Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Книга третья

ПЛАЧ

ПРОСПЕРО

Глава 21

ЧТО-ТО ЛИЧНОЕ

РАЙ

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ОТКРЫЛОСЬ

Лемюэль проходил вдоль крепостной стены Тизки и неожиданно обнаружил Махавасту Каллимака. Старик уснул в мягком кресле над раскрытым альбомом для зарисовок. Не желая попусту тревожить старого друга, Лемюэль постарался шагать как можно тише. Пять месяцев, проведенных на Просперо, пошли Каллимаку на пользу: свежий воздух и умеренный климат способствовали восстановлению истерзанной психики, и даже костлявая фигура летописца слегка округлилась.

Просперо пошел на пользу им всем. Лемюэль сбросил большую часть лишнего веса и теперь, зная, что выглядит гораздо лучше, чем в прошлые годы, держался с большей уверенностью. Впрочем, он и сам не мог сказать, повлиял ли на него размеренный образ жизни на Просперо или растущий опыт в манипуляциях с эфиром.

Лемюэль оторвался от созерцания окружающего пейзажа и перевел взгляд на сделанный угольным карандашом набросок в альбоме Махавасту. Там присутствовал тот же величественный вид: высокие горы, обширные леса и необъятное чистое небо. Вдали виднелась изломанная линия силуэта одного из покинутых древними жителями городов Просперо. Вот только представление Махавасту о ракурсе производило менее благоприятное впечатление.

— Я же тебе говорил, что я не художник, — произнес Махавасту, не открывая глаз.

— Ну не знаю, — протянул Лемюэль. — В этом есть своеобразное очарование.

— Ты бы повесил эту картину на стену?

— Подлинное произведение Каллимака? — переспросил Лемюэль, присаживаясь рядом. — Конечно. Я был бы безумцем, если бы отказался.

Каллимак сдержанно рассмеялся.

— Лемюэль, ты всегда был никудышным обманщиком, — сказал он.

— Это потому, что я слишком хороший друг. Я всегда говорю правду, а в противном случае все догадываются.

— Хороший друг и великий летописец, — сказал Махавасту и пожал Лемюэлю руку. Пальцы старика, лишенные сил, напоминали сухие веточки. — Посиди со мной, если у тебя есть немного времени.

— Мы договорились пообедать с Камиллой и Каллистой, но для тебя, друг мой, у меня всегда найдется время. Итак, если не говорить о твоем выдающемся таланте, что подвигло тебя заняться рисованием?

Махавасту опустил взгляд на свой набросок и грустно улыбнулся. Он с треском захлопнул альбом, и Лемюэль заметил на лице своего друга выражение странной тоски.

— Я хотел создать что-то для себя, — сказал Махавасту, украдкой оглядываясь через плечо. — Что-то такое, в чем я был бы уверен, что это сделал я сам. Ты меня понимаешь?

— Думаю, что понимаю, — осторожно ответил Лемюэль, вспомнив его несвязные высказывания накануне страшного сражения между Тысячей Сынов и стражами у входа в Гору.

— Я помню, как давным-давно покидал Просперо вместе с восстановленным Легионом, — сказал Махавасту. — Это был славный день, Лемюэль. Ты бы прослезился, если бы это увидел. Тысячи и тысячи воинов маршировали по мраморным мостовым, а сверху на них летели розовые лепестки, и со всех сторон звенели приветственные возгласы. Магнус оказал мне честь, разрешив принять участие в торжественном марше, и я никогда не испытывал большей гордости, чем в тот день. Я не мог поверить, что мне, Махавасту Каллимаку, предстоит вести хронику деяний Магнуса Красного. О большей чести я и мечтать не мог.

— Жаль, что я этого не видел, но боюсь, что в то время меня еще и на свете не было.

— Скорее всего, не было, — согласился Махавасту, не скрывая слез. — Легион, которому грозило окончательное вымирание, воссоединился со своим примархом. И Магнус спас их от бездны. Я дорожу этими воспоминаниями, но с тех пор мне часто кажется, что моей жизнью живет кто-то другой. Я помню отдельные моменты, однако ни один из них не кажется реальным. Я заполнил записями целую библиотеку, но это не мои слова. Я не могу их даже прочитать.

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, — сказал Лемюэль. — Кажется, я смогу тебе помочь. Помнишь, я говорил, что у меня в библиотеке на Терре хранится неполный экземпляр «Liber Loagaeth» и что я никак не могу найти «Claves Angelikae», ее вторую часть, где приводятся таблицы соответствия символов?

— Да, помню.

— Так вот, я ее нашел.

— Нашел? Где?

— В библиотеке Корвидов, — сообщил Лемюэль. — Сразу по прибытии на Просперо Ариман увеличил интенсивность моего обучения. Я оказался буквально прикованным к столу рядом с Анкху Аненом — величайшим из ученых, каких я только встречал. И должен признаться, при первой встрече я не обратил на него никакого внимания. Но впоследствии он оказал мне неоценимую помощь в занятиях. Вот я и попросил у него эту книгу, а он просто послал за ней библиотечного сервитора, словно в этом не было ничего необычного.

— И ты собираешься перевести то, что я тогда написал?

— Да, со временем, — сказал Лемюэль. — Этот язык непросто понять даже при наличии таблиц. Есть целые группы символов, которые и вовсе не похожи ни на какой язык. Я собираюсь попросить Камиллу помочь мне психометрией.

— Лучше бы ты этого не делал, — вздохнул Каллимак.

Лемюэль оторопел.

— Тебе не интересно знать, что ты писал все это время? — спросил он.

— Мне кажется, я боюсь это узнать.

— Чего именно ты боишься?

— Я писец, Лемюэль. Я исключительный писец, и я не делаю ошибок. Ты это знаешь лучше других. Наверное, именно по этой причине мне поручено записывать то, чего я не понимаю. Мне кажется, что написанные мной слова не предназначены для глаз смертных.

Лемюэль, пораженный выражением ужаса во взгляде Каллимака, глубоко вздохнул.

— Я старик, Лемюэль, — продолжал Каллимак. — И я устал от этой жизни. Я хочу оставить Великий Крестовый Поход и вернуться на родину. Я хочу перед смертью еще раз увидеть Уттарпату.

— Без тебя хроника Великого Крестового Похода будет намного беднее, друг мой.

— Поедем со мной, Лемюэль, — настойчиво, но негромко предложил Махавасту. — Этот мир проклят, и ты должен знать об этом.

— Проклят? О чем ты говоришь?

— Этот мир однажды чуть не погиб из-за самонадеянности его обитателей, а вся история человечества свидетельствует о том, что люди не учатся на чужих ошибках, даже такие просвещенные, как воины Тысячи Сынов.

— Но древние обитатели планеты не понимали собственных способностей, — возразил Лемюэль. — Тысяча Сынов овладели своими силами.

— Не будь таким уверенным, Лемюэль, — предостерег его Махавасту. — Если бы они действительно овладели этими силами, зачем бы Императору накладывать на них запрет? Зачем отсылать Легион на Просперо, не говоря уже о роспуске всех библиариумов?

— Я не знаю, — признался Лемюэль. — Но как, должно быть, грустно услышать, что все их великие достижения, все знания, накопленные за много лет, оказались не только бесполезными, но и запрещенными?

— Вот об этом я и говорю! — воскликнул Махавасту. — Им запрещено заниматься эзотерическими исследованиями, но они продолжают это делать, несмотря ни на что. И ты продолжаешь учиться вопреки эдикту Императора! Ты хоть раз задумался над этим?

При мысли о непослушании самому Императору Лемюэля бросило в жар. Ему это ни разу не приходило в голову, потому что он не видел в своих занятиях никакого вреда. Весь долгий путь до домашнего мира Тысячи Сынов летописцы отдыхали, но с прибытием на Просперо его занятия с Ариманом возобновились и стали более интенсивными, чем прежде.

— Этот Легион обречен, — сказал Махавасту. Взяв Лемюэля за руку, он сжал ее с неожиданной силой. — Если они и дальше не откажутся от своего пути, их непокорность не долго будет оставаться незамеченной. И тогда…

— Что?

— Лучше оказаться в любом другом месте Галактики, только не на Просперо, — заключил Махавасту.

Разговор с Махавасту расстроил Лемюэля, и, направляясь к месту встречи с Камиллой и Каллистой, он никак не мог собраться с мыслями. Вокруг него на широких проспектах, окаймленных подстриженными деревьями, вздымались к небу высокие бело-золотые здания. Над тротуарами под тяжестью желтых и красных плодов склонялись пышные зеленые пальмы.

Солнце радовало теплом, и по многолюдным улицам пролетал насыщенный ароматами моря ветерок. Жители Тизки в большинстве отличались высоким ростом и приятной внешностью. Они радушно приветствовали возвращение Тысячи Сынов из Двадцать восьмой экспедиционной флотилии и так же доброжелательно встретили прибывших с ними летописцев. Лемюэлю очень понравилось жить на Просперо, и не в последнюю очередь из-за его обитателей.

Тизка поражала своим великолепием, прекрасной архитектурой, просторными площадями, оживленными амфитеатрами и живописными парками. Белые горы и Акрополь Магнум создавали неповторимый фон для города, над которым господствовали шпили и пирамиды братств Тысячи Сынов. В любом другом месте такое господство могло бы произвести угнетающее впечатление, но силуэты пирамид отличались столь превосходной гармонией, что эти здания казались частью природного ландшафта, как и сами горы. Даже пирамида Пирридов со своим гигантским стражем и пылающим навершием эстетично вписывалась в городской пейзаж.