текст. Ошибка за ошибкой. Лучшие ученики (они ведь одну четверть учились у Аллы Михайловны и знали немецкий язык в пределах изученного) стали поправлять. Затем урок стал превращаться в травлю учительницы — самые плохие ученики поправляли ее как хотели.

Хулиган рядом со мной толкнул меня под бок (они со мной не больно церемонились) и произнес: «Да ведь она ничего не знает». Я взглянул на него строгим, «педагогическим» взглядом, но педагогично ответить не смог.

Я ожидал, что после такого урока она отдаст мне немецкий язык. Не тут-то было! На перемене она спросила меня: «Ну, как?» Я остолбел от такой невозмутимой наглости и пролепетал: «Да ничего для первого раза. Вот только неудобно, что ученики поправляют учителя». — «Что же мне делать?» Я, поколебавшись, посоветовал: «А вы скажите им, что вы специально делаете ошибки для того, чтобы проверить их знания».

На следующей неделе ко мне на перемене подошли пятиклассники и хором сообщили: «Леонид Иванович, знаете, что она придумала? Хитрющая какая!» И они рассказали о «ее» уловке.

В конце учебного года она дала ученикам годовую контрольную работу — диктант, который должна была отослать в районный отдел народного образования. Директор попросил меня помочь ей проверить диктант (думаю, что он догадывался о положении с успеваемостью). Я сел рядом с ней и начал проверять тетради. Это было нечто чудовищное. В каждом большом слове 2–3 ошибки. И масса ошибок у лучших учеников — признак того, что это ошибки учителя. Например, все существительные писались с маленькой буквы.

Подошел директор, и я объяснил ему ситуацию. Выход он через некоторое время нашел: «Вы исправляйте ошибки красными чернилами, а вы — синими». Мы последовали его совету. Но отсылать такой диктант в район нельзя. Она дала этот же диктант во второй раз. Подозреваю, что она написала его на доске, а ученики списали (о таких диктантах в некоторых школах я слышал). Во всяком случае, ко мне она больше не обращалась.

Может возникнуть вопрос: как я мог пойти на подлог с диктантом, начав с протеста против завышения отметок?

Прошел целый учебный год, я присмотрелся к положению дел в школе, к директору. Я убедился в том, что по сути директор не так уж виноват. Мы, например, требовали выгнать из 5 класса двух великовозрастных учеников, т. к. они разлагают остальных. Осталось бы 9 человек в классе. Как нам объяснили,