Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

— Вы любите лакрицу? — таковы были первые его слова.

— Лакрицу? Это мое любимое лакомство.

После этого все наши встречи с Шейефом начинались с того, что он угощал меня самой лучшей лакрицей, какую мне приходилось пробовать.

Впрочем, была не только лакрица. Было еще и пиво. Шейеф установил автомат по продаже пива — два пива «Кёлыы» за пять марок — прямо в клинике. В тот день, когда мы уехали с Тахо, я перестал пить водку, но позволял себе пиво. Сам Шейеф раньше пил по десять-пятнадцать баночек в день (немцы — мировые лидеры в потреблении пива на душу населения), но сейчас у него диабет, и ему приходится довольствоваться жалкой заменой — лакрицей. А с автоматом мы быстро подружились. «Пиво, — поощрял меня Шейеф, — единственный алкогольный напиток, который дает организму больше, чем отбирает», — и автомат стоял в открытом доступе для всех пациентов.

В какой-то момент я спросил у него о том же, о чем часто спрашивал других врачей, — порекомендовал бы он этот конкретный курс лечения своей жене. «Никогда не спрашивайте врача, что он порекомендует жене. Вы ведь не знаете, хорошие ли у них отношения. Спрашивайте, что он порекомендует своей дочери!» — ответил он, рассмеявшись.

— Хорошо, а дочери? — спросила Трейя. Она имела в виду метод подавления выработки гормонов надпочечниками при раке груди.

— Мы его не используем: он сильно снижает качество жизни. Никогда нельзя забывать, — добавил он, — что вокруг опухоли живет человеческое существо.

Вот тогда-то я просто влюбился в Шейефа.

Мы спросили у него про еще один метод лечения, популярный в Штатах. «Нет, мы этим не занимаемся». — «Почему?» — «Потому, — прямо ответил он, — что он отравляет душу». Этот человек знаменит тем, что применяет самую агрессивную химиотерапию в мире, однако есть средства, которые он просто не станет применять, потому что они отравляют душу.

— А как насчет распространенного представления, что рак вызван только психологическими факторами, что это психогенетическая болезнь?

— Некоторые говорят, что рак груди — это психологическая проблема: проблемы с мужем, проблемы с детьми, проблемы с собакой. Но в эпоху войны и концентрационных лагерей, когда было очень много проблем и огромный стресс, статистика рака груди были самой низкой. А все дело в том, что тогда в рационе у людей не было жиров. В период с 1940 по 1951 год в Германии была самая низкая статистика заболеваний раком, хотя напряженность была самой высокой. Ну и где же рак, вызванный психологическими проблемами?

— А как насчет витаминов? — спросил я. — Я по образованию биохимик, и, судя по работам, которые я читал, мегавитамины не только могут помочь при раке — многие из них настолько сильны, что способны дезактивировать действие химиотерапевтических агентов. А наши американские врачи не согласны ни с тем, ни с другим.

— Конечно, вы правы. К примеру, витамин С обладает сильным противоопухолевым воздействием, но если принимать его во время химиотерапии, он дезактивирует ифосфамид и большинство других химиотерапевтических агентов. У нас в Германии был врач, который утверждал, что он может проводить химиотерапию так, что у пациента не будут выпадать волосы. Он просто давал им одновременно большую дозу витамина С, и волосы, разумеется, оставались на месте. Как и рак. Чтобы это доказать…

Тут надо понять европейский стиль герра профессора: в первую очередь пробовать все на себе самом.

— …чтобы это доказать, я ввел себе смертельную дозу ифосфамида — естественно, в присутствии докторов, а потом — двадцать граммов витамина С. Как видите, сейчас я сижу перед вами. Так что этот доктор прописывал ифосфамид не «вв» — внутривенно, он прописывал его «вво» — выкидывал в окошко.

Трейя разговаривала с одной немкой, у которой сын жил в Лос-Анджелесе. Недавно у нее обнаружили серьезный рак матки, и она, опасаясь, что скоро умрет, хотела повидаться с сыном. Но у нее не было денег, и она не могла получить визу. Шейеф купил ей билет на самолет, достал визу и сказал:

— Сначала мы займемся вашим раком, а потом вы повидаетесь с сыном.

Если бы выпускников медицинских факультетов учили быть похожими на Шейефа, я ни за что не ушел бы из Дьюка. Но, увы, в большинстве медицинских учебных заведений в Америке учат просто ставить на стол перед пациентом табличку, где написано: «Смерть не является основанием для неуплаты».

Как-то раз я встретил Шейефа на дорожке у больницы.

— Ради бога, скажите, где тут поблизости приличный ресторан?

Он засмеялся.

— Примерно в трехстах километрах в эту сторону, сразу за французской границей.

1 апреля

Мы встретились с доктором Шейефом во вторник, после того как в понедельник были готовы результаты компьютерной томографии. Он сказал, что результаты «превосходные, невероятные»… Огромная опухоль в мозге исчезла почти целиком, осталась только очень маленькая, в форме молодого месяца — в наружной части. Облучение продолжает делать свое дело, предстоят еще два цикла химиотерапии, а значит, у меня остаются шансы на полную ремиссию. Ур-р-ра! (Легкие мне не будут проверять до начала следующего цикла.) Это очень обнадеживает; мама и папа, которые были с нами, тоже полны оптимизма.

Единственное разочарование: уровень лейкоцитов еще не повысился, хотя это и временное явление. Чтобы я смогла отправиться в путешествие с мамой, папой и Кеном, он должен дойти до 1500. Пока уровень уже неделю колеблется между 400 и 600, и гемоглобин по-прежнему пониженный. Впрочем, это не стало сюрпризом, ведь я основательно запаслась костным мозгом, перед тем как приехать сюда, — половина моего собственного костного мозга уже разрушена. Дело в том, сказал доктор Шейеф, что у меня в костном мозге не очень много стволовых клеток, — и соответственно новых клеток рождается меньше. Впрочем, как только они созреют, уровень лейкоцитов начнет расти «по экспоненте». У Боба Доути он опустился до двухсот, потом поднялся до четырехсот, потом снова опустился до двухсот, но как только добрался до восьмисот, то на следующий день был уже 1300, а через день — 2000.

Примерно такого же прогресса жду и я… ведь чем дольше я привязана к больнице, тем меньшим становится количество дней, которые мы проведем в Париже. Но в Париже нас встретят моя сестра со своим мужем, и обратно мы поедем вместе — это будет просто прекрасно.

Сегодня мне не собирались делать анализ лейкоцитов, потому что сегодня праздник (Страстная пятница). Если мне не сделают анализ, то я никуда не поеду. Кен пошел ставить всех на уши; а когда вернулся, сказал, что теперь его все ненавидят, но анализ крови мне скоро сделают. Я рада, что читала научные статьи, утверждающие, что «проблемные», то есть требовательные, онкологические пациенты имеют больше шансов. Мои родители сказали, что врачи, с которыми они говорили в клинике Андерсона, с этим согласны: они не любят пассивных пациентов, потому что у активных больше шансов. Как я надеюсь, что здешние медсестры тоже читали эти исследования! Хоть я и чувствую некоторые угрызения совести, что все время чего-то требую, хоть я и боюсь вызвать раздражение своим упрямством, эти исследования меня оправдывают. Забавно, какой эффект производят научные статьи: в данном случае они дают мне разрешение на то, чтобы не быть ни «хорошей», ни «приятной», а требовать, если мне чего-то хочется. А какая-нибудь другая статья, может быть, заставила бы меня вести себя по-другому. К примеру, когда я возобновила свои буддийские занятия, сосредоточилась на том, чтобы направлять усилия в нужное русло, на том, чтобы все принять и просто жить с тем, что есть, я почувствовала, что моя воинственность и желание «дать этому раку сдачи» испаряются. Хотя мне казалось, что это нужные перемены, но каким-то уголком сознания я вспоминала об исследованиях, утверждающих, что воинственные пациенты с боевым настроем имеют больше шансов, и начинала сомневаться. Не теряю ли я «боевой настрой»? Не плохо ли это? Все то же старое противоречие между «бытованием» и «деланием».

Только накануне вечером я прочитала в «Нью-Йорк тайме» (номер от 17 сентября 1987 года) статью Даниэля Гоулмана. Доктор Сандра Леви, наблюдая группу из тридцати шести женщин с раком груди на поздних стадиях, изучала различия между воинственными, полными боевого духа онкологическими больными и теми, кто был пассивным и «покладистым». Результаты получились следующие.

В течение семи лет 24 из 36 женщин умерли. К своему удивлению, доктор Леви обнаружила, что в течение первого года уровень активности никак не сказался на выживании. Единственным значимым психологическим фактором оказалась способность радоваться жизни.

Она выяснила, что главный фактор, влияющий на статистику выживания, давно известен в онкологии: это продолжительность периода после первого лечения, в течение которого пациент остается свободным от рецидива… Но оказалось, что второй по значимости фактор — это высокий показатель «жизнерадостности» в стандартном, заполняемом на листке бумаги тесте, призванном замерять психологическое состояние. Параметр «жизнерадостность» оказался более значимым фактором, чем обширность метастазирования. То, что умение радоваться жизни, оказывает такое мощное влияние на состояние больного, оказалось полной неожиданностью.