Следы ведут в прошлое - Иван Головня

Попрощавшись с Ветром и Сорочинским, Козлюк взваливает на спину заготовленную заранее вязанку хвороста и, тяжело ступая, направляется в сторону Выселок, а атаман и его начштаба, постояв минуту-другую, идут в глубь леса, откуда слышится нетерпеливое ржание лошадей.

Задолго до десятого часа все участники предстоящей встречи загадочного Грицка заняли свои места. Козлюк, разослал домашних с различными поручениями и, оставшись один, чинит изгородь на заднем дворе. Сорочинский и его телохранитель и ординарец Вороной удобно расположились на сеновале в хлеву, возле которого, как было условлено, будет происходить разговор между Козлюком и Грицком.

Солнце еще висит над лесом, но уже дает о себе знать, щедро пригревая поостывшую за ночь землю. Роса уже успела испариться, лишь кое-где еще в тени блестит влажная трава. Возле большой навозной кучи деловито гребутся куры. Издавая сердитые звуки, важно расхаживают по двору откормленные индюки.

Но вот на дороге, тянущейся от Сосницы до Выселок, появляется высокий плечистый мужчина с котомкой за плечами и палкой в руке. Идет он споро и легко и даже отдаленно не напоминает уныло бредущих мешочников.

Вокруг него царит ничем не нарушаемая тишина. Мир словно погрузился в сонную дрему. И только сосредоточившись, можно расслышать, как где-то очень высоко, под самым куполом бездонного, еще не успевшего подернуться полуденной дымкой, голубого неба выводит, не умолкая ни на миг, свою бесконечную песню невидимый жаворонок, да еще, тяжело перелетая с цветка на цветок, озабоченно гудят шмели.

Поравнявшись с высокой сосной с обезображенной ударом молнии верхушкой, которая одиноко маячит рядом с лесом, путник сворачивает с дороги на тропинку и, сбивая пыль с растущих в изобилии по ее краям полыни и тысячелистника, шагает напрямик через поле к усадьбе Козлюка.

Козлюк, обладающий исключительно острым зрением, узнает Грицка, едва тот показывается на дороге. Он подходит к хлеву и тихо произносит:

– Идет!

– Вижу, – не отрывая бинокля от глаз, отзывается с сеновала Сорочинский. Внимательно разглядывая широко шагающего Грицка, начштаба старается определить, не встречал ли он раньше этого человека, – по роду своего прежнего занятия, краже и сбыту лошадей, Сорочинский знал очень многих людей и, бывало, сталкивался с ними в самых неожиданных местах и ситуациях.

И тут происходит нечто неожиданное. Едва, свернув с дороги, Грицко проходит десятка три метров, как из леса выбегает человек в черной кожаной тужурке, что-то кричит и машет рукой, требуя, вероятно, чтобы Грицко остановился. Однако все его старания оказываются напрасными: Грицко то ли не слышит человека в кожанке, то ли делает вид, что не слышит. Во всяком случае, он даже не оглядывается, а продолжает, как ни в чем не бывало, шагать дальше. Разве что чуть-чуть ускоряет шаг.

Видя, что путник с котомкой не обращает на его сигналы ни малейшего внимания, человек в кожанке оборачивается к лесу и делает резкий взмах рукой. Тотчас из леса выбегают еще три человека с винтовками в руках. Один из них, тот, который ближе всех к продолжающему невозмутимо шагать Грицку, берет винтовку наперевес и пускается за ним вдогонку.

– Засада! – раздосадованно шепчет Сорочинский.

Дальнейшие события развиваются перед отчетливо все видящим в мощный бинокль Сорочинским с кинематографической стремительностью.

Когда расстояние между преследуемым и его преследователем сокращается до метров тридцати-сорока, спокойно до этого шедший Грицко вдруг останавливается, резко оборачивается и вскидывает руку к уровню глаз. Бегущий за ним человек нелепо взмахивает руками и, откинув в сторону винтовку, как подкошенный валится на землю. И только после этого до усадьбы Козлюка долетает сухой хлопок выстрела. Грицко, бросив на землю свою котомку и палку, устремляется, пригибаясь и петляя, назад к Соснице, надеясь, по всей видимости, обойти растерявшихся на какое-то время преследователей, добежать до леса и скрыться в его спасительной чащобе. Но не тут-то было – когда он уже сворачивает к лесу, оттуда навстречу ему выбегают еще два человека с винтовками. Грицку ничего не остается, как, пальнув в сторону людей, преградивших ему путь к лесу – на этот раз мимо, – повернуть назад в открытое поле.

А шестеро вооруженных винтовками людей, умело руководимые командиром в кожанке, быстро растягиваются в длинную цепь и тем самым напрочь отрезают Грицку все пути отхода к Панскому лесу, до которого рукой подать. Теперь ему остается одно: бежать в сторону Черного леса. Бежать добрых две с половиной версты почти что открытым полем, лишь кое-где поросшим редким кустарником.

Выстрелов больше не слышно: не иначе как преследователи решили взять беглеца живым. Но недолго длится тишина. Пробежав несколько десятков метров, Грицко снова резко оборачивается и, почти не целясь, стреляет, из револьвера. Ближайший к нему преследователь на всем бегу останавливается, роняет винтовку и, обхватив руками живот, медленно оседает на землю. Что-то крикнув, человек в кожанке взмахивает рукой, в которой держит наган, и тотчас слышатся частые винтовочные выстрелы. Преследователи стреляют на бегу, а потому без особого успеха.

Тем временем расстояние между убегающим и догоняющими постепенно увеличивается. Грицко, которому ничто не мешает, бежит широким шагом, легко и быстро. Метрах в двухстах перед ним начинается редкий кустарник, который, добеги до него Грицко, может стать пусть и незначительным, но все же прикрытием.

Видя это, человек в кожанке подбегает к ближайшему из своих подчиненных, выхватывает у него из рук винтовку, опускается на колено, тщательно целится в Грицкa и стреляет. Из дула винтовки вылетает белый дымок. Грицко, неуклюже споткнувшись, со всего маху кувыркается через голову. Он тут же поднимается, но, припадая на правую ногу, делает всего лишь несколько неверных шагов. Споткнувшись, он падает еще раз и больше уже не пытается встать. Он скатывается в оказавшуюся поблизости ложбинку и несколько раз еще стреляет оттуда в преследующих его людей. При первом же выстреле его преследователи по команде своего старшого залегают и то ползком, то короткими перебежками медленно приближаются к тому месту, где укрылся Грицко. Вскоре он перестает отстреливаться: то ли кончились патроны, то ли смирился со своей участью.

А в это время на сосницкой дороге, откуда ни возьмись, появляется запряженная парой лошадей большая повозка с выкрашенными в желтый цвет высокими бортами. Похоже, что она до поры до времени была спрятана в лесу. Повозка мчится, подпрыгивая на ухабах и оставляя за собой длинный пыльный шлейф. В ней два человека с винтовками за спиной.

Командир в кожанке делает им знак рукой, и повозка, не доезжая до сосны со сломанной верхушкой, сворачивает в поле. Возле человека, упавшего первым после меткого выстрела Грицка, повозка останавливается. Люди соскакивают на землю и склоняются над лежащим в траве товарищем. Не дожидаясь помощи, они бережно его поднимают и переносят в повозку. Проехав метров сто, повозка снова останавливается. Второй из пострадавших оказывается живым, но ранен он тяжело: все время держится руками за живот и не разгибается. Так его, скрюченного, и переносят на повозку. Тотчас над ним склоняется один из бойцов, видимо, оказывает первую помощь, а другой, взяв лошадь под уздцы, направляется к остальным.

Когда повозка останавливается рядом с ними, бойцы поднимают с земли Грицка, руки которого связаны за спиной, и без особых церемоний кидают в повозку. Повозка, объезжая кочки и ямы, медленно движется к дороге. Люди идут рядом, возбужденно переговариваясь. Когда повозка оказывается на дороге, люди взбираются на нее, размещаются как и где попало, лошади ускоряют бег и, окутавшись клубами пыли, она катит в сторону Сосницы. Вскоре повозка скрывается за пригорком.

– Дела-а-а! – озадаченно скребет затылок Сорочинский. – Готовились к встрече мы, а встретили другие…

Знакомая нам желтая повозка, разгоняя во все стороны увлеченно гребущихся в дорожной пыли кур, еще только въезжает в Сосницу, а напротив дома, в котором помещается уездная милиция, словно подтверждая поговорку о том, что земля полнится слухом, уже приглушенно и тревожно гудит людская толпа. Вскоре повозка, в которой сидят и стоят злые и угрюмые милиционеры, появляется в конце улицы, и толпа умолкает. Когда повозка подъезжает ближе, из нее доносятся стоны.

Пожилой мужчина в соломенной шляпе с обвисшими полями и надетом на голое тело зеленом пиджаке, узнав среди сидевших на повозке милиционеров знакомого, несмело спрашивает:

– Юрась, что случилось?

Тот, к кому обращен вопрос, молоденький парнишка, на котором мешковато сидит новенькая защитного цвета гимнастерка, а на веснушчатом лице смешно торчат редкие пшеничные усы, сердито и в то же время с заметным оттенком гордости отвечает: