Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непосредственно после восторженных слов героя романа «Хочу жить» по сюжету картины автор романа умирает: «Смерть навсегда остановила сердце великого писателя». Кадры похорон, фото памятника на кладбище Александро-Невской лавры.
Эпилог фильма: «Человечество никогда не забудет великого русского писателя, вобравшего в свою душу боль и страдания людские. Лучшее в его книгах, переведенных на все языки мира, будет жить в веках».
Тут бы следовало внести одну только поправку: всё в его книгах будет жить в веках.
Но будем справедливыми: несмотря на идейную стерильность картины, ее фрагментарность, тенденциозную избирательность, боязнь опасных упоминаний, цитат и названий, факт фильма «Достоевский»-1956 состоялся: обществу, читателям, культуре вернули опального писателя, успокоительно показав возможность разговора о нем, пусть поначалу сильно дозированного, но уже без «архискверных» ярлыков, угроз судами и расправами, а, напротив, сочувственного и даже благодарного. Запрет был снят, но еще очень не скоро советский кинематограф дерзнет вернуться к разговору о писателе.
«Сложность и противоречивость» как помеха гениальности
В знаковом для реабилитации Достоевского-писателя и Достоевского-мыслителя 1956 году в Государственном издательстве художественной литературы вышло еще одно издание из разряда «Достоевский теперь с нами» – «Ф.М. Достоевский в русской критике»17. Действительно: всемирно известного писателя уже 75 лет не было в живых, однако подобных книг о нем не было. Вступительную статью и примечания к сборнику статей написал литературовед и педагог А.А. Белкин, которого «Краткая литературная энциклопедия» характеризует как мастера устных разборов, специалиста комментированного, медленного чтения, «результатом чего являлось целостное, идейно-эстетическое исследование художественных произведений»18.
Хотя составитель Сборника на титульном развороте не указан, несомненно им был автор вступительной статьи А.А. Белкин. Перечень имен и выбор текстов ясно свидетельствовал об отношении составителя к фигуре писателя, которого он, составитель, вслед за многими другими исследователями и критиками, справедливо считал великим творцом, гениальным мастером слова. Однако проблему в подходах к творчеству и личности Достоевского составитель видел в его неоднозначности: самые разные толкования, крайне разноречивые оценки, ожесточенная полемика, возникавшая по поводу каждого произведения, острые дискуссии о его роли в русской и мировой литературе.
Неоднозначность, дискуссионность, полемичность творчества Достоевского в глазах автора статьи портила картину и дискредитировала гениальность. «Необычайная противоречивость мировоззрения и художественного метода Достоевского, открытая тенденциозность и публицистичность, постановка самых глубоких вопросов современности, при огромной художественной силе, гениальной изобразительности, – все это не могло не возбуждать острую идейную борьбу, столкновение различных общественных сил, отражавших позиции различных классов», – утверждал автор статьи19.
Методологическая установка советской литературной критики, полагавшей, что пресловутые «сложность и противоречивость» есть нечто отрицательное, за которыми скрывается чуждое и опасное (едва ли не враждебное), что «спорность и дискуссионность» дышат буржуазностью и непременно направлены против догматов соцреализма, что «эволюция мировоззрения» проходит путь от прогресса к реакции, – имела самое прямое отношение к трактовкам творчества Достоевского периода первой оттепели. Как и документальный фильм «Достоевский»-1956, ставший символом «возвращения» писателя в советское культурное пространство, литературная критика крайне осторожно подбирала сторонников и адептов своей методологии и чуралась противников.
Под огонь критических суждений Белкина попали «славянофилы и почвенники, а также «откровенные реакционеры и мракобесы». «Они всячески превозносили религиозные идеи в его творчестве, его культ страдания и смирения. В то же время они замалчивали противоречия писателя, скрывали черты критического реализма в его произведениях, идеи бунтарства, которые никогда не иссякали в Достоевском и которые подрывали его религиозную положительную программу»20. Стараниями этих «откровенных реакционеров» в последнюю четверть XIX века Достоевский, считает критик, и сам стал «знаменем реакции». Среди тех, из-за которых затушевывались черты критического реализма в творчестве Достоевского и его гуманистический пафос, Белкин называет Д. Мережковского, В. Розанова, Л. Шестова, Н. Страхова, И. Аксакова, О. Миллера, А. Волынского, С. Булгакова, Н. Бердяева, но их статьи не попадают в Сборник, как не попадают работы тех критиков, которые замечены составителем в славянофильстве, почвенничестве, религиозности, охранительстве, декадентстве, монархизме и т. п.
Таким образом, Сборник критических статей образца 1956 года справедливее было бы назвать «Достоевский в русской революционно-демократической и марксистской критике», ибо огромный пласт литературы о Достоевском, замечательных, новаторских трудов о нем не попал в Сборник, полностью исказив перспективу освоения наследия Достоевского в России.
Искусственное разделение Достоевского на гениального художника и реакционного мыслителя стало доминантой советского литературоведения времен первой оттепели. Классовый подход к творчеству русских классиков, в том числе и к творчеству Достоевского, надолго закрыл глубинные смыслы их произведений. Взгляд на судьбу Достоевского и его сочинений через оптику «разрешенной» критики и публицистики видел немного, а то, что видел, трактовал искаженно.
Наследие Достоевского, помещенное в интервал между В. Белинским в XIX веке и М. Горьким с А. Луначарским в XX столетии, теряло колоссально много. Выдающееся литературное чутье Белинского катастрофически подвело его, когда повесть «Двойник» была им раскритикована за «чудовищную растянутость» и «фантастический колорит», повесть «Хозяйка» – за «поддельность и фальшивость», а яркие искры большого таланта писателя виделись критику «в такой густой темноте, что их свет ничего не дает рассмотреть читателю»21.
Не буду подробно касаться критических статей Добролюбова, Писарева, Салтыкова-Щедрина, Михайловского, помещенных в Сборник и объединенных единым революционно-демократическим пафосом («дешевое глумление над нигилизмом и презрение к смуте», «марионетки, сделанные руками, дрожащими от гнева», – писал, например, Салтыков22). Но к чести ревдемовской критики она, споря с Достоевским, вызывая его на серьезные дискуссии, не имела поползновений ограничить ему доступ к русскому читателю.
Другое дело – критики марксистско-большевистского толка.
В 1914 году в письме к Инессе Арманд В.И. Ленин выскажется о Достоевском категорично и однозначно. «Прочел сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко («Заветы отцов». – Л.С2), что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких “ужасов”, собрать воедино и “порок”, и “сифилис”, и романтическое злодейство с вымогательством денег на тайну… Все это с истериками, вывертами, с претензиями… Архискверное подражание архискверному Достоевскому… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение»23.
О том, что у Ленина-читателя отношения с Достоевским-писателем категорически не складывались, хорошо знало окружение вождя, оставшегося равнодушным к каторжно-ссыльной истории русского классика. «Беспощадно осуждал Владимир Ильич реакционные тенденции творчества Достоевского»24, – сдержанно скажет через три десятилетия после смерти Ленина В. Бонч-Бруевич. Подробности «осуждения» станут известны из книги политэмигранта Н. Валентинова (Вольского), которому о вкусах
