Дочь палача и ведьмак - Оливер Пётч

Сначала он разглядел лишь три бронзовых колокола, подвешанных посередине на усиленной железными пластинами балке. Пол из свежих досок казался новым, но стены по-прежнему были покрыты копотью, оставленной пожаром несколько недель назад. С восточной стороны зиял отгороженный лишь низким парапетом пролом, и оттуда колокольню заливал дождь.

Куизль выбрался наконец на платформу и за колоколом смутно разглядел широкоплечего мужчину — тот как раз прибивал к стене нечто похожее на носилки с железными скобами по краям, какие ставили обычно на дыбах. С потолка свисала толстая проволока, а от нее расходились проволоки потоньше, соединенные со скобами.

Слева от носилок стояли три человека, словно сошедшие с семейного портрета. Первым был горбатый Виргилиус, а рядом с ним — благородной наружности женщина в красной накидке и скошенном чепчике, из-под которого развевались по ветру белые волосы. Держалась она слишком уж скованно, и Куизль не сразу понял, что это всего лишь кукла.

На руках у ведьмака плакал маленький Пауль.

В первый миг палач готов был с ревом броситься на часовщика, но вовремя остановился и задумался. Слишком велика была опасность, что Виргилиус успеет что-нибудь сделать с ребенком или просто сбросить его с колокольни. Поэтому Якоб решил подобраться к ним поближе и дождаться более подходящего случая. Он осторожно прокрался к колоколам и оттуда стал следить за происходящим.

Покончив с работой, широкоплечий слуга заткнул молоток за пояс и повернулся к Виргилиусу. Куизль разглядел наконец его лицо и прикусил губу.

Перед ним стоял немой Маттиас, помощник живодера.

«И что же за свинью ты приютил у себя, добрый кум! — мрачно подумал палач. — Лучше б хорваты еще тогда прикончили ублюдка… Теперь самому не пришлось бы возиться».

Но, взглянув в лицо подмастерью, Куизль насторожился. Глаза у Маттиаса покраснели, взгляд был обреченным. Казалось, по щекам его текли не капли дождя, а слезы.

— Что же ты мешкаешь? — закричал Виргилиус. — Пристегни Аврору к носилкам, как я тебе объяснял!.. — Он понизил голос и попытался улыбнуться. — Ты же хочешь обратно свой язык, верно? Я могу сделать его тебе. Как я вдохну жизнь в эту куклу, так же я смогу вернуть тебе голос… Доверься мне! Нельзя предаваться сомнениям, когда мы так близки к цели, иначе все было напрасно!

Маттиас неуверенно шагнул к автомату, при этом он то и дело оглядывался на маленького Пауля. Мальчик тянулся к немому подмастерью, плач его перерос в крик, заглушивший даже раскаты грома.

— Проклятие, ничего с мальчиком не случится! — крикнул Виргилиус, перехватив взгляд помощника; тот размеренно покачивал ребенка, но малыш и не думал успокаиваться. — Он просто мой заложник. Когда все закончится, можешь забрать его себе. Обещаю! Делай же, что говорят, пока молния раньше времени не ударила!

Маттиас угрюмо кивнул, затем поднял куклу и прислонил ее к носилкам. Металлические скобы защелкнулись на ее неподвижных конечностях. Подмастерье закрепил проволоку на каждой из скоб и еще одну петлей намотал на фарфоровую шею Авроры.

Судя по всему, Виргилиус нарядил куклу перед последним выходом: по восковому лицу ее черными и красными ручьями стекала размокшая краска. Аврора скалилась под порывами ветра, с новой силой налетевшими на колокольню.

— Теперь осталось только дождаться мгновения! — прокричал Виргилиус сквозь шум и начал приплясывать на месте, точно обезумевший дервиш. — Молния ударит в проволоку на крыше, оттуда — в мою Аврору, а потом…

Раздался гром, за ним последовал оглушительный треск. Должно быть, молния ударила где-то совсем близко. Громыхнуло с такой силой, что Куизль невольно вздрогнул и прянул в сторону. Краем глаза он заметил, что Виргилиус увидел его за колоколами. Часовщик с ненавистью воззрился на своего врага.

— Ха! Видишь теперь, зачем мне нужен ребенок в заложниках? — закричал он Маттиасу. — Из-за этого палача и его чертовой семейки! Как только ты рассказал мне про них в первый раз, я уже понял, что нам могут помешать. Я раз десять тебе говорил, чтобы ты хотя бы эту девку любопытную прикончил!

Маттиас тоже заметил палача и теперь нерешительно встал посреди платформы, точно скала в море, неподвластная штормам и граду. Казалось, он уже не в состоянии был сдвинуться с места.

— Хватай его, Маттиас! — прорычал Виргилиус. — Он хочет расстроить все наши планы. Как ты не понимаешь? Подумай о своем голосе!

Куизль встал возле колокола, спокойно посмотрел Маттиасу в заплаканные глаза и примирительно поднял руки.

— Ты же и сам понимаешь, что так быть не должно, верно, Маттиас? — проворчал он. — Ты ничего мне не сделаешь. Я палач и много убийц повидал. Ты не такой — по крайней мере, не способен убить ребенка.

Он осторожно шагнул к Маттиасу. Тот по-прежнему не двигался с места.

— Если ты меня одолеешь, этот полоумный не станет церемониться с мальчонкой. Он просто сбросит его с башни. Ребенок нужен ему, только чтобы меня удержать. Да и ты значишь для него не больше.

— Это… это неправда, Маттиас! — вмешался Виргилиус. — Вспомни, как я выхаживал тебя, когда ты был совсем еще мальчиком. Ведь это я всему тебя научил! Письмо, эксперименты, механизмы… Это я научил тебя выражать мысли без помощи языка!

Часовщик прижал к себе орущего и вырывающегося Пауля.

— Ну вот, он заплакал, — продолжил он вкрадчивым голосом. — Он боится, и это неудивительно. Но ты тоже боялся, когда в первый раз пришел ко мне в мастерскую. Помнишь? Ты был маленьким немым пацаном, без родителей, загнанным и засмеянным. И только я дал тебе то, что возвысило тебя над этой безмозглой чернью. Знания! А если ты потерпишь еще немного, совсем чуть-чуть, то я и голос тебе верну! Аврора, ты и я, мы станем семьей. Мы возьмем этого мальчика и…

— Где второй мой внук, изверг? — прорычал Куизль и грозно двинулся на Виргилиуса.

Пауль тем временем заметил дедушку и пытался высвободиться из хватки горбатого монаха. Но тот держал его крепко, как в тисках.

— Говори, что ты с ним сделал, ублюдок горбатый! — снова проревел палач.

Маттиас взглянул на Виргилиуса, словно тоже ждал от него ответа.

— Он… он с отцом, — пробормотал часовщик. — С ним все хорошо…

Маттиас взревел, точно разъяренный медведь, и бешено затряс головой. Куизль буквально видел, как в груди у него боролись два человека. Виргилиус это тоже заметил. Искоса поглядывая на палача, он медленно двинулся к своему подручному. Куизль мог бы просто броситься вперед и выхватить Пауля, но он боялся, что с ребенком что-нибудь при этом случится. К тому же он не знал пока, как поведет себя Маттиас.

— Взгляни, — сказал Виргилиус Маттиасу, положил руку на его широкое плечо и заботливо подвел его к невысокому парапету, отделявшему их от пролома в стене. — Видишь Эрлинг, вон там, внизу? — спросил он и показал куда-то сквозь бурю. — А маленькое кладбище на краю деревни? Там и твои родители похоронены. Помнишь, как часто ты плакал в первый год, когда они умерли? Этот вшивый обдирала Грец, может, тебя и кормит, и работу дает, но ты такой смышленый, ты достоин большего! Ты станешь свидетелем того, как человек создает жизнь… Посмотри хорошенько на кладбище!

Виргилиус подтолкнул прислужника еще ближе к парапету. Маттиас невольно подался, голос часовщика заметно его успокаивал. Он перегнулся через перекладину и устремил взор к маленькому кладбищу, едва различимому за дождевой завесой.

— Все мертвые, которые там лежат, — продолжал Виргилиус мягким голосом. — Мы их всех можем вернуть. И твоих родителей. Что скажешь? Или знаешь, как будет еще лучше? Если ты встретишься с ними… сейчас. Прощай.

Монах внезапно толкнул Маттиаса; тот закачался, словно могучий дуб в ураган, и отчаянно замахал руками. Куизль заметил, как в полумраке сверкнули ненавистью глаза Виргилиуса. Не успел палач что-нибудь предпринять, как часовщик вдругорядь толкнул своего прислужника. Маттиас что-то пробурчал и едва ли не с изумлением взглянул на своего наставника, словно ждал от него оправдания. А затем перевалился через деревянную перекладину и, не издав больше ни звука, полетел вниз, в заделанный полотном пролом в крыше. Полотно задержало его тело на долю секунды, после чего порвалось окончательно, и Маттиас разбился о плиты центрального нефа.

Некоторое время сквозь шум дождя слышался лишь детский плач. Виргилиус с грустью смотрел на разрушенную крышу, а маленький Пауль неустанно вырывался из его объятий.

— Жаль, правда жаль, — проговорил наконец Виргилиус и отступил от сломанного парапета. — Он был способным учеником. И таким… молчаливым. — Скромно улыбнулся и взглянул на черное небо, расчерченное молниями. — Но ты все-таки прав, палач. Он ничего для меня не значил и под конец стал препятствием. Как и все остальные люди были для меня лишь препятствием… — Он вдруг прищурился и посмотрел Якобу прямо в глаза. — И если ты хоть с места сдвинешься, твой внук станет таким же препятствием. Понял ты меня?