Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

На душе стало легко, и напряженность внутри исчезла, и скованность пропала, и он опять чувствовал себя легким, сильным, подвижным. И было приятно шагать по бульвару и едва заметно рисоваться вольной своей, раскованной походкой и открыто, чуть-чуть нахально смотреть в глаза проходящим женщинам — всем без исключения и красивым, и симпатичным, и совсем уж неприглядным. И приятно было ловить на себе их взоры, то строгие, то деланно-равнодушные, но всегда, как казалось ему, заинтересованные. А что? Он и впрямь парень ничего. Высок, строен, крепок, привлекателен лицом и одет не худо.

«Можейкина сама виновата, — успокаивал себя Вадим. — И издевательства над собой сама спровоцировала — ведь есть такая гипотеза, что жертва зачастую сама провоцирует преступника. А теперь не хочет говорить, кто это. Значит, ей так надо. И я здесь совсем ни при чем. Я поступил, как обычный порядочный человек, — он поморщился. Что-то не понравилось ему в этих рассуждениях, он никак не мог понять что. — Ну а в самом деле? Что, я милиционер, что ли? Что, это мой долг? Уж я-то скорей должен поступать по совести в таких случаях, а не по долгу».

И чтобы окончательно успокоиться, он решил, что надо все-таки действительно позвонить Можейкиной, а то и встретиться с ней, обговорить все еще раз. А вдруг изменилось что? Вдруг она сама уже хочет все рассказать? Так что же получиться может? Что это он, а не она преступников покрывает? И вновь пришло беспокойство, знакомое и нудное. Он остановился, поискал глазами телефонную будку. Обнаружил ее впереди метрах в сорока. Заспешил к ней. Но, пока шел, ее уже заняла приземистая коротконогая женщина с недовольным, потным лицом. Вадим встал возле будки так, чтобы женщина его видела. Она скользнула по нему взглядом и, казалось, даже не заметила. Неторопливо набрала номер, постояла немного, монетка так и не провалилась. Тогда она вынула из большой, плотно набитой и поэтому пузатой дерматиновой сумки бумажку, глянула на нее коротко и опять набрала номер. На сей раз монетка провалилась, и женщина произнесла громко и визгливо:

— Туфлей нету женских, австрийских?

Видимо, услышав отрицательный ответ, повесила трубку. Лениво достала еще монетку, опять посмотрела в бумажку и набрала номер:

— Алле, туфлей нету австрийских… Эй, обождика-ка, а дубленков? — выругалась и опять повесила трубку. И следующая монетка свалилась в железную утробу автомата:

— Эй, магазин… Ага. Белья нету постельного? Многа? Ага… — Она записала что-то на бумажке карандашом, предварительно послюнявив его, и опять полезла за двумя копейками.

Вадим отошел от автомата, но недалеко, чтобы опять не перехватили, обвел взглядом близлежащие дома, но телефонных будок больше не заприметил. Он вернулся обратно.

— Эй, магазин… Нету? Ага, — доносилось из кабинки.

Вадим вынул сигарету, прикурил. Дым показался противным и горьким. Сигарета полетела в урну.

Он наконец решился постучать в стекло кабинки. А в ответ только:

— Эй, магазин… Нету? Ага…

«Так сдвинуться можно», — подумал Данин и принялся нетерпеливо ходить взад-вперед. Потом остановился, вынул листок с адресом Можейкиной. «Ул. Блюхера», — прочитал он. Это недалеко, несколько остановок на троллейбусе. Надо подъехать поближе к дому и там уж позвонить, а то ждать здесь бесполезно. Он сделал уже несколько шагов в сторону остановки, когда скрипнула дверца кабины, и женщина наконец вышла из нее:

— Наглец, хулиган, — злобно прищурившись, процедила она и утиной походкой поковыляла прочь.

Хотел сказать ей вслед Вадим что-нибудь хлесткое, остроумно-обидное, чтобы разрядиться как-то, снять раздражение, чтобы поставить на место эту женщину-утку, а потом покривился и передумал. Поймет ли? Нет. Оскорбится только, еще злее станет, еще ненавистней на людей глядеть будет. Недобрала чего-то очень важного эта женщина в своей жизни. Радости, наверное, недобрала, ласки, благополучия. А теперь вот и злится на весь свет и сама не понимает почему. Злится, и все тут.

Вадим рывком открыл будку, ступил на поскрипывающий песком ребристый пол ее, отрывисто набрал номер. Ну конечно. Занято. Господи, как же мешают эти мелочи, как сбивают настроение! Он набрал номер еще несколько раз. Наконец-то!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Алле? — Голос был тихий, потухший, испуганно-вопрошающий.

— Добрый день, Людмила Сергеевна. Это… вот даже не знаю, как представиться. Я вам, кажется, и фамилии своей даже не называл. Короче, я тот, кто в больницу вас отвез, в тот не самый, скажем так, удачный день нашей жизни. Вадим Данин.

— А-а-а, — без всякого энтузиазма протянула женщина. — Конечно. Помню. Мой спаситель. Добрый человек. — Вадиму показалось, что Можейкина тихонько засмеялась, и он недоуменно пожал плечами. — Я хочу еще раз поблагодарить вас. За все, что вы сделали для меня…

— Как вы себя чувствуете? Как настроение?

— Я? — переспросила женщина и сказала медленно и слабо, будто прошептала: — Неплохо, наверное. А может быть, плохо. Не знаю.

«Пьяна? Не в себе?» — подумал Вадим, а вслух сказал:

— Вас опрашивали? Следователь прокуратуры с вами говорил?

— Говорил. Давно уже. Симпатичный, молодой…

— Вы все помните, что отвечали ему?

— Я? Наверное, помню…

— Людмила Сергеевна, у меня просьба. Давайте встретимся. Опасаюсь, что по телефону нормального разговора не получится.

— Встретиться? Хорошо. Приходите… Хотя нет. Не надо. Скоро муж придет. Ко мне не надо. Лучше на улице. Хотя на улицу я не выхожу… А впрочем… На углу Блюхера и Тюринского переулка есть кафе-кондитерская. Можно там. Во сколько вы будете?

— Через двадцать минут.

— Хорошо.

Еще из будки Вадим видел, как к остановке подходит троллейбус. Повесив трубку, он выскочил из кабины и стремглав побежал к остановке. Успел в последнюю секунду. Двери едва не сдавили его с боков.

Улица Блюхера была оживленной, многолюдной и шумной. На первых этажах старых, еще довоенных громоздких домов располагалось множество магазинов, и манили эти магазины приезжих яркими своими витринами и рекламой самых разнообразных товаров. Такси, автобусы и «рафики» с загородными номерами, казалось, парковали здесь сутками.

Из дверей кафе-кондитерской выплывали теплые, сладкие запахи — запахи детства, беззаботности, безмятежности и беспричинной радости. Стоя у кафе, Вадим отыскал глазом дом, где жила Можейкина, ее подъезд — он выходил на улицу — и стал наблюдать за ним, делать все равно было нечего, он приехал немного раньше.

Он не сразу узнал ее, когда женщина вышла из дверей подъезда. В блеклом платьице она была, в неброском, матерчатом, каком-то мятом пиджачке. И вообще вся сама она была бесцветная и невыразительная. Чуть сутулилась, чуть покачивалась, как впервые поднявшийся после долгих дней, проведенных в постели, больной. Голова была опущена, и глаза на серо-бледном лице безжизненно смотрели под ноги. Она медленно подошла к переходу, остановилась на краешке тротуара, пропуская плотный, по-черепашьи движущийся поток автомобилей.

Вадим, собственно-то, не удивился. Все понятно, тяжелая травма, и физическая и психическая, даже самого сильного человека может выбить из колеи. Он не удивлялся, но почему-то уж очень муторно стало на душе. На мгновение ему подумалось, будто он и только он виноват в том, что вот эта, такая красивая, яркая и жизнерадостная женщина в одночасье превратилась чуть ли не в старуху, унылую, тусклую, сгорбленную. «Нет, — сказал он себе, — это мне только кажется, и кажется из-за чем-то недавно вызванного и никак не уходящего раздражения».

Машины замерли перед светофором, а Можейкина так и не ступила на мостовую. Рядом с ней вдруг возник мужчина в маленькой кепке и короткой прорезиненной куртке. Он склонился к ее лицу и что-то говорил. Вадим видел, как меняется женщина в лице, как расширяются ее глаза, как кривится, приоткрывается рот, как рука в медленном испуге тянется к груди, к горлу. А парень что-то говорил и говорил ей. Теперь он даже держал Можейкину за плечо, и Вадиму почудилось, что длинные, крепкие пальцы его с силой впились в тело женщины. Машины снова поехали. Они мельтешили перед глазами и мешали сосредоточиться. А впрочем, и не надо было сосредоточиваться, надо было бежать к ней, бежать на помощь, как тогда. Потому что и сейчас там, на той стороне, происходило что-то нехорошее и злое. А еще через секунду он узнал этого парня, его фигуру, его повадку, очертания этой вот головы, втянутой в плечи, очертания этой вот крохотной кепочки. Он — один из тех трех, что били Можейкину. Не тот, за кем Данин гнался, а другой, тот, что стоял левее, и он даже что-то там еще говорил, кажется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})