Жизнь и развлечения а средние века - Эжен-Эмануэль Виолле-ле-Дюк

«Прибыл он (Эдуард III) с поспешностью столь великою, что люди его и лошади жестоко измучены были. И приказал, дабы каждый на месте же и устраивался, ибо желал повидать замок и благородную даму пребывавшую гам; ибо не видел он ее со свадьбы — когда она замуж выходила... Лишь только король Эдуард снял латы, тотчас взял он рыцарей десять или двенадцать и отправился в замок, дабы приветствовать графиню Солсбери и узнать, каким образом шотландцы затевали штурм замка, обитатели же его защищали. Лишь только дама Солсбери узнала о прибытии короля, велела она растворить все ворога и вышла из них столь богато одетой и убранной, что всякий восхитился бы и не мог не смотреть на нее, и не раз полюбовался бы великим благородством оной дамы вкупе с великой красотой и изящною ее осанкой. Подойдя к королю, склонилась она перед ним до земли, благодаря за милость и помощь, ей оказанные. И ввела его в замок, дабы оказать почести, ибо хорошо знала, как это делается. Всякий глядел на нее с восторгом, и сам король не мог отвести глаз. И нашел он, что никогда не видал дамы столь благородной, и столь веселой, и сталь прекрасной, как она. И запала тут же ему в сердце искорка чистой любви, каковую госпожа Венера послала ему через Купидона, бога любви, и вселилась в сердце его та искорка весьма надолго, ибо мнилось ему, что нет в мире дамы, более вызывающей оное чувство, нежели эта. Так вошли они в замок рука об руку. И ввела его дама сначала в залу, а после в свои покои, благородно убранные, как ей приличествовало. И глядел все время король на благородную даму столь пламенно, что вся она обратилась в стыд и смущение. Весьма долго созерцав ее, направился после король к окну оперся и крепко задумался. Дама не стала столь же задумываться, но отправилась к прочим сеньорам и рыцарям, дабы весьма учтиво приветствовать каждого согласно его положению, в чем хорошо знала толк. После же распорядилась готовить обед и, как настанет время, расставлять столы и украшать зал.

Дав слугам все повеления, каковые она сочла нужными, она вернулась с добрым угощеньем к королю, все еще пребывавшему в глубоком раздумье, и сказала ему:

— Дорогой государь, что вы так сильно задумались? Таковая задумчивость неприлична для вас, как кажется мне, с вашего дозволения. Должно вам праздновать, веселиться и угощаться, ибо изгнали вы своих врагов, не отважившихся вас дожидаться; а всяких прочих мыслей следует вам избегать.

Король ответствовал на это:

— Хм! Сударыня, знайте; лишь только вошел я сюда, как возмечтал о том, от чего не мог бы остеречься. Так что думать мне как раз надлежит, и не ведаю, что со мной будет далее; но выкинуть того у себя из сердца не могу.

— Дорогой государь — сказала дама, — вам всегда надлежит разделять добрую трапезу со своими людьми, и перестаньте думать и сокрушаться. Бог так помог вам во всех нуждах и оказал столь великую милость, что вы сделались самым грозным и почитаемым государем христианского мира. А если король Шотландский нанес вам обиду и урон, то вы сумеете примерно наказать его, когда пожелаете — как это делали прежде. Оставьте же тяжкие думы и, будьте добры, отправляйтесь в зал к вашим рыцарям. Я сейчас же велю побыстрее накрывать там столы.

— Хм! Дорогая моя госпожа, — сказал король, — иное тревожит меня и лежит на сердце, нежели то, что вы думаете. Мягкие манеры, совершенное здравомыслие, грация и чистая красота, каковые узрел и нашел я в вас, воистину столь меня поразили и затронули, что я, надо думать, вас полюбил, ибо никакой отказ не поколеблет меня.

Благородная дама была жестоко изумлена и сказала:

— О! Драгоценнейший государь, не извольте смеяться надо мною, испытывать либо искушать меня. Я не могла бы ни помыслить, ни подумать, что сказанное вами сейчас истинно, чтобы столь благородному и учтивому королю, как вы, пришла мысль обесчестить меня и моего мужа, столь доблестного рыцаря, который так верно служил вам, как вам известно, и сейчас томится ради вас в заточении. Воистину вы были бы в таком случае человеком дурным и достойным наказания. Воистину, такая мысль никогда не приходила мне в голову и, даст Бог, не придет по отношению ни к одному из рожденных мужчиной. И поступи я так, вам следовало бы выбранить меня, и не только что выбранить, но в наказание расчленить мое тело, дабы остеречь других от неверности мужьям.

И с таковыми словами благородная дама вышла, оставив короля жестоко изумленным, и направилась в зал, дабы поторопить слуг с обедом, после же возвратилась к королю и отвела его к рыцарям:

— Государь, идите в зал — рыцари ждут вас для омовения, ибо они весьма голодны, да и вы тоже».

Рис. 4

Надо полагать, король почти не оказал чести обеду и не переставал думать о графине, которая защищалась лишь тем, что была любезна со всеми. Король же, терзаемый противоречивыми чувствами, своей любовью и уважением к верности дамы, провел тяжелую ночь. Наутро он приказал своему войску сниматься для преследования противника и, прощаясь с дамой, сказал ей: «Дражайшая госпожа, поручаю вас Богу до своего возвращения. Прошу, чтобы вы соблаговолили подумать и принять иное решение, нежели то, о коем вы мне сказали». На что дама ответила: «Дорогой государь, да наставит вас Всевышний на путь истинный и да изгонит он из вашего сердца дурное, низкое и бесчестное намерение; ибо я всегда служила и впредь буду служить вам во имя вашей чести и во имя моей». Мы полагаем, можно не подчеркивать деликатной стороны этого повествования, в котором женщина представлена во всем блеске грации и достойной простоты. Умение быть простой даже в самых щекотливых и опасных обстоятельствах — это, конечно, признак безупречного нравственного воспитания.

Выражение возвышенных чувств женщин мы постоянно встречаем в документах, оставленных средневековьем. Книга Алена Шартье «Четыре дамы» [15] представляет четырех любовниц, оплакивающих судьбы своих рыцарей после битвы при Азенкуре (1415 г.). Это и составляет весь сюжет. Первая потеряла любовника, который пал, храбро сражаясь. Друг второй был тяжело ранен, и она не знает, жив ли он. Возлюбленный третьей — в плену, и неизвестно, когда освободится. Дамы спорят, кто из них более несчастна. Если первой осталось лишь скорбеть, две других живут в томлении, худшем, чем скорбь. Вступает четвертая и заявляет следующее:

Сударыни, что вы говорите?Мне есть что вам возразить,И не затем, чтобы принизить васИли прогневить ваши души,Которые я так ценю.Но то, что так гнетет меняИ в чем себя я упрекаю,Я высказать должна.Мне терзает душуПостыдная, история моя,Что слезы вызываетНе из-за потери и несчастья,Л чувства горького стыда.Я слышала, одна из вас сказала:Мол, ее несчастье больше моего,Оплакивает она того, кто,Как я полагаю, лучше, чем тот,Кого я больше всех любила.О нем вы просто позабыли.Ведь он бежал, как трус,И этим спасся,Но лишился чести.И говорят: зачем живет на светеОн и подобные ему.Коль такая трусость,Предательство и бегствоОбрекают на смертьТысячи отважных воинов,Коль при этом гибнут рыцари,Служившие для Франции опоройИх, как быков, проводят под ярмомВ застенок страшный,Полный смрада с грязью?Коль это малодушье многим женамПриносит столько горя,Их обрекая на тоску и скорбь!А сколько слез пролилоНемало достойных знатных дам,Что остались совсем одиноки,Так же, как вы.Ведь вы тоже сочтете негодяямиБеглецов за их преступление.Которое никогда им не простится.Когда гневаются добрые люди,Которых задел поступокТого, кто прогневил мне сердцеЯ могу его упрекнуть за то,Что я его любила,И считала своим возлюбленнымБесчестного беглеца и труса,Покрывшего себя позором,В блестящем бацинете и надежных латахБежавшего с поля брани,Предав товарищей.Ах! Что за день!Безумный день, отмеченный позором;Увы! Зачем я родилась в этот день,Чтобы после полюбить его?Из-за этой ошибкиГлаза, виновники моей глупости.Наполняются горем и слезами...Увы! В этом мне некого упрекнуть,Кроме себя самой!

Четвертую даму признают самой несчастной. Немногие известные нам стихи обладают таким благородным характером и проникнуты столь патетическим чувством. Это речь поэта, — возразят нам. Да, поэта, но его стихи служили утешением самым возвышенным умам своего времени. Он смог так глубоко проникнуться несчастьями страны лишь потому, что чувства, о которых писал, еще жили в немногих избранных душах. Эти чувства, которые в своих стихах поэт заставляет женщин выражать с необычайной силой, были весьма реальны и встречали отклик в дамском обществе, что подтверждается восхищением и уважением, которые питали к поэту, написавшему эти строки, Маргарита Шотландская15 и знатные дамы из ее окружения.