Рюрик. Полёт сокола - Михаил Задорнов

— Чудо-то какое! — невольно вырвалось у Рарога. Он стоял, ошеломлённый нежданной красой. Небольшая округлая чаша озера, чистые нехоженые берега с душистыми травами и цветами, чуть поодаль густые ели, будто добрые крепкие воины, охраняющие покой. А, напротив, на другой стороне озерца, светлая рощица берёзок, словно стайка смешливых девиц с тонкими станами выбежала к берегу порезвиться. Солнце ещё некоторое время цеплялось за вершины строгих елей, тоже любуясь лесным чудом, но, не в силах больше удерживаться, тихо сползало вниз. Провожая его взором, Рарог вдруг обнаружил совсем рядом, между берёзами и елями, крохотную избушку, так ловко упрятанную в зелени, что и не разглядишь.

— Ты здесь живёшь? — восхищённо спросил князь.

— Это моя девичья светёлка, — улыбнулась ворожея.

— Тогда приглашай, хозяйка, — склонил голову в учтивом поклоне воин.

— Как же, приглашай, — рассмеялась Ефанда, — погляди-ка на нас, в болотной грязи да паутине, пыли и трухе лесной, куда ж такими-то в светёлку?

— Ой, прости, ты права хозяюшка, вначале Купалу уважить надобно, — смутился Рарог.

— То-то, — с нарочитой строгостью погрозила пальчиком девица, — сюда!

Они подошли к берегу в том месте, где к воде обозначилась едва заметная тропка. Князь на миг задумался: может, для начала проплыть туда-сюда в одежде, пускай прополощется, а уж затем раздеться…

— Э, нет, — будто услышав его мысли, покачала головой девица, — это озеро не простое, в нём в одежде нельзя, тем паче грязной, водяника обидишь!

С этими словами Ефанда стала разоблачаться. Вначале расстегнула и положила на корягу свой узкий пояс с ножом. Рарог следом одним привычным движением стянул с себя рубаху. Горячая волна, снова как тогда в овраге, ударила изнутри, во рту мигом пересохло, сердце заколотилось.

Ефанда присела на корягу и стала такими же плавными движениями расстёгивать ремешки своих расшитых козьих черевичек, изогнув стан так изящно, что князь не мог оторвать от него восхищённых очей.

Рарог стянул свои сапоги, не чувствуя и не ощущая собственного тела. Сердце буйствовало в висках, в голове шумело, всё вокруг померкло и исчезло — кроме Неё.

Она встала с коряги, легко развязала шнурок на груди своего одеяния из тонкой, но прочной кожи, пригодной для хождения по густой лесной чащобе.

Он, путаясь, развязал узел на портах, сердце заколотилось так, что казалось, его биение слышит весь лес, теперь уж точно он ничего не видел, кроме Неё. Вот, ухватив нижние края одежды, она потянула её вверх, медленно обнажая стройные девичьи ноги. Он, наверное, почти лишился чувств, потому что стал недвижим, как каменное изваяние.

Она оглянулась и, смущённо улыбнувшись, изящной ящеркой скользнула за куст, который теперь разделял их, и уже там сняла нижнюю рубаху.

Он каким-то чудом, даже не глядя в сторону разделяющего их куста, продолжал видеть её движения, колени, бёдра, девичье лоно, тонкий стан и небольшую девичью грудь. Вот она вся перед ним, будто освещённая собственным телом в наступающих сумерках, кажется, что-то говорит и смеётся, но он не слышит. Мягко и плавно, будто течёт мимо, ступает босыми ступнями по траве. Он зрит её теперь сзади, даже слышит её слова, обращенные к воде, но ничего не понимает, находясь на меже бессознательного.

Она, чувствуя его горячий взгляд, медленно входит в воду, которая холодными ладонями ласкает её ноги. Вот вода уже выше колен, гладит привычные к долгой ходьбе бёдра, вот холодные струи коснулись лона, и она замирает на мгновение, чтобы привыкнуть, потом идёт дальше, купаясь не столько в воде, сколько в нежнейшем взгляде любимого.

Он оживает наконец и, сбросив порты, идёт следом, не чуя под собой ни земли, ни холодной воды. Вот белое, как бы светящееся тело Ефанды погрузилось в воду, и он тут же окунается в тихую упругую плоть лесного озера и плывёт за ней. Но догнать её не так-то просто. Он старается, напрягает силы, а она будто и не замечает этого. Кажется, что девица вовсе не плывёт, а забавляется, играет с водными потоками, которые послушно несут дивное тело туда, куда ей нужно. Меж тем из-за тучки появляется полная луна, посеребрив всё вокруг таинственным волшебным светом. Ефанда, как русалка, тихо смеётся серебряным призывным смехом, резвясь в чёрно-золотой воде. Она уже совсем рядом, нужно только протянуть руку… И тут она исчезает, мелькнув напоследок гибким телом, как большая белая рыбина под луной: исчезла голова со светлыми волосами, плечи, выгнутая дугой спина, мокрые упругие ягодицы и, наконец, озорно сверкнувшие в лунном свете пятки. Он закружился на месте, ища очами, где же она вынырнет, но её всё не было. Он взволновался не на шутку и собрался уже нырнуть следом, когда услышал сзади шумный всплеск и выдох.

Она радостно рассмеялась тому, что заставила его поволноваться, и быстро поплыла прямо по лунной дорожке к берегу.

Он снова испугался, что вот так, по лунной дорожке, она уплывёт и снова исчезнет, как серебристое призрачное видение. Он заработал руками и ногами со всей силой, на какую только был способен, мощно разгоняя воду, и догнал лунную богиню, когда она уже выходила на мелководье. Не помня себя, подхватил лёгкое светящееся тело и, замирая от счастья, понес к берегу.

Она прильнула к нему и, казалось, не дышала, слушая только гулкий стук его сердца.

Не останавливаясь около лежащей на берегу одежды, он понёс её к избушке.

— Пригнись, не то голову расшибёшь, — шёпотом предостерегла она.

Он послушно склонился, но всё равно ударился о притолоку, но ничего даже не почувствовал, потому что ощущал только бесконечную нежность, струящуюся от одного к другому.

Дверь следом медленно затворилась, и в избушке воцарилась темень. Он осторожно выпрямился, но не спешил отпускать с рук любимую.

— У меня здесь есть огниво, сухой мох и берёзовая кора, если ты меня отпустишь, я разожгу огонь, — тихо прошептала она ему на ухо.

Он не хотел её отпускать, он и так был счастлив сверх всякой меры, но потом захотел увидеть её и бережно, как нечто невероятно хрупкое, опустил на дощатый пол.

Она задвигалась в полной темноте, что-то беря, передвигая, стуча кресалом и, наконец, подув на едва заметный огонёк, разожгла огонь в очаге, а потом зажгла от него толстую восковую свечу. В избушке пахло травами, будто на душистом сеновале.

Он снова, как завороженный, глядел на её стан, освещаемый красным пламенем быстро разгоравшегося очага, потом, подойдя, обнял её сзади, целуя волосы и шею.

Она замерла, потом повернулась, и он увидел в её очах пляшущие зелёные звёзды. Рарог опустился на колени перед зеленоглазой богиней, привлёк к себе и покрыл поцелуями вначале стройные ноги, от тонких лодыжек до бёдер и нервно подрагивающего живота, потом обратно, снова и снова. Она стояла, вначале тихо повторяя, что ей нельзя, что она потеряет дар… Но возражения её потихоньку таяли от его горячих уст, а потом, благостно застонав, она стала в ответ обжигать своими устами сильное тело мужа и воина. Они сплелись в объятиях и со сладостными стонами опрокинулись на деревянный настил, устланный шкурами и выбеленным льняным полотном.