Национальная доктрина - Богдан Заднепровский

Сегодня среди либералов и прочих защитников наживы (максимальной прибыли) появилось много «врачей», дающих самые разнообразные диагнозы социальному протесту типа «комплекса Фурье», распознающих новые патологии, неведомые медицине, у своих политических и идейных противников. Странные эти «доктора» — они утверждают, что найденные ими «болезни» пациенты должны лечить сами — доктора могут лишь установить диагноз, но вот лечить не могут. И очень не любят, если диагноз ставят им, ведь у оппонентов есть «методы лечения», и весьма радикальные. Сторонникам капитализма и либерализма «аскетический идеал» самим не нужен. Но они считают, что он нужен их оппонентам: они должны терпеть, смиряться во имя чужой «священной» частной собственности.

Либералы утверждают либерализм и капитализм, как некие метафизические и объективные феномены: естественные и исторически закономерные. Как если бы они не были причинно обусловлены и за их становлением не стояли люди с «комплексом Фурье» в отношении феодализма. Недовольные и не желающие приспосабливаться в соответствии с «полезностью» феодальных институтов, которые дали в сравнении с предыдущим порядком значительный прогресс. Эти люди желали позитивных изменений и добились их при поддержке в массах. В соответствии с принципами гегелевской диалектики и социальной борьбы достигался прогресс.

«Свобода! Равенство! Братство!» — в этом девизе Великой французской революции, по духу буржуазной, давшей существенный толчок развитию либерализма, почему-то не прозвучало «Собственность!». Буржуа участвовали и утверждали конфискацию церковных (секуляризация) и дворянских земель — чужой частной собственности. Тогда они не были так щепетильны к чужой частной собственности и правам: рубили головы монархам, ересиархам, графам и князьям. Либералы-буржуа «освободились» с помощью гильотины от феодальной регламентации общества, где их открыто презирали, «сравнялись» с дворянами в политических и экономических правах в «братстве» с беднотой. А потом вдруг «братство» оказалось ненужным — появилось классовое общество. Бедноту стали учить пауперизму — «бедность не порок, а благо» и, что лишь «Arbeit macht frei», а равенство и социальная справедливость — «нерациональны» и вообще утопия. Далее они решили, что государство должно в большей степени защищать частную собственность, нежели общественную или государственную, и взять на себя ответственность за всю социальную сферу. Отныне бизнес должен быть свободен от какой-либо социальной ответственности, и может лишь снисходительно «по доброй воле» и «по доброте душевной» заниматься альтруизмом. В то же время их «злая воля» навязала свой тиранический, не подлежащий пересмотру капиталистический порядок институту государства и общества. На этом либерализм в понятиях буржуа окончился.

С тех пор нередко в стане либералов поднимается вопрос о путанице и «отчуждении» понятия либерализма в пользу протекционистов и консерваторов. Этим они хотят еще больше запутать обывателя надуманной полемикой оппозиции правительство — либерализм. На самом деле нет никакой путаницы, все просто — интересы реакционного империализма, в ипостаси глобализма, а тем более умеренного консерватизма или неоконсерватизма почти полностью совпадают с ценностями и устремлениями буржуазного либерализма.

Вообще нынешний, да и предыдущий либерализм двуличен по природе. Он одновременно утверждает прогресс и защищает реакционные пережитки из «полезности»: порицает насильственное рабство, но одобряет неравенство, которое его порождало; печется об общем благе, защищая в первую очередь частную собственность; называет «золотым веком» либерализма эпоху самого чудовищного капиталистического монополизма и империалистических колониальных войн; повсюду причитает о «незаконченности» программы либерализма и одновременно признает несостоятельными идейные программы оппонентов. Утверждается то прогресс, то «конец истории» — невозможность дальнейшего развития общества.

Одна из опор либерализма — индивидуализм. Права личности ныне отождествляются с правами на индивидуальные свободы, ценности и интересы. И в этом процессе индивидуальное в правах вступает в противоречие с остальным личным, не менее важным, что содержится в разносторонне развитом нормальном человеческом сознании. Личность — это не только индивидуальность. Она содержит в себе здоровые социальные, коллективные, исторически значимые стереотипы и интересы помимо индивидуальности. Сегодня же в идейном информационном поле сложился дисбаланс в сторону гипертрофирования индивидуалистических черт, ценностей в ущерб остальным духовно-нравственным личностным состояниям. И этот индивидуализм «laisser aller» — вседозволенности, ангажируется чрезмерно агрессивно, воинственно по отношению к традиционно воспитанным самим же государством и обусловленным многовековым культурным, национальным опытом, ценностям личностного характера, таким как, например, патриотизм, почитание предков, совесть, как социальная составляющая личности, стыд, честность и пр. И если до какой-то поры критика и порицание были направлены на самые архаичные и ретроградные, порой суеверные стереотипы личности — ее социальной составляющей, то сейчас атака идет на подавление коллективных и социальных «инстинктов» в целом. Налицо стремление к порабощению и подавлению личности через индивидуальность, которая, может быть, в прошлом и была чрезмерно урезана конформизмом. Либерализм выглядит как некая, более тонкая форма тоталитаризма (А де Бенуа). Это привело к значительной социальной деградации. Причем индивидуальность победила через средства массовой индуктивности — массовая культура, реклама, СМИ — методами, ранее ею же критикуемого конформизма. А значит личность — недооценена, девальвировалась.

В нынешней проповеди либерального индивидуализма вполне нормальным и обязательным является любовь к себе, к своим правам и свободам, к своему суверенитету и идентичности. В свою очередь любовь к своему народу, традициям — национализм в данном контексте вполне естественное, закономерное проявление индивидуализма и свободы, жестоко преследуется. Но по логике либерализма, зачем любить других в ущерб себе любимому, своей индивидуальности, тем более, если с утилитарной точки зрения от других нет никакой пользы, один вред? Либерализм здесь вступает в явное противоречие со своими же принципами. И это похоже уже на отголоски былого тоталитарного конформизма — чужие интересы превыше личной индивидуальной свободы. К тому же чужие и агрессивная конкуренция с ними всегда является угрозой своей частной собственности. Национализм, таким образом, — индивидуальность, своеобразие, неординарность: человек желает себе пользы и требует консенсуса от других с учетом своей самобытной системы интересов. Национализм как таковой подтверждает конкуренцию — один из важнейших принципов либерализма, а не отрицает ее. Но, увы, «национальное» сегодня претит либералам, они освободились от него, то есть подчинили себе, пытаются теперь избавиться окончательно от государства и его суверенитета, подчинить его. Хотят полной и окончательной свободы частной собственности от всех и вся. А так, как частная собственность имеет такое свойство — быть частной, то есть не быть общей, не для всех, то это значит либерализм — только для небольшой группы людей в виде мирового господства. Достаточно вспомнить тезисы о «золотом миллиарде».

Слишком индифферентно относятся либералы, даже с какой-то возмущенной брезгливостью, к социальной сфере и ее проблемам: главное рынок, институт частной собственности и конкуренция за нее с государством. До остальных либерализму дела нет. Он говорит им — «все свободны, главное не лезьте в частную собственность — она, как Наполеон, всегда права».

Либерализм и нацизм роднит общее презрение к слабым, к социально неадаптированным и «несостоявшимся» людям. Лицемерно провозглашая общество широких возможностей в рамках капиталистической системы, либералы, однако задействуют максимальные интеллектуальные ресурсы, чтобы «несостоявшимися» становились не только отдельные люди, но и целые народы. «Несостоявшиеся», «некредитоспособные», «невежественные», «неблагополучные», «маргиналы» — таким дискурсом либералы показывают свое превосходство над другими. При этом либеральные правозащитники трубят на каждом углу, что любое рассмотрение людей свысока можно рассматривать как шовинизм или нацизм. Да, как ни прискорбно, но прав был философ когда говорил, что «мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя — убивает».

Вся ложь либерализма и пагубность современного капитализма заключается в системе отношений, в которой благодаря огромному населению и огромному же разрыву по доходам в этом населении в экономике и т. д., смерть и лишения многих людей, как простых в массе, так и богатых в процессе становится выгоднее их жизни. И дело даже не в том, что лучше бы они вообще не жили, а именно в том, чтобы они мучались, умирали и гибли бы в процессе жизни. Этот процесс создает мощнейшие психологические сдвиги в общественном сознании, позволяя высвобождать колоссальную энергию деятельности из людей, неважно созидательную или разрушительную. Вот на чем зиждется хваленая капиталистическая производительность труда. Современное индустриальное общество нуждается в миллионах неудачников и безликих пешках и исполнителях, которые страдают и мучаются всю жизнь от своих мелких неудовлетворенностей и навязанных им либеральных иллюзий. Такую плату эти миллионы убогих несут за свою «свободу» от рабства и крепостничества: право не родиться рабом, а стать им. Зарабатывать честным трудом, чтобы жить в достатке, можно лишь там, где общество и государство ставит себе такие цели. Капиталистическому обществу такие ценности чужды. Миллионы обреченных неудачников необходимы для колоссального триумфа воли горстки людей над человечеством.