Восход Сатурна - Влад Савин

Так что устранять эту угрозу, если таковая возникнет, придется именно «Воронежу». Он станет первой подлодкой в истории советского флота, утопившей авианосец. И первой атомариной, сделавшей это. Ну надо же кому-то и начать?

Тут еще и Квислинг в истерике, вопит о «русской угрозе независимости Норвегии»! Ой, не могу! Как будто бывает независимость у оккупированной страны! Причем отчаявшись набрать добровольцев, он объявил полноценную мобилизацию для «освободительного похода». Вопрос, правда, захотят ли норвежцы воевать во имя интересов рейха и сколько их будет… Решим по максимуму, что захотят, и соберут пять дивизий — мобилизационный ресурс: норвежская армия сорокового года — семь дивизий было. А как я уже сказал, сухопутный фронт в той местности невозможен без поддержки и снабжения по морю.

И упорно ходят слухи, выдаваемые за разведданные, или разведданные на основе слухов, что возможен приход на север французов. Причем невеста, то есть британский боров, явно согласна и лишь думает, как обставить ради приличия, чтоб не выглядеть последней б…ю? Кто говорил, что французские корабли не годятся для северных широт? В тридцать девятом они выходили в Северную Атлантику, ловить фашистские «карманники», да и в норвежской кампании сорокового кто-то из французов успел отметиться и даже был потоплен.

Особенно в свете того, что на Средиземном море произошло. То ли глупая решимость их «политкомиссаров» тому виной, то ли немцы все же лучшие моряки, чем французы, то ли нагличане расслабились и зевнули… но эскадра вышла из Тулона и совершила бросок к африканскому побережью. Причем в отличие от «итальянской» фазы войны в Средиземке, когда самолеты с берега не могли найти корабли или, еще хуже, бомбили своих, в этот раз взаимодействие эскадры и люфтваффе было четким. По крайней мере прилетали вовремя и били того, кого надо. Британский конвой не поймали, а интересно было бы взглянуть! Зато они провели свой конвой в Тунис. Так что в Африке бывший роммелевский корпус — сам генерал уже в Германии — капитулировать не собирается. Сражения там идут всерьез. А вот перепуганные англичане опять вынуждены слать конвои в Индию и Египет вокруг Кейптауна, что для них — нож острый. Так что борову спровадить французов на север — прямой интерес.

В итоге нас ждут великие дела на море. В ближайшие месяц-два-три.

Что дальше?

Имел я любопытный разговор с прилетевшим в Северодвинск наркомом Кузнецовым. По некоторым намекам, готовят нам в Москве до конца войны судьбу «Летучего голландца», но не того, который со скелетами, а помните, роман Платова был? Длинная и тайная «рука СССР» на море. А что еще думать, если Николай Герасимович прямо спрашивает, хотя якобы теоретически, сумеет ли «Воронеж» перехватить транспорт, идущий из бельгийского Конго в Нью-Йорк? Урановая руда, что ли? Время выхода и вероятный курс цели дадите — сделаем без проблем. Целеуказание — это наша забота, а вот лодка за сколько сможет дойти? А докуда? Если на подходах к Нью-Йорку, то хоть из Полярного успеем, а если у экватора, то выйти надо недели за две. Раньше перехватывать лучше, потому что, чем позже, тем больше вероятность, что в расчетной зоне перехвата окажутся несколько транспортов. Как опознать «наш», или все их топить? Ну если в государственных интересах СССР, чтобы груз не дошел…

В общем, начинается уже высокая политика.

— Михаил Петрович! — толкает меня под локоть Аня. — Снова мечтаете?

Мы медленно прогуливались вдоль стены завода, возле которой стоял «Воронеж». Выдался свободный час… Когда еще снова увидимся? Уж точно, раньше чем лед сойдет, в Северодвинск не вернемся. А наша тыловая база остается тут — единственное место в этом времени, специально оборудованное, чтобы обслужить атомарину. В Полярном лишь временная стоянка пока для нас готова. И научники опять же здесь — на Севмаше. Целых две научных конторы организовались, типа НИИ-КБ. Одна — судостроители, вторая — атомщики (эти пока временно), и кто-то из мэтров ученых обычно присутствует. Так что сюда мы точно вернемся, вот только когда?

— Вот кончится война, через год вряд ли, но полтора точно, — отвечаю. — И что будем делать тогда? Какая жизнь настанет?

Аня молчит. Я смотрю на нее. Красивая, ближе к вкусам моего времени, чем к здешним, тут в моде «кукольный» тип лица Серовой или Целиковской. Не могу представить, что всего полгода назад она охотилась на фашистов в белорусских лесах, а до того была разведчицей в лагере врага. Куда там Голливуду? И что в моей истории она погибнет в июне сорок четвертого. Или все же там была другая… Вот не помню я точной биографии «товарища Татьяны». Книжка, что я читал, осталась в том времени, и было это очень давно.

— Другая совсем, гораздо лучше, — говорит она наконец. — Не будет там и через пятьдесят лет того, что у вас. Мы ведь знаем. И товарищ Сталин знает. И все те, кому надо, знают. Значит, сумеем… И там все по-другому повернут.

А ведь не всуе имя упоминает! Искренне верит… в мудрость Вождя. Комсомолочка, идеалистка. Ладно она! Но я, Петрович, Саныч, жизнью уже битые и многое видевшие, или Григорьич, кому по должности положено было втюхивать идею как товар — мы-то отчего нашему Иосифу Виссарионычу верим уж всяко больше, чем любому из «свободно избранных президентов»? Вот только не надо про «природные рабы, ищущие плетки». В морду дам! Конечно, присутствовало ощущение того, что мы люди военные, в которых накрепко вбито: в любом деле старший должен быть, которого надо слушаться, иначе разброд и погибнем все. И только интеллигент, не служивший в армии, может сказать, что ВСЕГДА надо «если тебе дали линованную бумагу — пиши поперек», и «бойся того, кто знает как надо». Про Сталина же, что «принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой»… Это тоже присутствовало, не спорю. Но первым делом все же было… Он действительно пахал, как раб на галерах, побольше, чем тот, сказавший это в двухтысячных. И при этом не желал ничего лично для себя! Это ведь было, что после него не осталось имущества. Лишь шинель на солдатской койке… А напомните мне, какое состояние оказалось у клана Горбачевых! За какие такие заслуги? А сколько денег, заработанных «честным трудом», на заграничных счетах скопила семья Ельцина? А когда тряхнули Лужкова, «князя московского»? Сколько из него посыпалось ценного? А размеры личных состояний наших последующих не знает пока никто — государственная тайна!

«А ты не путай свой карман с государственным!» Сталин не путал. У него были власть, почести? Тогда отчего он не наградил себя пять раз Героем, лишь одна Золотая Звезда была получена им по праву, как вполне справившемуся с работой Верховного Главнокомандующего в годы тяжелейшей войны. Человек, упивающийся властью. Видал я и такое. Такой непременно будет вбивать в грязь других ради самого процесса, теша свое самолюбие, скрывающее слабость и страх. А этого я за Сталиным как-то не замечал. Он пользовался властью для достижения своих целей, но не был мелок, проверяя ее наличие просто так.

Он был прежде всего — Хозяин. Вкладывал всего себя в установление в стране порядка, как сам он его понимал. Был при этом прагматиком и циником, ни в коей мере не восторженным идеалистом, «себя не жалеющим ради счастья народа», ну разве только в самой ранней юности. Но смею заверить, идеалист наверху — это бедствие страшнее любого диктатора, потому что ради благих целей он в упор не видит ни реальных возможностей, ни текущего момента, а вот чтобы учесть их, нужен прагматизм.

Хозяин, желающий обеспечить в своем доме порядок, в который никак не укладывается бардак девяностых, когда с таким старанием построенный дом превратился в руины. Значит, он сделает все, чтобы этого не случилось. В его силах многое: помните — «от сохи до атомной бомбы». Вот только боже упаси давать ему советы, он не потерпит. Но он будет теперь, зная, искать свое решение. И найдет.

А я во всем помогу. Встав на его сторону абсолютно сознательно. Что же скажут в будущем историки-демократы, мне глубоко наплевать.

— Значит, повернем, — отвечаю. — Как Вождь укажет. Вот только вечного мира не будет, как кончится эта война, будут нам новой грозить. Ну да это привычно. Другое будет страшнее, то, что внутри нас.

— Так ведь это и хорошо, — задорно улыбается Анечка. — Значит, от нас лишь все зависит, если сами не ошибемся. Ну а все заграничные могут лесом идти!

Доходим до кормы «Воронежа», поворачиваем обратно. С Двины дует ветер, резкий и холодный. Аня прячет руки в муфту. Она выглядит сейчас как барышня Серебряного века. С той новогодней ночи я ни разу не видел ее в форме. Впрочем, тогда, после той самой песни, Григорьич, выбравшись на сцену, заявил во всеуслышание: дорогие вы наши женщины, кто любит нас и ждет, просьба наша к вам: будьте красивыми и нарядными. Это — мелочь, а наш боевой дух очень повышает!