Работа актера над собой (Часть II) - Константин Станиславский

Ударения окрашивают всю фразу. Это одно из главных средств при распределении планов и красок перспективы и всей лепки пьесы.

«Само собой разумеется, что общая картина логической перспективы будет дополняться также и ударениями д_и_с_т_р_и_б_у_т_и_в_н_ы_м_и, которые… всегда будут слабее логических» (Смоленский) 1.

Разные степени ударения выделяемых слов особенно рельефно можно почувствовать в музыке. Вот, например, возьмем фразу из оперы «Борис Годунов» Мусоргского (пример Смоленского):

«А там сзывать народ на пир, вс_е_х, от бояр до нищего слепца, вс_е_м вольный вход, в_с_е гости дорогие».

Каждое из этих ударений на повторяющихся словах «всех», «всем», «все» композитор усилил постепенно растущим звуковым повышением и, кроме того, удлинением нот, что тоже увеличивает их силу 2.

Искусство говорящего или читающего заключается в том, чтобы удачно распределить все эти степени встречающихся ударений по всей перспективе фразы, монолога, сцены, акта, пьесы или роли.

В слове мы выделяем тот или другой слог, в фразе — то или иное слово, в большой мысли — наиболее важные фразы, в длинном рассказе, диалоге, монологе — их наиболее важные составные части, в целой большой сцене, акте и проч. — их наиболее важные эпизоды.

Вместе с ударными слогами, естественно, выделяются и слова, а со словами — целые фразы, с фразами — мысли и т. д. Получается вереница ударных моментов, которые отличаются друг от друга силой и выпуклостью.

4. [ОБ АРТИСТИЧЕСКОЙ ЭТИКЕ]

…………… 19.. г.

Сегодня в школе объявляют результаты конкурса. Я пошел туда с трепетом и с замиранием сердца ждал решения своей участи.

Из большого количества экзаменовавшихся принятыми оказались только десять человек, а именно:

Я (какое счастье!); Шустов, племянник знаменитого артиста нашего театра; Говорков, стройный и солидный молодой человек, уже игравший, как я слышал, в каком-то маленьком театре; Вельяминова, очень красивая, высокая, полная, светлая блондинка; Вьюнцов, невысокого роста, подвижной, шумливый юноша; Малолеткова, почти девочка, необыкновенно обаятельная; Пущин, большой, толстый, добродушный, с густым басом, из духовных; Дымкова, худая, высокая, бледная, с плохим, нездоровым цветом лица; Умновых, с татарскими глазами, бывший чертежник или землемер, приезжий издалека; Веселовский, элегантный и ловкий молодой человек.

Принятых пригласили в фойе театра.

Скоро туда вошел помощник Торцова — Иван Платонович Рахманов, высокий, худой, строгий и подвижной, не очень приятный, но чудной и с доброй улыбкой. Он официально со всеми перезнакомился и расспросил каждого: кто он, откуда, что делал раньше, почему переменил профессию и проч.

Наконец явился и сам Аркадий Николаевич Торцов. Он подкупил нас сразу своей необыкновенной простотой. Мы себя почувствовали с ним, как давнишние знакомые. Кое-что из его разговора с нами я записал и жалею, что сделал это лишь, частично. Он говорил:

— Артистическая карьера прекрасна для тех, кто к ней призван и кто правильно поймет ее.

— А если не поймет? — спросил кто-то.

— Тогда плохо. Она искалечит человека. Если театр не облагораживает, не делает человека лучше, пусть он бежит от него, — заметил Аркадий Николаевич.

— Почему? — спрашивали мы.

— Потому что в театре много разных бацилл, и хороших и очень плохих. Первые, хорошие, разовьют в вас страсть к прекрасному, к возвышенному, к большим мыслям и чувствам. Вас потянет к Пушкину, Шекспиру, Гоголю, Чехову, Гёте, Шиллеру, Мольеру и к другим гениям. Все они живут с нами в своих созданиях и в традициях. Вы встретите в театре и современных писателей и представителей всех отраслей искусств, науки, общественности, политической мысли. Все они нуждаются в просветительном воздействии театра. Как видите, под нашим кровом собирается интересная компания. Примкните к ней иг конечно, вы научитесь многому.

Но есть в театре и другие соблазны, с другими бациллами, опасными, губительными, растлевающими.

Не удивительно! Слишком много соблазна в нашем деле! Ведь актер ежедневно от такого-то и до такого-то часа выходит перед тысячной толпой при торжественной обстановке спектакля, на фоне эффектных декораций, в богатых и красивых платьях и костюмах. Мы произносим превосходные слова гениальных авторов, мы делаем живописные жесты, прельщаем пластикой, ослепляем красотой, которая в большинстве случаев наводится искусственными средствами. Привычка быть всегда на людях, показываться, красоваться, получать овации, принимать подношения, похвалы, читать хвалебные рецензии и проч. и проч. — все это большой соблазн, [который] приучает к поклонениям, балует. Является потребность в постоянном, непрестанном щекотании своего маленького актерского самолюбия. Чтобы жить и довольствоваться только этими интересами, надо очень внутренне опуститься, опошлиться. Серьезного человека такая жизнь может забавлять недолго, но зато поверхностных людей соблазны сцены порабощают, развращают и губят. Вот почему в нашем деле, больше чем в каком другом, надо уметь постоянно держать себя в руках. Актеру нужна солдатская дисциплина. Об этом позаботится мой друг и помощник Иван Платонович Рахманов, сам же я слаб для такой роли.

— Избранные люди и их компания научат вас понимать искусство, и вы познаете его внутреннюю сущность. Это самое главное в нем, главная прелесть.

— В чем же именно? — не удержался и спросил я.

— В познавании, в работе, в изучении своего искусства, его основ, приемов творчества, его техники, — объяснял Аркадий Николаевич.

Высшей радости нет на земле для артиста, к этому призванного!

— А в успехе? — робко спросил я.

— Успех только забавен, мимолетен, скоропреходящ, — говорил Торцов. — Истинная страсть — в пытливом познавании всех тонкостей и тайн творчества.

Какие мы счастливцы и как мы мало ценим то, что дано нам природой и жизнью, — говорил дальше Аркадий Николаевич.

— Товарищи артисты, художники, писатели, творящие коллективно, общими усилиями, — все это близкие люди, живущие общим, возвышенным творческим интересом. Все это не простые, а одаренные люди. Все они сносят в наш общий дом самое чистое и лучшее, что живет в их душах, из чего только и может создаваться произведение коллективного и иного искусства. Как надо любить и ценить этих людей и сотворцов!

А муки и радости творчества, которые мы переживаем также коллективно! Каким облегчением может быть такая взаимная помощь.

А радость творческих достижений, которая обновляет и окрыляет!

А сомнения и неуспехи! Сколько в них возбудительной силы для новой борьбы, работы и творческого познавания!

А эстетическое удовлетворение, которое никогда не приходит, а лишь дразнит для возбуждения новой созидательной энергии!

Сколько во всем этом жизни!

— Но, изволите ли видеть, таких театров на свете, знаете ли, не бывает, — заметил Говорков.

— Да, к сожалению, вы правы, — согласился Торцов. — Люди настолько глупы и безвкусны, что предпочитают сносить в отведенное для творчества и искусства место все житейские дрязги, сплетни, интриги. Они не могут отхаркать все скверное там, за порогом театра, и приходят плевать в чистое место. Непостижимо! Так будьте же вы теми, которые поймут правильное, возвышенное назначение театра и его искусства. С самых первых шагов служения им научитесь и приучите себя приходить сюда чистыми. Верьте мне, для этого с самого начала надо приучить себя плевать там, за порогом.

Наши знаменитые предки, прежние артисты русского театра, говорили: истинный церковнослужитель во всякую минуту своего пребывания в храме чувствует присутствие в нем алтаря. Так точно и подлинный артист должен постоянно чувствовать в театре близость сцены. Из того, кто не способен к этому, никогда не выйдет подлинного артиста!

5. [СХЕМА «СИСТЕМЫ»]

…………… 19.. г.

Сегодня мне пришлось быть по делу у Рахманова.

Он оказался занятым спешным делом: клеил, шил, чертил, красил. В комнате царил беспорядок к ужасу его хозяйственной супруги.

— Что это вы готовите? — поинтересовался я.

— Сюрприз, дружочек мой! Показательную демонстрацию! Схема «системы» в торжественном шествии со знаменами. Вот какая штука! — с большим оживлением посвящал меня в свой секрет Иван Платонович. — Не для шутки, а с серьезной педагогической целью. Педагогической! — говорю я. К завтрашнему дню мне надо соорудить не одно, а целую прорву знамен и не каких-нибудь, а непременно красивых. Вот штука-то какая! Не кто-нибудь, а сам Аркадий Николаевич Торцов на них смотреть-то будет. Сам!.. Пусть наглядно поясняют общую схему «системы». Поясняют! — говорю.