Белая дама (Франсуаза де Шатобриан – король Франциск I – Жан де Лаваль де Шатобриан. Франция) - Елена Арсеньева

Шло время. Для упрочения положения Анны де Писле при дворе король выдал ее замуж за некоего господина д’Этампа, которого немедленно пожаловал герцогством, так что бывшая Анна де Писле звалась теперь герцогиней Этампской. Немедленно после свадьбы новоиспеченный герцог был отправлен, фактически сослан в свои новые владения, а герцогиня д’Этамп сделалась некоронованной королевой Франции, окончательно затмив и королеву Элеонору, и, само собой, Франсуазу де Шатобриан.

Не только король, но даже мстительная Анна о Франсуазе теперь вообще не вспоминали. Король сделался совершенной игрушкой в руках фаворитки, ну а герцогиня занялась соперничеством с одной божественно красивой дамой, которая стала вдруг играть заметную роль при дворе благодаря тому поклонению, с которым к ней относился наследник короны, принц Анри. Это была вдова великого сенешаля де Пуатье, и звали ее Диана…

Нет, Диана вовсе не стремилась властвовать в сердце Франциска, однако герцогиня д’Этамп не могла простить этой женщине ее невероятной красоты. Анне де Писле было мало, мало, мало той любви, которой одаривал ее король. А любовь эта приняла характер безрассудства: Анне было дозволено все… даже больше, чем все! Она изменяла королю где хотела и с кем хотела, о чем знали все, но никто ничего не смел сказать Франциску. Впрочем, он и сам знал об этом, но сознательно закрывал на бесстыдство своей метрессы глаза. Закрывал почти в буквальном смысле слова – предпочитал ничего не видеть.

Венцом его терпимости стал такой эпизод: как-то раз, зайдя в комнату фаворитки в неурочный час, Франциск застиг ее в самой недвусмысленной позе с молодым красавцем по имени Кристиан де Нансе. Король всегда быстро соображал. Он мигом понял, что если устроит скандал, то вынужден будет прогнать от двора любовницу, без которой совершенно не мог жить. И он угрюмо буркнул:

– Как вам не стыдно, мсье де Нансе! Как вы осмелились соблазнить горничную мадам д’Этамп! Пусть она немедленно встанет! А вы, де Нансе, отправляйтесь в тюрьму и как следует подумайте там над своим безобразным и непристойным поведением!

Король удалился, трясясь от злости, а де Нансе отправился в Бастилию, трясясь от страха.

Как выражались древние, suum сuique. Да уж, каждому свое.

После этого случая король доказал свою безграничную верность фаворитке тем, что, отправляясь на встречу с римским папой, чтобы сосватать его племянницу Екатерину Медичи за дофина Анри, взял с собой именно герцогиню д’Этамп…

Когда весть об их совместной поездке дошла до Шатобриана, Жан де Лаваль мрачно кивнул. Он понял, что Франсуаза больше не существует для короля. Его более не интересует ни жизнь ее, ни смерть.

Ни смерть? Это хорошо…

Жан де Лаваль положил руки на грудь. Ему чудилось – змея ревности, которая долгие годы дремала в его сердце, лишь изредка покусывая его, сейчас рвется наружу, и если он не даст ей воли, она изгрызет все его нутро, испепелит сердце своим огненным ядом!

– Потерпи, – шепнул он змее-ревности нежно, как шептал уже не раз. – Потерпи… только один день. Этой ночью ты будешь утолена, клянусь!

Этой ночью – с 16 на 17 октября 1537 года – в спальню мадам де Шатобриан вошли шестеро мужчин в масках. Они схватили Франсуазу, зажали ей рот и перенесли в одну из комнат замка, в которой она никогда не была прежде и даже не подозревала о ее существовании. Комната была обита черным бархатом.

Гроб! Она напоминала черный, мягкий гроб! Франсуаза рвалась изо всех сил, пыталась кричать, но голос ее впитывался в мягкую черноту, таял в ней, поглощался ею.

Шестеро в масках повалили Франсуазу на пол и держали – так крепко, что она не могла шевельнуться.

Дверь открылась. Вошел Жан де Лаваль в сопровождении еще двоих каких-то людей. У каждого в руках было что-то небольшое, тоже завернутое в черный бархат.

Лишь взглянув в лицо мужа, Франсуаза поняла: молить о помощи бессмысленно, ведь именно Жан де Лаваль замыслил весь этот ужас. И молить о пощаде бессмысленно тоже: ведь он наслаждается всем, что здесь сейчас происходит.

Де Лаваль молча смотрел на жену некоторое время, потом сделал странный жест. Повинуясь этому жесту, два его спутника развернули свои черные свертки, и Франсуаза увидела какие-то блестящие металлические предметы. И она вспомнила, что несколько лет назад видела нечто подобное у придворного хирурга, когда его вызвали пустить кровь Луизе Савойской, у которой едва не случился апоплексический удар. Ну да, это были инструменты, хирургические инструменты, а пустить кровь предстояло именно ей, Франсуазе де Шатобриан, хотя у нее не было даже намека на апоплексический удар.

«Я выпущу из тебя всю кровь по капле…»

Это сказал ее муж? Или его слова прозвучали в ее памяти? Ну да, та давняя, забытая угроза…

Забытая – ею. А он не забыл ничего.

– Приступайте, – приказал Жан де Лаваль.

Это было единственное слово, которое услышала от него обреченная жена. О нет, он не проклинал ее, не упрекал, не злорадствовал. Зачем? Она и так читала в глазах, неотрывно устремленных на нее, все его слова.

Шесть мужчин держали ее – зачем? Она не рвалась, не билась. Она приняла приговор спокойно. Может быть, признавала право мужа убить ее? Может быть, смертельный ужас сковал ее сильнее самых крепких цепей? Да, ей было страшно… и в первые мгновения после того, как вены на руках и ногах ее были вскрыты, из них не вытекло ни единой капли крови – на какое-то время сердце Франсуазы перестало биться от страха. Лишь потом темные струйки медленно поползли по ее рукам и ногам, но черный бархат тотчас впитывал их.

Жан де Лаваль и его сообщники несколько часов наблюдали за медленной смертью Франсуазы. Никто не проронил ни звука. Палачи молчали, молчала и жертва. Она не издала ни одной мольбы о пощаде, и только уже в самые последние мгновения, когда последние капли крови покидали ее тело, а последние искры жизни гасли в ее сердце, она вдруг прошелестела:

– Спасибо… мне не нужна жизнь без него…

Жан де Лаваль дернулся, схватился за кинжал – перерезать горло этой твари, которая своим последним словом обесценила все, вновь заставила изголодаться уже насытившуюся было змею-ревность… но было поздно. Какой смысл кромсать труп?

Сообщники де Лаваля по его приказу обмыли мертвое тело, стерли все потеки крови. Мертвую Франсуазу перенесли в ее комнату, одели в белое платье с самыми длинными рукавами, скрыв под ними перевязанные белой тканью запястья. На ноги были натянуты белые чулки и надеты сапожки до колен. Франсуаза любила надевать эти сапожки, когда каталась верхом…

Прислуге было объявлено, что госпожа умерла ночью от неизвестных причин. Специальный курьер повез в Париж печальное известие о том, что сеньор Шатобриана отныне сделался вдовцом.