След черного волка - Елизавета Дворецкая

Лютомер старался разом охватить мыслью все услышанное. Обещая передать Семиславу, ему предлагали ехать с дружиной на Оку, во владения вятичей. Это выглядело как ловушка: простейшая ловушка на глупого глухаря, который тянет шею, пытаясь добраться до ярких ягод рябины, и сам просовывает голову в петлю.

– А Доброславу в этом какая корысть? – прямо задал он тот вопрос, который первым пришел на ум.

– В том, чтобы Ярко до Семиславы не добрался, – ухмыльнулся Селимер. – С ней он станет князем вятичей. Без нее – нет. И тогда им станет мой брат Доброслав. А после него, может быть, и я когда‑нибудь…

«Чтобы ваши дети вновь делили стол, как сейчас Доброслав делит его с Ярко», – мысленно продолжил Лютомер, но это была уже не его печаль.

– А что же Доброслав сам ее за себя не возьмет? – спросила Лютава, которая по прошлому году помнила, какими глазами Доброслав смотрел на жену своего тогда еще живого отца.

– Семислава не хочет идти за мужа, у которого уже есть пятеро детей. Она хочет, чтобы ее сын у отца был старшим. У тебя ведь нет княгини?

Лютомер смотрел в лицо юному посланцу, пытаясь угадать, насколько честны его речи. Но в то же время понимал: он поедет на Оку. Даже если это ловушка – ради такой награды можно рискнуть. Тот, кто выходит на хищного зверя, никогда не знает заранее, придется ли ему быть в этот раз ловцом или добычей. И если кто‑то вообразил, будто ему по плечу охотиться на Белого Князя Волков – пусть пеняет на себя.

Глава 12

Рано утром над Угрой висел белый туман, путался в кронах ив, превращая их в огромные клубы зеленоватого пара. Длинные облака на голубом небе, подсвеченные серым, казались тушами неведомых чудовищ, плывущих в золотое пламя рассвета. Солнце уже мигнуло сквозь ветви ослепительным глазом, пронзая туман над водой своими лучами; они казались такими плотными, что хотелось протянуть руку и потрогать.

Бойники носили в челн поклажу: шатер, котел с железным костровым набором, свои короба с пожитками. Пожитки Лютавы и Честиши уже были уложены, бывшая русалка сидела в челне, дожидаясь отплытия. Возле нее стояли Любом, Озрака и Твердома, на прощание давая еще какие‑то наставления. У Честиши было с собой куда больше добра, чем у Лютавы: все заготовленное приданое. Лютава уже рассказала, куда повезет Честишу и за кого намерена отдать; щедроводцы согласились, что род жениха в доброй славе и в этом браке Честишу ждет счастье. И в такой дали, на Рессе, никто не будет знать, что молодуха два года прожила русалкой и чуть было не пошла за лешего. Там ей не достанется косых взглядов, качания головой, никто не посмотрит вслед, поджимая губы и молча предрекая семье и детям всяческие беды…

Самого главного – что Честише предстоит родить дочь, которая уже сейчас предназначена стать волхвой, – Лютава им не сказала. Об этом не знала даже сама Честиша. Зачем ей печалиться заранее, когда от судьбы все равно не уйти? А когда та девочка, новая Лесава, подрастет и мать не будет знать, что с ней делать, Лютава снова явится – уже за дочерью…

Она вздохнула. Устами посланцев Нави судьба открывает ей так много о других людях – и ничего о себе! Но скоро это изменится. Время пришло.

Кто‑то мягко взял ее сзади за плечи и прижался щекой к затылку. Лютава не пошевелилась. Теплые губы нежно прильнули к виску, кожу кольнули волоски бороды. Она закрыла глаза, по‑прежнему не оборачиваясь. Сердце остро защемило. Ее жизнь рвалась пополам, но это было столь же неизбежно, сколь и больно.

…Жил‑был старик, и были у него сын и дочка. Стал старик помирать и говорит сыну: завещаю тебе мой крепкий лук, а ты сестру береги. Вот помер старик, стали брат с сестрой жить в лесу: брат на охоту ходил, а сестра хозяйничала…

Будто в старинном сказе, они с Лютомером много лет жили в лесу, не желая знать человеческого мира. Как будто для них двоих продолжались те дремучие века, когда братья брали жен в своем роду, а чужих не считали за настоящих людей. Но жизнь, как река, не стоит на месте и движется вперед, хочешь ты того или нет. И как воды реки не остаются теми же самыми даже мгновения, так и жизнь не может все время оставаться прежней. Каждый день – уже другой, потому что сам ты другой, и люди вокруг тебя другие, хоть и те же самые. Все живое может либо расти, либо увядать. И горше всего увянуть, не достигнув расцвета и не принеся плода. Они с Лютомером слишком живые, чтобы стать пустоцветами. Они набирались сил в темноте своего леса, как зерно под землей, но теперь у каждого своя дорога. Лютава не сомневалась, что поход пройдет удачно и Лютомер привезет себе жену – деву‑лебедь, княгиню Семиславу. Ту, что достойна его. С ней он окончательно выйдет из леса в поле, из волка станет человеком, отцом, князем…

Сейчас они в последний раз стояли вдвоем, здесь, на рассвете, у текучей воды. Отсюда их пути лежали в разные стороны: ему вниз по Оке, а ей – вверх. Общего дома и общей семьи у них больше не будет: ни на Волчьем острове, ни в Ратиславле. Но разве не всякие сестры и братья переживают то же? Зерна покидают материнский колос, чтобы дать жизнь новым колосьям, птенцы вылетают из материнского гнезда, чтобы свить свои гнезда…

И хотя они оба понимали необходимость этой разлуки, понимание не облегчало тяжести на сердце. Лютава не шевелилась, но из‑под ее опущенных век текли слезы, прочерчивая на щеках обжигающе горячие дорожки…

Лютомер погладил ее по спине. Он собирался в поход, надеясь вырвать у судьбы свое человеческое счастье, но мечтам об этом кое‑что мешало. Он не говорил об этом Лютаве, но замечал, что полоса волчьей шерсти у нее на спине становится шире. За минувшие дней десять она разрослась ненамного – на ширину пальца в обе стороны от хребта. Но чутье оборотня подсказывало Лютомеру: серая шерсть будет расти и дальше. Пока не займет целиком спину, а потом и все тело. Та Сторона властно заявила права на его сестру – нельзя вечно бегать вдоль края бездны, рано или поздно упадешь. И если облачный колодец не излечит Лютаву или не укажет средства вернуться в человеческий мир, им все же придется уйти в лес. Вдвоем, ибо он ни за что не бросит свою «хромую волчицу». Сколько бы лебединых дев ни манило его белыми руками в солнечный свет…

* * *

И другая дева в это время готовилась навсегда оставить прошлое позади.

В ельнике стояла тьма, лишь звезды перемигивались где‑то в вышине. Старуха Полазка – жрица Марены, постоянно жившая при Пекельном Кругу – уже давно похрапывала на своей лавке. Семислава думала было набросить на нее сонные чары, но не решилась: старуха была достаточно сильна и могла учуять ворожбу. Поэтому просто выждала, не смыкая глаз, до самого глухого часа.