Синий шихан - Павел Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый Тулеген понимал его мысли и, не надоедая разговорами, трусил на своей гнедой кобылке и монотонно пел.
Солнце уже село. Приблизились рябые, верблюжьи горы и размахнулись по краю степного горизонта синеватыми, тихими сумерками.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Месяц назад Суханов послал в Петербург два письма. Одно Авдею Доменову, другое Митьке Степанову.
«Долго гуляешь, Митрий Александрыч, – писал Тарас Маркелович Митьке большими прыгающими буквами, – пора и совесть знать. Денежки ты тратить умеешь, а наживать еще не научился. Говорю тебе напрямик, хоть сердись, хоть гневайся. Дела наши плохи, поэтому прошу немедля приехать. Братец твой господина Шпака слушает, а меня считает вроде как для модели. Ежели не хочешь остаться нищим, то приезжай скорее, а то поздно будет…»
Скрепя сердце написал Доменову, но совсем иначе. «Кряхчу по-стариковски, а все-таки пишу тебе, Авдей. Дело заставляет. А дело наше заходит в тупичок, зыбиться начинает, как хлипкий мостик. Присмотрелся я, по твоему совету, к господину и уразумел, что ты был прав. Может, с умыслом, а может и нет, но мостик он соорудил такой, что в пропасть полететь можем. Золотопромывательную фабрику выстроил на пустом месте… Выходит, породу туда надо на загорбке носить или все сооружение на другое место перетаскивать. Ты-то уж в этом деле собаку съел, понимаешь, чем это пахнет! Он, братец мой, кредитов нахватал, всяких машин накупил за границей, а они пока лежат мертвым капиталом. За все денежки уплачены, по векселям не успеваем рассчитываться, в других местах перехватываем… А Родниковская дача оборвала жилу и золота не дает… Закуплен хлеб, его надо перевозить, а платить нечем, ворох векселей пришел, кредиторы опротестовывать собираются. Хозяин пьет горькую и ничего в этом деле не смыслит. Сдается мне, паря, что спаивает его наш инженер вместе с госпожой Печенеговой. А муженек ее ворованное золото скупает. Ничего поделать нельзя. Полицейские начальники у них прикормлены жирным пирожком… Низко тебе кланяюсь, Авдей Иннокентьевич, пожалей зятя и дочь свою, приезжай. Подумаем вместе и не дадим делу погибнуть. Мне одному не под силу. Бросил бы все и ушел, да дело жалко и совесть не позволяет. Ты знаешь мой характер, попусту тревожить тебя не стал бы».
Прошел месяц, но от Доменова и Дмитрия Степанова ответа не было. Два дня назад Суханов послал телеграмму и известил зятя и тестя о забастовке.
События на прииске все развивались. В первый же день забастовки на работу не вышло свыше трехсот человек. Шпак немедленно распорядился, чтобы забастовщикам прекратили отпуск продуктов и подготовили расчет всем не вышедшим на работу. Тайные агенты, переодетые рабочими, всюду наушничали, что приказания эти исходят от управляющего Суханова, и подбивали рабочих идти громить продовольственные склады. Для охраны лабазов Шпак выставил стражников с шашками и револьверами. У продовольственных лавчонок с кошелками в руках толпились возбужденные жены золотоискателей…
Розовощекий, сытый приказчик брал у женщин заборные книжки, водя пальцем по лежащему на прилавке списку, находил нужную фамилию, прятал книжку под прилавок, коротко говорил:
– Уволен, в контору…
– Как так уволен? – спрашивали удивленные бабы.
– Там скажут… Следующий!
К полудню весть о прекращении выдачи продуктов облетела весь прииск. В мазанках, землянках и дощатых бараках появились листки стачечного комитета, призывающие к общей забастовке. Женщины с ребятишками на руках шли в контору, ругались под окнами, кому-то грозили, собираясь группами, поднимали крик. Ребятишки Архипа Буланова шныряли между обозленными хозяйками, появлялись то тут, то там, и как только они исчезали, люди находили около себя разбросанные листки.
Несколько раз делегация рабочих приходила в контору, требовала управляющего. Но стражники загораживали дорогу и в помещение не допускали:
– Управляющего и главного инженера нет. Уехали к хозяину. Вернутся – тогда объявят окончательное решение.
Но в действительности Шпак сидел у себя дома вместе с Печенеговым. Накануне он ездил к Ивану Степанову в Шиханскую, а сейчас ждал возвращения Тараса Маркеловича, который вторично поехал уговаривать Ивана, чтобы он отменил приказ об увольнении рабочих.
Но Степанов и слушать не хотел, требовал прогнать всех зачинщиков и грозился привести казаков. Он пил каждый день и теперь почти не бывал в нормальном состоянии. Начинал пьянствовать с утра, а к вечеру уже не узнавал даже самых близких.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
На другой день Тарас Маркелыч снова поехал к Ивану Степанову. К двенадцати часам пополудни он был уже в Шиханской.
В это же утро к Степанову чуть свет приезжал Шпак. По словам Шпака, прииску грозила беда, рабочие собираются громить продовольственные склады. Петр Эммануилович посоветовал Ивану вызвать казаков и навести там порядок. После отъезда Шпака Аришка тотчас же велела Кунте, которого брат его Мурат пристроил в работники к Степанову, пожарче натопить баню и выгнать из гуляки весь хмель.
Иван, вытянув ноги, сидел в предбаннике на скамье. Кунта стаскивал с хозяина сапоги. Уже несколько дней Иван не разувался. Засыпал он где попало, прямо в сапогах, и стащить их с пьяного не было никакой возможности. Сапоги были модные, платовские, со сборными голенищами, и очень тесные. Кунта что есть силы тянул за сапог, а Иван кряхтел и бранился.
Взглянув на управляющего, Иван нахмурился. Ему было неприятно, что Суханов застал его в таком виде. Кивнув, угрюмо спросил:
– Опять с каким-нибудь мерзавством приехали?
– Да, утешить, Иван Александрыч, покамест нечем, приехал поговорить с тобой. Рабочие своего добиваются…
– Они у меня добьются! – зло крикнул Иван. – Ты им скажи, что я сегодня же приеду с казаками, перепорю и разгоню всех зачинщиков! Так и передай! Я им кровь пущу!
– Ты этого не сделаешь, – возразил Суханов.
– Думаешь, церемониться буду? Хватит! А в общем, кончим об этом. Жди меня с войском…
– Опомнись! Что ты задумал? – возмущенно заговорил Тарас Маркелович. – Кровь пролить хочешь…
– Нужно будет, и шашки в ход пустим. Не уговаривай меня, дядя Тарас.
Дальнейшие разговоры ни к чему не привели. Иван рывком сдернул сапоги, сбросил одежду и, схватив веник, вошел в баню.
На прииск Тарас Маркелович возвратился мрачный, расстроенный. Встретив Василия, сказал:
– Наш любезный хозяин решил вызвать сюда своих станичников. На усмирение…
– А может, только грозит? – с тревогой в голосе спросил Василий.
– Мне кажется, что его кто-то подбил на это, – в раздумье ответил Суханов. – Соберет кучку головорезов и устроит кутерьму. Как ты полагаешь?
– Пожалуй, вы правы, найдутся сволочи, – согласился Кондрашов. – Об этом надо, Тарас Маркелович, крепко подумать. Рабочих предупредить, чтобы ни на какие провокации не поддавались.
– Это ты верно говоришь, – кивнул Суханов. – Но надо подумать и о другом… Ты мне как-то говорил, что дружишь со станичным писарем, в гостях у него бываешь. Вот если тебе с ним потолковать? Поможет?
– Поможет, – твердо ответил Василий.
– Садись в мой тарантас и поезжай.
– Нет, уж я лучше верхом, – отозвался Василий и спустя полчаса выехал в Шиханскую.
Увидев через окошко, что Суханов уехал, Иван позвал Кунту. Подав ему веник, спросил:
– Парить умеешь?
– Немножко знаем, – ответил Кунта. За всю свою жизнь он мылся в русской бане не больше двух-трех раз, но видел, как голые люди яростно стегают себя пучком хвороста. Однажды даже сам решил попробовать, но не выдержал, спрыгнул с полка и выбежал на улицу.
– А ну, валяй! – приказал Иван и растянулся на мокрых, скользких досках.
Кунта старательно поплевал на руки, взял веник и принялся хлестать порозовевшую хозяйскую спину.
– Крепче! Крепче! Да пару еще поддай! – крикнул Иван.
Кунта неумело бухнул на каменку почти полное ведро холодной воды. Раскаленные кругляши зашипели и с оглушительным треском начали лопаться. Баня наполнилась паром. Бросив веник, Кунта выскочил в предбанник, следом за ним выбежал, тяжело дыша, Иван. Плюхнувшись на скамью, спросил хриплым голосом:
– Ты чего убег?
– Больна горячо, хозяин. Глаза чуть не лопнули. Так помирать можна, – покачивая головой, ответил Кунта.
– От этого не умирают, дурак. Не можешь парить, так и не берись. Ахнул воды черт те сколько, – ворчал Иван. – Иди лучше подседлай мне коня, а я уж тут сам…
– Поедешь, хозяин? – пристально посматривая на Ивана, спросил Кунта.
– Поеду. Ну и что?
– Кровь пускать поедешь, да? – черные глазенки мальчика блестели, как два уголька, ярко, встревоженно.
– А ты что, боишься? – усмехнувшись, спросил Иван.
– Зачем будешь кровь пускать? Там мой старший брат. Ему тоже пускаешь?
– Не-ет! Ну, иди, иди! Разговорился, – успокоительно сказал Иван и, подняв руку, дал ему по носу щелчка.
