Стилист - Александра Маринина

– Угощайся. Выпить хочешь?

– Нет, спасибо. Вы на меня не обращайте внимания, выпейте, если душа просит.

– Еще чего, – поморщился Константин Михайлович. – Она у меня никогда не просит, тем более на работе.

– Зачем же предлагаете?

– Ну так, для проформы. Считай, из вежливости. Гостья как-никак. У меня для гостей в сейфе всегда что-нибудь булькает. Ох, мать честная, а дверь-то я не запер!

Он метнулся из-за стола, в два огромных шага пересек кабинет и, громыхнув связкой ключей, запер дверь изнутри.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Ольшанский, – теперь жить можно. А то ворвется какой-нибудь подследственный, а мы тут с тобой ресторан устроили. Ты мне скажи-ка, вы насчет Устинова ничего не придумали?

– Ничего, – призналась Настя. – Умный он. И хитрый. Ничем его не подцепишь.

– Умный-то умный, а Оксану проглядел, – заметил следователь, с наслаждением пережевывая ароматное мягкое мясо. – Обидел девушку, она к нам и побежала. Должен был предусмотреть, если умный.

– Любовь – такая штука, которую не предусмотришь. Согласна, другой на его месте улегся бы с Оксаной в койку, дабы не сердить ее. А он почему-то не смог. То ли принципы у него, через которые он переступить не может, то ли проявил легкомыслие и забыл о старой истине.

– О какой истине?

– Нет ничего страшнее, чем месть отвергнутой женщины.

– Как такое могло произойти? – недоумевал полковник Гордеев. – Вы ведь предъявляли Черкасову фотографии всех, кто живет в «Мечте». Или вы, по обыкновению, схалтурили и кого-то пропустили?

– Нет, Виктор Алексеевич, всех показали. Всех до единого, ручаюсь, – твердо ответил Миша Доценко.

– Почему же он никого не узнал? Ведь должен был узнать. Не мог не узнать. То, что преступник не отреагировал на фотографию Черкасова, это я понимаю. Так и должно быть. Но Черкасов-то должен был узнать его.

– Он мог не знать его. Я это вполне допускаю.

– А его жену он тоже мог не знать? Думай, что говоришь, дружок, – сердито откликнулся Гордеев.

– Она сильно изменилась, Виктор Алексеевич. Действительно до неузнаваемости. Была юной стройной девушкой, а превратилась в бабищу весом в сто килограммов. Когда училась в институте вместе с Черкасовым, носила короткую стрижку, а теперь у нее шевелюра – кудри длиной до лопаток, все лицо закрывают. И косметики, как на полотнах великих мастеров. Ничего удивительного.

– Ну хорошо, допустим, – смягчился полковник. – А Черкасов? Он тоже изменился до неузнаваемости? Почему она его не узнала? Ведь фотографию Черкасова показывали всем в «Мечте».

– Нет, Черкасов не сильно изменился. Дело в том, что Янина Борисовна Якимова находится за границей. Когда мы вышли на Черкасова, ее уже не было в Москве, и она эту фотографию не видела.

– Черт знает что! – в сердцах бросил Гордеев. – Вот всегда так: из-за какой-нибудь ерунды, которую и предусмотреть-то невозможно, вся работа стопорится. Когда она вернется?

– Через два дня.

– Ладно. Что делаете сейчас? Якимова, я надеюсь, ума хватило не трогать?

– Не трогаем. Проверяем все его связи потихоньку, ищем место, где он держал мальчиков. В первую очередь, конечно, осмотрели дачи, его собственную и его родителей. Осталась еще дача родителей Янины Борисовны. Может, еще какое-нибудь тихое местечко проклюнется. Канал, по которому он добывал наркотики, Селуянов уже нашел.

– Вот жизнь, – тяжело вздохнул Виктор Алексеевич. – Живут люди, живут себе в достатке, в счастье, в покое, горя не знают. И вдруг начинают мстить, счеты сводить, старое вспоминать. Зачем, а? Не знаешь?

– Не знаю, – тихо ответил Доценко. – Наверное, их это точит, жить не дает, разъедает, как ржавчина. Такой человек может много лет страдать, а потом отомстит – и успокоится.

– Если бы так, сынок. Беда-то вся в том, что успокоения это не приносит. Берут грех на душу, страшный грех, а легче не становится. И понимают они, что все напрасно было, а поправить уже ничего нельзя. Глупцы, право слово.

Дача родителей Янины Борисовны Якимовой, в девичестве Яны (или Нины, как ее называли друзья и сокурсники) Бергер, находилась в ближнем Подмосковье по Рижской дороге. Дом был большой и ухоженный, но для жизни зимой не приспособлен. Дачный сезон уже начался, на каждом участке были люди, и супруги Бергер тоже здесь. Селуянов вошел в калитку, поднялся на крыльцо и вежливо постучал.

– Входите, открыто! – послышался из дома приятный женский голос.

Мать Янины Борисовны была красавицей и в свои годы, плавно приближающиеся к семидесяти. Возраст не испортил точеных черт ее лица и почти не тронул сединой густых темных волос. Фигура была стройной, но походка уже выдавала усталость и болезни.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Селуянов. – Вы не подскажете, можно ли в вашем поселке снять дачу на лето? Вы ведь, наверное, всех здесь знаете.

– Почему вы так решили? – удивилась женщина.

– У вас сад очень ухоженный, и видно, что вы здесь много лет.

– А вы наблюдательны, – засмеялась Бергер. – Я с ходу ничего вам не скажу, давайте спросим у мужа. Борис! Спустись, пожалуйста!

По скрипучей лестнице спустился со второго этажа отец Янины, Борис Моисеевич.

– У нас гости? – радушно пророкотал он густым басом. – Здравствуйте, молодой человек.

– Здравствуйте. Ваша супруга посоветовала мне обратиться к вам. Не знаете ли вы, где здесь поблизости можно снять дачу на все лето?

– У Шараповых, – тут же ответил Бергер, не задумываясь. – Они себе в районе Переделкина роскошный дом отстроили, а эту дачу с удовольствием сдают. Только я не знаю, может, они уже с кем-нибудь договорились. Я могу вам дать, если хотите, их московский телефон, позвоните им, спросите.

– Спасибо большое, – благодарно ответил Николай. – А может быть, они сейчас здесь?

– Это вряд ли, – покачала головой мать Янины. – Они здесь вообще не появляются с тех пор, как построили новый дом. Что им тут делать? Договариваются со съемщиками в Москве, дают им ключи и берут оплату вперед. Но вы на всякий случай подойдите, конечно. Если там кто-то уже живет, значит, дача сдана. Я вам сейчас объясню, как пройти. Боря, дай мне листочек бумаги, я нарисую, а то молодой человек не найдет.

Она быстро набросала на клочке бумаги схему дачного поселка, и Селуянов, который всю жизнь любил топографию и разные карты и схемы, поразился тому, что рисунок получился четкий, точно сориентированный по сторонам света, с соблюдением всех пропорций.

– Мы сейчас с вами находимся вот здесь, – она отметила крестиком место на схеме. – Вам нужно пройти между вот этими домами, пересечь дорогу, пройти мимо магазина и зайти вот сюда. Я понятно объяснила?

– Еще как, – восхищенно ответил Николай. – У вас, я смотрю, большой навык в составлении схем.

– А как же, – вмешался Борис Моисеевич, все это время придирчиво наблюдавший за карандашом в руках жены. – Сорок лет за кульманом. Лауреат нескольких премий за архитектурные проекты.

Было видно, что он гордится женой, не ударившей в грязь лицом перед этим молодым, с его точки зрения, пареньком.

– Я потрясен, – искренне сказал Селуянов и, повинуясь внезапному порыву, поднес к губам морщинистую, но все еще изящную руку матери Янины Якимовой.

Выйдя из дома Бергеров и направляясь в соответствии с указанным маршрутом к участку Шараповых, Николай не переставал удивляться сам себе. Откуда возник этот порыв? Почему он вдруг поцеловал руку старой женщины? И дело было вовсе не в том, что она вызвала у него симпатию и даже восхищение профессионализмом в работе над схемой. В ближайшие дни их ждет страшный удар. Уж как там они относятся к зятю, любят ли его или просто терпят, Селуянов не знал, но их единственная дочь окажется женой убийцы и останется одна с тремя детьми на руках. Через два дня Янина Борисовна вернется из-за границы, и, если за это время будут найдены все улики против ее мужа, Евгения Якимова арестуют. Если улики будут найдены раньше, арест все равно отложат до ее возвращения. Нельзя забирать из дома отца и оставлять троих детишек одних. Они ни в чем не виноваты. Пусть рядом с ними будет мать, которая, может быть, найдет в себе силы как-то смягчить удар, обмануть их, сказать, что папа уехал надолго по делам…

Вот и дом, который ему нужен. От участка Бергеров далеко. Николай опытным взглядом окинул окна, входную дверь, замок. Непохоже, что с прошлого лета здесь никого не было. Множество мельчайших примет говорило о том, что в течение зимы и весны сюда приезжали, и неоднократно. Но сейчас здесь, пожалуй, никого нет. На двери висячий замок, тишина, и нет того особого запаха, который непременно появляется там, где есть люди. Николай на всякий случай постучал, но ответа, как и предполагалось, не дождался.

Потоптавшись возле дома, он перешел дорогу и зашел на чей-то участок. Небритый мужик в старых тренировочных штанах, сидя на корточках, что-то мудрил с кустами смородины. Услышав за спиной шаги, он с трудом поднялся на ноги и, охая, схватился за поясницу.