Миры Роджера Желязны. Том 7 - Роджер Желязны

— Пойдешь за ним?

— Если сумею вычислить путь, которым следовать.

Желтое Облако улыбнулся и повернул голову, указывая подбородком.

— Он двинулся туда.

— Я же не следопыт, как ты.

— Черт, тебе и не надо им быть. Эта тварь тяжелая и бежит по открытой местности. Ничего сверхъестественного. Ее меньше всего заботит, знает ли один из нас, куда она направляется. Возьми фонарик. Ты будешь в силах увидеть оставленные ею следы.

Он принес первую охапку веток и щепок, вернулся поискать еще. К тому времени, когда он пришел со второй охапкой, Желтое Облако разжег костер.

— Я могу сделать для тебя что-нибудь еще?

— Нет. Двигай.

Он повесил на плечо оружие и взял фонарик. Провел лучом по каньону и без труда увидел отпечатки лап.

— Возьми вот это. — Желтое Облако передал ему портафон.

— Хорошо. Пойду попробую еще раз.

— Может, следует целиться в глаз?

— Может, и следует. Увидимся.

— Удачи.

Железный Медведь повернулся и зашагал вперед. Темнела вода — нечто говорящее на непонятном языке. Следы были крупные и отчетливые.

Ветер колышет травы.Снег плывет над землей.Вихрь всходит на гору,поднимая пыль.Камни звенятвысоко на горе, за туманом.Солнечный свет убегает,как вода из расколотого кувшина.Мы будем жить снова.Заснеженная землявыплывает из вихря.Мы будем жить снова.

За изгиб стены каньона шагом. Порывы ветра над потоком, ставшим шире, кружащим сверкающие частицы над разнузданной песней воды. Другая сторона укрыта, но красный путь лежит здесь, ближе к стене, теперь ведя в гору. Рябь, словно несущиеся мимо пиктографии. Отпечатки лап вероломного. Покрытые изморозью кости рядом с тропой. Кролик. Сожженный хоган, внутри зеленое свечение. Место смерти. Бегающий взгляд. Быстрее вперед. Сияние хрусталя. Исполосованная талым снегом стена, плотность перьев. Тропа извивается дальше. Насколько видит глаз. Кто теперь добыча?

Остановка, чтобы попить, у места впадения небольшого потока. Обжигающий холод, приправленный камнем и глиной. Впереди гряда тумана, движущаяся с танцорами в масках вокруг южного голубого пламени. Ритмы в земле. Он становится дымом, плывущим вдоль своего пути, безмолвным и лишенным черт, несущимся к слиянию с этим местом постоянного движения и ритма танца земли. Да, и теряется в нем.

Белые и хрупкие, тлеющие звуки, будто то место, где он охотился на гарлетта давным-давно…

Танцоры справа, танцоры слева, танцоры пересекают его путь. Замечают ли они его, невидимого и духообразного, проходящего среди них по все еще яркому, все еще красному пути, начертанному на почве, словно огнем и кровью?

Один приближается, неся что-то, покрытое тканью, расшитой древним узором. Он останавливается, ибо танцор преграждает ему путь, протягивая эту вещь. Покров снят — там оказывается пара рук. Он пристально смотрит на них. Этот шрам у основания большого пальца левой руки… Это его ладони.

После распознавания они начинают парить перед ним, будто он держит их перед лицом. Он ощущает их, похожих на перчатки, при крайней нужде своего духа. Он свежевал ими добычу, дрался ими, гладил ими волосы Доры…

Он дает им упасть по бокам. Хорошо вновь обладать ими.

Танцор отходит. Билли кружится, как снежный вихрь, и продолжает двигаться по тропе.

Времени не существует. Пучок серых палок, поднимающихся из земли на откосе слева, рядом с тропой… Он приостанавливается, чтобы понаблюдать, как палки зеленеют, по всей поверхности появляются выпуклости, превращающиеся в почки. Почки трескаются, разворачиваются листья, раскрываются, растут. Затем возникают белые цветы.

Он двигается дальше, размахивая руками. Еще один танцор с еще одним свертком подходит слева.

Билли останавливается в своем парении и, руками приняв дар своих ног, ставит их на место, на почву перед собой. Множество миль мы одолели вместе…

Шагая, вновь шагая по тропе. Ощущая сердцебиение земли своими ступнями. Времени не существует. Снежинки летят перед ним вверх. Поток изменил направление. Кровь течет обратно в раненого оленя, неподвижно лежащего поперек пути. Олень вскакивает на ноги, разворачивается и исчезает.

Теперь, словно занавес, раздвигается туман. Туман смещается. Все исчезает, кроме тропы.

Он слышит звук, которого не слыхал давным-давно. Тот начинается вдалеке позади него и становится все громче по ходу звучания: свисток поезда.

Затем раздается пыхтение. Подобных паровозов уже не выпускают. И здесь нет ничего, по чему ему ехать. Нет…

Он видит рельсы, идущие параллельно тропе. Выступ впереди теперь кажется платформой…

Вновь раздается свисток. Ближе. Пульсация локомотива, наложенная на ритмы земли. Идет поезд — такой, какой он видел много лет назад. Идет невероятным образом по этому невероятному месту. Билли продолжает шагать, тогда как звук поезда наполняет мир. Поезд может промчаться мимо него в любой момент. Слух наполняет пронзительный свисток.

Он поворачивает голову.

Да, прибыл. Старый, черный, пыхтящий дымом дракон-паровоз, позади прицеплено множество пассажирских вагонов. Начинают скрипеть тормозные колодки.

Билли опять смотрит в сторону платформы, где в ожидании стоит одинокая ссутулившаяся фигура. Почти знакомая…

С грохотом и визгом трения металла о металл паровоз догоняет его, все замедляя и замедляя ход, и останавливается у платформы. Разносятся запахи дыма, смазки и горячего металла.

Фигура на платформе подходит к первому вагону, и теперь Билли узнает умершего певца, научившего его песне. Перед тем как сесть в поезд, тот оборачивается и машет ему рукой.

Взгляд скользит вдоль окон вагонов. За каждым — лицо. Он узнает все. Все это известные ему люди, которые ныне мертвы: мать, бабка, дяди, двоюродные братья, две сестры…

Дора.

Дора единственная смотрит на него. Остальные глядят мимо — переговариваются, рассматривают пейзаж, нового пассажира… Дора смотрит прямо на него, а ее руки заняты защелками в нижних углах окна. Она дергает раму, пытаясь ее открыть.

Вновь звучит свисток. Поезд трогается. Билли обнаруживает, что бежит, — бежит за поездом, подбегает к вагону, к окну…

Поезд дергается, постукивает. Вращаются колеса.

Дора все еще возится с защелками. Вдруг окно начинает скользить вверх. Ее рот открывается. Она кричит, но слова теряются в шуме поезда.