Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 1 - Александр Черевков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если это можно было называть шашлыками. Просто зажаренные над костром куски бараньего мяса на прутиках из срубленных веток деревьев. Каждый взял себе по самому большому куску зажаренного мяса.
Соне и мне поднесли лучшие куски поджаренного мяса. У каждого горца и казака были под напитки рога волов, отделанные серебром и позолотой.
Из бурдюков налили в рога свежее вино этого года. Нам с сестрой первым поднесли, каждой по одному рогу, доверху наполненному вином. Мы ни стали с сестрой церемониться и приняли в руки рога с вином. Все встали по кругу. Наступила тишина.
— Выпьем за тех, кто не может быть с нами, — угрюмо, произнёс старый Ахмед. — Аллах Акбар!
Присутствующие подняли к верху рога с вином. Выпили виноградное вино до последней капли. Мы с сестрой проделали то же самоё, ничуть не уступая мужчинам.
Вино было совсем свежее, почти нектар, который не был виноградным суслом, слегка побродил и не успел стать настоящим крепким вином, так как был совсем молодым. Такое вино пьют даже непьющие мусульмане.
— Пускай Аллах примет на том свете, покинувших нас джигитов. — сказал Аслан, показывая в небо.
— Омин! Омин! — произнесли присутствующие, поднимая глаза к небу. — Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Ела свежее сжаренное мясо барана и думала, что какие мы всё-таки подлые люди. Настоящие хищники.
Обсуждаем убийство людей, а сами убиваем животных, чтобы съесть их за упокой убитых.
Какая дикость! Когда одни съедают других. Зачем у нас так жестоко построен мир? Ведь людям можно жить и по-другому.
Размышляя над данной проблемой, сама всё же съела мясо. Но, как могла поступить иначе? Если в нас от природы заложен инстинкт хищника. Выходит, чтобы изменить в себе подобное мышление, мы сами должны перестроить психологию собственного мышления, как бы заново родиться в совершенно другом мире природы и мышления.
Быть может, существует в нас самих, это совершенно другое направление в природе мышления, если мы не согласны с собой и порой думаем иначе? Лишь наше слабое познание нас самих, не даёт нам понять внутренний мир самосознания, чтобы полностью изменить природу мышления.
— Маня! К тебе обращаются. — прервала сестра, мои размышления. — Совет старейшин хочет, чтобы ты составила им грамотное письмо начальнику тюрьмы крепости Грозной о заключении туда бандитов. Мы все, прямо сейчас, направляемся в тюрьму крепости Грозной, чтобы посадить бандитов.
— Письмо такое вам напишу. — согласилась с просьбой. — Но писать могу лишь там, где будут бумага и чернила. В поле нет канцелярии, в которой имелись бы стол, бумага, перо и чернила для письма. Так что поехали туда, в тюрьму крепости Грозной, где сможем подготовить необходимый документ.
Все одобрительно улыбнулись на мою шутку. Закончив с шашлыком, мы сели на коней и отправились прямиком в сторону крепости Грозной. В этот осенний день погода была хорошей и где-то к обеду мы стали подъезжать к крепости, совершенно не опасаясь попасть под дождик.
Нас издали встречали с удивлением и с испугом жители Грозного. Наверно, такой процессии тут не видели никогда? Люди толпами выходили из дворов своего жилища и встречали нас с удивлением.
У ворот крепости стояла арба с бандитами, крепко связанными друг к другу по рукам и ногам.
Они только что подъехали под усиленной охраной вооружённых горцев и казаков, которые сопровождали бандитов и на суд большого круга старейшин родов.
На подъезде к крепости арбу сопровождали и русские солдаты охраны гарнизона. Из крепости вышел высокий офицер, комендант крепости Грозной. Офицер внимательно выслушал старейшин родов горцев и казаков, нахмурив брови. Долго думал, покусывая свои длинные усы.
— Мне всё понятно. — ответил офицер. — Но у нас в крепости тюрьма солдат дезертиров и военных преступников, а не гражданских преступников. Мы не имеем право, сажать гражданских лиц. Ближайшая тюрьма бандитам находится в Екатеринодаре. Так что вы отправляйте бандитов в отведённую им тюрьму. Там тюрьма огромная. Места хватит всем разбойникам с большой дороги.
— Но, это пятьсот километров отсюда! — возмутился Аслан. — Тем более, через Кабарду ехать. Будут новые жертвы. Родственники и земляки бандитов, нам просто не дадут их провести к тюрьме.
Офицер сурово посмотрел на терских казаков и горцев, закрутил пышные усы под бакенбарды.
— Если бы у вас был бы какой-то документ с печатью высокого чиновника, — раздумывая, ответил комендант, — в котором было бы записано о мере преступления и о мере наказания, то, возможно, мог бы сделать исключение и посадить ваших бандитов в тюрьму крепости Грозной? Среди вас нет такого чиновника. Поэтому никак не могу принять ваших бандитов в нашу тюрьму.
— У нас есть такая печать и такой чиновник. — прервала, размышления коменданта вслух, вспомнив о своей графской печати, которая находилась у меня на груди в медальоне с золотой цепью. — Документы вам составим со всеми необходимыми правилами законов государства российского. Дайте нам, чернило и бумагу.
— Не вижу чиновников среди вас! — возразил офицер. — Кто может, поставит печать и подпись?
— Графиня Мария Афанасьевна Лебедева. — представилась, офицеру. — Мой муж, граф Фёдор Павлович Лебедев, был чиновником и когда-то служил в вашем гарнизоне. Нахожусь на Кавказе в гостях у своих родственников. Этого будет достаточно? Может быть, вам митрополита привезти?
Офицер радостно и удивлённо посмотрел на меня, лихо закрутил к верху поседевшие усы.
Вышел от ворот. Встал предо мной, как подобает стоять офицеру перед представителем власти.
— Комендант крепости Грозной, полковник Иван Петрович Стеблев. — вытянувшись по струнке, отчеканил офицер. — В те далёкие годы, был рад познакомиться с Вами и вашим мужем. Извините, что не признал вас сразу. Столько много лет прошло! Пожалуйста! Проходите в мой кабинет.
Полковник пригласил меня в комендатуру. Там был большой кабинет со всеми необходимыми принадлежностями атрибута офицера царской армии. Села за канцелярский стол коменданта.
— Графине чай! Мне рюмку водки! — приказал комендант Стеблев, молодому поручику, который, как оловянный солдатик, стоял у дверей кабинета. — Вот так когда-то давно, начинал свою службу.
— Как же, помню, на коне, лихой поручик Иван Стеблев
