Русские горки. Конец Российского государства - Дмитрий Калюжный

В Ростове, помимо огурцов и капусты, культивировались разнообразные поваренные травы: укроп и щавель, мята, петрушка, портулак и садовый кресс, черенковый ревень, базилик, цикорий, чабрец, шалфей, богородская трава и просвирняк, иссоп, лаванда, зоря, мелисса, рута, белый мак, дикая ромашка, дягиль, ложечница, зверобой, полынь, горчица и сахарный горох. В конце XVIII — начале XIX века ростовцы стали переходить от посевов цикория как травы для салатов, к посевам его ради корней, из которых готовили так называемый «цикорный кофе», вошедший тогда в моду.

Уже с XVIII века в России начали культивировать кольраби и савойскую капусту, баклажаны, пастернак, петрушку, лук-порей, рокамболь, сельдерей пахучий, сахарную (белую) свёклу, подсолнечник, тмин, фенхель, эстрагон, шалфей, мяту перечную, вайду, морену красильную, шпинат и прочее. Известный российский агроном А.Т. Болотов был среди первых энтузиастов посевов английской горчицы. В конце XVIII века в Москве уже продавали горчичное масло.

Южные районы России имели наиболее благоприятные условия для возделывания многих европейских, средиземноморских и восточных культур. Так, в Самаре общий сбор перца достигал 1500–2000 пудов. А жители расходовали перец экономно — стручок на месяц.

Основной товар садоводства нечернозёмной полосы России — яблоки. Их разводили даже в Олонецкой провинции. В Ярославле многие имели в своих садах яблоки, вишни, смородину и малину. Яблоневые и вишнёвые сады были в Угличе. Многие города Владимирщины специализировались на разведении вишневых садов, особенно много их было в Суздале и Владимире. Правда, время от времени сады всей средней полосы России вымерзали совсем.

В южных же районах России особый интерес представляло разведение таких фруктов как абрикосы; их выращивали в Черкасске, на Дону, Азове, Астрахани. В тех же городах разводили и персики. В Черкасске в XVIII веке начали сажать миндаль.

Но вернёмся к нашему «усреднённому» крестьянину.

Годовая потребность в зерне для крестьянина 68 пудов на семью — это жёсткий режим очень скудного питания, основанного на строжайшей экономии. Вместе с тем такая норма (но только для питания) была общепринятой. Её придерживались и в армии.

По данным академика Л. В. Милова, бюджет крестьянина «посредственного состояния» с женой и двумя детьми, «живущего домом», составлял в год:

1. На подати и расходы домашние и на избу и на прочее строение — 4 руб. 50 коп. с половиною.

2. На подушный оброк за себя и за малолетнего своего сына — 7 руб. 49 коп.

3. На соль — 70 коп.

4. На упряжку и конскую сбрую — 1 руб. 95 коп. с половиною.

5. На шапку, шляпу, рукавицы и проч. — 97 коп. с половиною.

6. На земледельческие инструменты и всякие железные вещи и деревянную посуду — 4 руб. 21 коп.

7. На церковь — 60 коп.

8. Для жены и детей — 3 руб.

9. На непредвиденные расходы — 3 руб. Итого — 26 руб. 43 коп. с половиною.

Если крестьянин имел посев до 3 десятин в двух полях, то есть, несколько выше минимальной нормы, и заготавливал до 300 пудов сена, то мог содержать скот не только для своих нужд, но и на продажу. Такой крестьянин-середняк в год мог продать бычка, свинью, двух овец, три четверти хлеба, а также по мелочи мёд и воск, хмель, грибы, коровье масло и творог, яйца. Общая прибыль со всего с этого составляла 8-10 рублей. Однако для нормальной жизни и на подати и расходы ему нужно, как уже показано, 26 рублей! Получается, что даже крестьянин-середняк далеко не сводил концы с концами.

Подсчитано, что в 1900 году крестьянин покрывал за счёт хлебопашества лишь от четверти до половины своих потребностей; остальное ему надо было зарабатывать каким-то иным способом.

По традиции он получал основную часть своего побочного дохода кустарным производством, но с развитием механизированного производства этот источник стал иссякать. Грубые ткани, обувь, утварь и скобяные товары, изготовлявшиеся в крестьянских избах в долгие зимние месяцы, ни по качеству, ни по цене не могли конкурировать с товарами машинной выделки. Таким образом, в тот самый момент, когда крестьянин больше всего нуждался в побочном доходе, он его лишился из-за развития промышленности.

Отсутствие зависимости между трудом и урожаем, бесконечные удары судьбы — засухи, недороды, болезни и прочее; вечная нехватка времени и денег; — всё это не могло не вызвать определённого чувства скепсиса и обречённости у части крестьян. Ведь так было и с его отцом, и дедом, и прадедом — на протяжении столетий. А у стороннего наблюдателя складывалось впечатление, что русский крестьянин небрежен в работе, вообще равнодушен к жизни.

Суровые жизненные условия породили в Московском царстве и в Российской империи особый тип хозяйствования — крестьянскую общину, выполнявшую много различных функций. Но главной её задачей было обеспечить выживание крестьянского сообщества при минимальном производстве сельскохозяйственной продукции. Именно этим объясняется необходимость постоянного перераспределения земель среди членов общины — то, что называлось чересполосицей.

В Московии были редки большие массивы качественно равноценных земель. Как правило, они имеют мозаичную, локальную структуру. Притом, что здесь периодически чередуются годы засушливые и с большим количеством осадков. Обеспечить всех крестьян равноценными наделами, гарантирующими получение минимально необходимой продукции, через предоставление каждому одного целого надела (клина) невозможно. Вот и возникает чересполосица: мизерные наделы разных по качеству клочков земли, разбросанных по всей территории общинного владения. Если бы у крестьян земля была в частной собственности, как на Западе, и каждый имел бы один клин, то, естественно, большинство — те, кому достались бы худшие земли, не гарантирующие получения прожиточного минимума, — разорилось бы и просто вымерло из-за низкой товарности земледелия и по другим причинам. Та же участь постигла бы и весь социум в целом.

Интересно, что наличие крестьянской общины в России отнюдь не делало производство коллективным; оно становилось таковым только в кризисные моменты, которых, правда, было немало.

Более чем тысячелетнее существование общины в России есть фактор, кардинально отличающий способ ведения сельского хозяйства от западной традиции. Принятые в России способы хозяйствования возникали не просто так, хотением «плохих людей», а вырабатывались поколениями в поисках какого-то оптимума. Это — исторический факт, который надо учитывать при оценке любых происходивших в обществе событий. На деле же мы видим, что уже с конца XIX, а особенно в начале XX века экономисты и политики, ориентированные на западные модели, усматривали в общине зло, достойное искоренения. Мы поговорим об этом подробнее в одной из следующих глав.

Надуманы и сравнения нашего крепостничества с рабством.

Прежде всего, было бы серьёзной ошибкой полагать, что до 1861 года крепостные составляли большинство российского населения. По данным последней, проведённой до освобождения крестьян ревизии (1858–1859), в России жило 60 миллионов человек. 12 миллионов были вольными людьми: дворяне, духовенство, мещане, крестьяне-единоличники, казаки и т. д. (Дворян обоего пола насчитывалось приблизительно один миллион.) Остальные 48 миллионов разделялись примерно поровну на две категории сельских жителей: государственных крестьян, хоть и прикреплённых к земле, но не считавшихся крепостными, и помещичьих крестьян, сидевших на частной земле и лично закрепощённых. Итак, крепостные в строгом смысле слова составляли 37,7 % населения империи (22,5 миллиона человек).

Самые крупные скопления крепостных располагались в двух районах: в центральных губерниях, колыбели Московского государства, где и зародилось крепостничество, и в западных губерниях, приобретённых с разделом Польши. В этих областях крепостные составляли более половины населения.

Но следует сказать, что крепостной не был рабом, а поместье не было плантацией. Русское крепостничество стали ошибочно отожествлять с рабством только двести лет тому назад, и обязаны мы этим Александру Радищеву. Упоминания о крепостничестве в его «Путешествии из Петербурга в Москву» (1790 год) стали первой попыткой установить аналогию между крепостничеством и рабовладением через подчёркивание некоторых особенностей (например, отсутствие брачных прав), которые и в самом деле были свойственны им обоим. Критическая литература последующих десятилетий, принадлежавшая перу взращённых в западном духе авторов, сделала эту аналогию общим местом, а от них она была усвоена русской и западной мыслью.

Между тем, почти половина крепостных были съёмщиками и платили оброк. Эти крестьяне могли идти на все четыре стороны и возвращаться, когда хотели. Они вольны были выбирать себе занятие по душе, а помещик в их жизнь не вмешивался. Для них всё крепостное право сводилось к уплате налога (либо твёрдо установленного, либо в доле от заработка) дворянам, владевшим землёй, к которой они были приписаны.