Ярость Антея - Роман Глушков

Белесое облако тоже прекращает свой полет. Но не застывает в воздухе, а формируется в столп, который немедленно начинает раскручиваться, подобно торнадо. Ровный, величиной примерно с Александрийскую колонну торнадо, похожий на тот, который я наблюдал в клинике, когда бойцы Верниковского «стреляли» по сгустку разумной мантии из флейты Ефремова-Клейна. Правда, в нашем случае имеется несколько отличий: нынешняя аномалия значительно крупнее, располагается вертикально и образовалась сама, без ефремовской акустической ловушки. Но схожесть обоих завихрений Души Антея, бесспорно, заметна. Вдобавок, как и в прошлый раз, воздух вокруг раскрученной в смерч Mantus sapiens вмиг раскаляется. И тем не менее дышится им опять-таки легко, без каких-либо затруднений.

– Немыслимо! – восклицает Ефремов, не отрываясь от работы. А занят он тем, что безжалостно полосует ножом свою куртку, собираясь наделать из нее бинтов для Миши. – Эффект «вортекс»! Неужто его можно добиться без флейты и нанороботов?

– О чем вы, Лев Карлович? – осведомляюсь я. Разумный смерч не издает ни звука, равно как и застывшая под ним армия, и мы с академиком можем разговаривать почти не повышая голоса. – Это опасно для Эдика?

– Не должно быть, – поясняет Ефремов. – Я бился над теоретической моделью эффекта «вортекс» почти десять лет и опробовал ее на практике лишь после образования «Кальдеры». Это способ блокирования небольших скоплений Mantus sapiens путем заключения их в искусственный центростремительный вихрь из нанороботов и акустических волн. Сложнейшая технология. Ради нее пришлось дюжину раз усовершенствовать модель флейты. Под защитой самой мощной из них мы, как вы помните, и проникли сквозь туманный барьер. Но чтобы эффект «вортекс» возник самостоятельно – впервые вижу. Да еще такой мощности!

– Сволочи! – хрипит и брызжет слюной стреноженная Ольга. – Отправили ребенка на погибель, а сами спецэффектами любуются! Гореть вам в аду, твари!

Никто ее, впрочем, уже не слушает. Все, в том числе и стонущий Миша, глядят на торнадо, находящийся сейчас прямо между Эдиком и молчунами. Судя по температуре вдыхаемого нами воздуха, мы должны страдать от невыносимой жары, но на деле ощущаем лишь то тепло, до какого разогрелись во время беготни по мосту. Странное состояние. Попробуй объясни его известными физическими законами. Из них, пожалуй, лишь гравитация еще сохраняет тут свои привычные свойства. А насчет всего остального лично я давно не уверен. Даже насчет времени. Ничуть не удивлюсь, если вдруг выяснится, что за те три дня, какие я нахожусь в «Кальдере», наверху промчалась пара-тройка столетий. По крайней мере, именно на столько веков вперед я уже претерпел здесь острых ощущений.

– Нет, Эдик! – стенает навзрыд Ольга и вновь начинает вырываться, когда понимает, что задумал ее несносный мальчишка. – Нет, слышишь! Не ходи туда! Не надо, умоляю!..

Мы ей не вторим. Ефремов торопливо бинтует Тукову колено, но тому не нравится качество оказываемой ему медицинской помощи. Грубо отстранив академика, Миша принимает сидячее положение и, матерясь от нестерпимой боли, берется бинтовать себя сам. Лев Карлович ничуть не возражает, поскольку это дает ему возможность вернуться к флейте. А Эдик, дождавшись, когда торнадо окончательно сформируется, делает несколько уверенных шагов вперед и оказывается внутри вихревого столпа, полностью растворившись в нем, как в молоке.

Ольга кричит. Мы угрюмо молчим. А мальчик исчезает, словно его здесь и не было. Вот так запросто и даже не оглянувшись на тех, с кем он прошел рука об руку весь этот дьявольский путь…

Эдик исчезает, но обжигающий наши легкие вихрь остается. И не только остается, но и начинает багроветь, будто сунутый в кузнечное горнило железный прут. Не проходит и минуты, как белесая аномалия обретает вид огненного смерча, от которого, впрочем, не исходит ни дыма, ни рева, ни жара в привычном его понимании. Но это здесь, в полусотне шагов от поглотившего мальчика катаклизма. Что же творится в его эпицентре и не обратился ли наш маленький искатель приключений в угли или пар? Попробуй угадай, когда понятия не имеешь, с какой стихией столкнулся и чего от нее ожидать.

– Господь всемогущий! Черт меня побери! Это… это… это определенно нужно услышать всем! Пропустить такое все равно, что зазря прожить жизнь, истинно вам говорю! – На Ефремова явно накатывает очередной приступ лихорадки первооткрывателя. Его руки дрожат, а сам он от возбуждения не находит себе места, вертясь возле флейты, нацеленной на горящую Душу Антея. По виду Льва Карловича сложно определить, нравится ему то, что он сейчас выведал, или, напротив, огорчает. Как фанатичный адепт науки, он одинаково рад любому открытию, пусть даже в следующее мгновение оно уничтожит мир.

– Где Эдик, ты, бессердечный умник?! – вопрошает у Ефремова Ольга, бешено вращая глазами. – И не вздумай сказать, что он мертв! Сам знаешь, чем тебе это грозит!

– Понятия не имею, что с Эдиком!.. То есть я пытаюсь это определить, но пока не могу. Не могу, хоть и впрямь убейте!.. – Сейчас для академика угрозы Кленовской – пустой звук, хотя она уж точно не бросит слова на ветер. – Но зато я слышу, что происходит внутри «вортексной» аномалии! И если вы не будете меня отвлекать, я попробую сделать так, чтобы вам тоже удалось проследить за этим потрясающим обменом информацией. А теперь, ради бога, помолчите! Мне нужно сконцентрироваться. Расшифровывать подобные вещи на лету очень трудно.

Ольга открывает было рот, намереваясь сказать еще что-то, но внезапно передумывает и обессиленно роняет голову на железный настил. «Да делайте вы, сволочи, все, что хотите!» – видимо, так следует понимать этот ее жест отчаянья. Миша продолжает стонать, но дело у него спорится, хотя кровь из простреленной ноги пропитывает повязку быстрее, чем Туков успевает наматывать ее на колено. А Ефремов прижимает наушники пальцами, сосредоточенно наморщивает лоб и приступает к дешифровке, делая это вслух, как и обещал. Правда, понять, о чем он твердит, удается с большим трудом, хоть и говорит академик достаточно громко. Но переводит «глас недр», судя по всему, чересчур вольно. Впрочем, и на том спасибо. Томиться в тишине было бы для нас куда большей пыткой.

– Два потока данных. Быстро чередуются, отчего похожи на диалог. Для краткости и понимания буду называть их, уж извините, Эдиком и Антеем.

Антей: Пришла пора. Камень и реформатор готовы. Жду Финальное Слово.

Эдик: Исследование не закончено. Для Слова еще слишком рано. Надо отсрочить Крик Камня.

Антей: Отсрочить нельзя. Поздний должен поступать как Ранний. Ранний никогда не нарушал порядок.

Эдик: Порядок установил Ранний. Раннего больше нет. Поздний готов изменить правила.

Антей: Исключено. Ты не заставишь меня действовать вопреки правилам. Ты – не Ранний.

Эдик: Это мое первое реформирование. Мне нужно больше времени. Я должен понять, почему оно необходимо.

Антей: Не обязательно понимать. Главное, запомнить правило. Идеальный дом – дом без гостей.

Эдик: Так учил Ранний. Теперь он – часть Глубины. Я – вместо него.

Антей: Ты – лишь его преемник. Я охраняю тебя. Правила не меняются.

Эдик: Дом никогда не идеален. Гости появятся снова. Камень закричит снова.

Антей: Так будет всегда. В пространстве много гостей. Они неистребимы.

Эдик: Ранний не хотел знать почему. Я готов узнать. Я изучу гостей лучше.

Антей: Ты допускаешь ошибку. Ранний предвидел это. Изучение гостей допустимо лишь во время роста Камня.

Эдик: Ранний ошибся. Времени недостаточно. Гости слишком сложны для нас.

Антей: Это неважно. Крик Камня прозвучит. Гости исчезнут.

Эдик: Не теперь. Они мне интересны. Я собираюсь продолжить исследования.

Антей: Ты скажешь Финальное Слово. Камень прокричит. Исследовать станет некого.

Эдик: Не согласен. Я говорю Финальное Слово. Это – «нет».

Антей: «Нет» – недопустимый ответ. Ранний всегда говорил «да». Я выполняю только такие приказы.

Эдик: Ты допускаешь ошибку. Ответ может быть другим. Ранний дал мне право изменить порядок.

Антей: Не согласен. Ранний никогда не останавливал реформирование. Ты нарушаешь правило.

Эдик: Нет. Ранний позволил мне выбирать Финальное Слово. Иначе ты не ждал бы моего приказа.

Антей: Частично согласен. Анализирую. Сопоставляю аргументы.

Эдик: Ранний тоже выбирал. Он всегда отдавал предпочтение простому варианту. Я решил попробовать сложный.

Антей: Справедливое уточнение. Признаю свою ошибку. Готов подчиниться твоему Слову.

Эдик: Пусть Камень молчит. Возвращайся на исходную глубину. Жди дальнейших распоряжений.

Антей: Предупреждение. Остановок прежде не случалось. Возможны негативные последствия.

Эдик: Готов к ним. Камень и реформатор останутся здесь. Я прикажу возобновить реформирование, когда гости…

Ефремов не договаривает. Огненный смерч вдруг вспыхивает с такой яркостью, что нам приходится зажмурить глаза, дабы не ослепнуть. Дышать становится сущей пыткой. Вся атмосфера как будто пронизана мелкими незримыми крючками, которые застревают в горле и не дают воздуху проникнуть в легкие. И тем не менее он каким-то образом туда проникает, отчего мы не задыхаемся. Мерзопакостное ощущение. Но хуже всего то, что с каждым мучительным вздохом силы покидают меня все больше и больше. В конце концов, сознание мое отключается, и я мешком валюсь на мост рядом с Ольгой, которая, похоже, отключилась мгновением раньше. Последняя мысль, что бьется в моей гудящей на все лады голове, являет собой несказанное облегчение.