Свобода и Магия - Максим Вишневенко

— Он был трусливым… жалким… — он не договорил, нож Хакима полоснул ему по шее, неглубоко разрезая кожу, а потом опустился рукоятью на его затылок так, что свет перед глазами известного турецкого террориста померк.

Сколько он пробыл в беспамятстве, Демир не понял, но очнулся от резкой боли в животе и голоса Хакима:

— Вставай, трусливый и жалкий потомок Эртогула, — нога Хакима ещё раз ударила юношу в живот, — Пора отвечать за свои слова.

Али застонал, попытался что-то сказать, но голоса не было, его рот просто беззвучно открывался. В сердце юноши зародился страх, он облизал пересохшие губы и поднял взгляд. Над ним возвышался Хаким, глава Глубинного Государства на немецких землях, волшебник, чьего лица мало кто в жизни видел. Над ним возвышался крупный мужчина во вполне европейской одежде: белой рубашке, серой жилетке и таких же брюках. Демир вспомнил, что кто-то ему рассказывал, что если Хакима поставить в ряд с младотурками[3], то его будет совершенно не отличить от них.

— Вставай, — лакированная туфля турка снова ударила в живот известного террориста, — Отвечай за свои слова.

Демир застонал, дёрнулся и схватил ртом воздух.

Хаким отошёл на пару шагов и посмотрел на свой чёрный изогнутый кинжал, словно удивившись ему.

Али стиснул зубы и медленно поднялся на ноги. Распрямился и осознал, что на голову ниже своего визави.

— Чего ты ждёшь от меня сейчас, Хаким-бей? — он попытался сказать это максимально громко и уверенно, но вдруг осознал, что звучит не громче шёпота.

— Чтобы ты понимал, — его собеседник хищно улыбнулся, — Чтобы понимал, к чему привели твои действия.

— Зачем? — помотал головой юноша.

— Чтобы ты понимал ответственность. Чтобы ты понимал, что мы не просто так хотим эту землю, мы все хотим здесь жить.

— Но ты сам… — Демир не договорил, Хаким выкинул вперёд руку, кончик его кинжала упёрся в окровавленную шею юноши.

— На твоих руках кровь пятерых наших, что убили немцы сегодня у мечети, — голос Хакима был по-прежнему бархатным и обволакивающим, но в нём звучала неприкрытая угроза — На твоих руках кровь троих наших, кого убили русские ночью, ты понимаешь это?

Али Демир сглотнул и кивнул.

— Ты помнишь, что тебе нужно дальше делать?

Али Демир снова кивнул, ощутив, как кончик чёрного кинжала проткнул его кожу.

— Ты сделаешь всё так, чтобы кровь наших людей больше не проливалась на эту землю? — Хаким посмотрел в глаза собеседнику, и тот увидел в них бездонную черноту, страшнее которой никогда в жизни не видел, — Чтобы те, ради кого мы всё это затеяли, больше не страдали?

— Я всё понял, Хаким-бей, — он кивнул, — Я всё сделаю так, как ты говоришь.

— Не стоит недооценивать тех, с кем ведёшь войну, — его собеседник отнял кинжал от шеи юноши.

— Я готов найти всех, кто повинен в этой крови, и отомстить! — выпалил Демир, потрогав себя за шею, отняв руку он увидел на ладони кровь, — Я найду их.

— Они теперь моя забота, занимайся своим делом.

Али Демир утвердительно кивнул.

— Ступай, — махнул рукой Хаким. Тьма сгустилась, а когда чуть рассеялась, перед юношей уже не было никого.

****

(18 августа)

Сегодняшнее утро в Берлине было серым и пасмурным. Стылый северный ветер нагнал откуда-то низкие стальные тучи, потому было поднявшееся в шесть утра над городом яркое солнце, к девяти уже потонуло в них. И в целом берлинцы быстро ощутили, что тёплое лето решило, если не закончится, то хотя бы взять выходной.

В пустом летнем кафе на набережной Шпрее сидели Виктор Шваниц и Михаил Романов. Сидели, пили парящий кофе и пытались закутаться в свои летние плащи после каждого порыва ветра — недобрая погода в Берлин пришла, очень недобрая.

В кафе через один столик сидела парочка: молодая девушка и импозантный мужчина — они более походили на преподавателя и студентку, выбравшихся на свидание. Однако Михаил очень быстро заметил и специфическую манеру держаться и соответствующую выправку, и то, что время от времени то мужчина, то девушка крайне внимательно поглядывали за их с Виктором столиком. Ясное же дело, в наши странные времена Виктор не отправился бы на встречу без сопровождения, даже если эта встреча — с давним знакомым.

— Ещё немного, и я начну считать Берлин живым, — Михаил поёжился под очередным порывом ветра, — И мы ему надоели со всеми разборками.

— Если бы это оказалось правдой, я бы вообще не удивился, — ему вторил Виктор, — Крайне неудобно, что вы отказались снимать хотя бы временный офис.

— Чтобы его нам повторно взорвали? — русский немного удивлённо посмотрел на немца, — Давай так, мне не жалко берлинские постройки, но ещё одна такая акция, и у нас кончатся люди, — после глухо добавил, — И так нам предстоят большие похороны.

— Сколько по итогу?

— Уже семеро, двое не дожило до Шарите́.

— Медики в Шарите́ достойные, они справятся с тем, что было в тех бомбах.

— Вот потому все, кто выжил, теперь у нас на базе, — Михаил отпил кофе и оглянулся на пустую набережную, — В целом, мы и сейчас рискуем, появившись в таком составе в центре города. Кто знает, — он кивнул в сторону миловидной девушки за стойкой с пирожными, — Может, она уже заряжает бомбу?

— Я попрошу для тебя зарядить бомбу, как говорят некоторые кайнцауберы, углеводную, — устало рассмеялся Шваниц, — Если вам в Сен-Тропе ничего не помешало заменить бармена, отчего нам-то в Берлине это помешать может?

Романов кивнул, отпил кофе. Его визави последовал его примеру.

Они некоторое время сидели в тишине, слыша лишь плеск волн о гранит, а также шум теплоходов, снующих по реке.

— Насколько у нас всё плохо? — глухо произнёс Романов.

— Ну, мне нужна помощь, — повёл плечами немец.

— С этим могут быть некоторые проблемы, — устало потёр глаза его собеседник, — В курсе, что произошло ночью?

— Если ты сейчас скажешь, что в гавань Гамбурга вошёл Нагльфар[4], я этому уже не удивлюсь.

— Около полуночи Игнат Кондратьевич Куприянов приехал к Мустафе Озтюрку во главе своего летучего отряда, — Михаил отпил