Серафим - Елена Крюкова

– Миша, откуда ты? Звезды на тебе!

И он, продолжая тянуть золотые ладони ко мне, ответил мне:

– Серафим, не бойся, я…

И он произнес имя Бога моего.И у меня отнялась речь. Я не мог во сне ничего сказать. Ничего не мог миг, другой ответить ему.А потом слабо, тихо крикнул:

– Нет! Какой же ты Христос! Ты же – Миша Дорф, дружок мой! Еврей…

А он подплыл ко мне ближе, еще ближе, так, что я мог различить даже рисунок живых линий, дорог на его голой ладони, и тихо так сказал мне:

– Несть ни эллина, ни иудея, друг мой, отец Серафим. Ты же знаешь: несть ни эллина, ни иудея. Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные… А еврей – что еврей? Я же, Я – тоже еврей… только люди об этом давно забыли, ибо Я – русский, немец, индиец, эфиоп, чеченец, эвенк, китаец раскосый, эскимос смуглый и всяк, кто примет Меня в сердце свое… Сердце, Серафим! Сердце, помни…

И Миша, друг мой, весь в огнях звезд, как в серебряных сверкающих рыбах небесных, протянул руку и положил голую, горячую ладонь на сердце мое, что билось во сне под моею рубахой.

ПРО СОЕДИНЕНЬЕ РАЗДЕЛЕННОГОРазделены. Все разделены.Каждый — отдельно.Отдельно — рыба и отдельно — птица; отдельно — влага и отдельно — суша; и женщина и мужчина — тоже раздельно, и что это за тайна?Когда-то женщину отделил от мужчины Господь, сотворив Еву из ребра Адама.А что было бы, если бы женщина осталась внутри мужчины, в его ребре? В его плоти, крови, в его душе?Тогда бы она не умерла вместе с мужчиной.То, что женщина и мужчина разделилсь, разорвались, – и было началом Смерти Людской.И Христос Господь явился живой на землю, чтобы соединить разделенное, чтобы опять слить в любви обоих, несчастных. Так на Страшном Суде восстанут и облекутся плотью сухие кости, и те, кто когда-то любил, бросятся на грудь воскресшим любимым — и жизнь, вечная жизнь, великая Радость им будет дана в воссоединении.Женщина соединяется со своим мужем в Чертоге Брачном. А те, кто соединился в Чертоге Брачном, уже не будут разделены.Что же значит это? Эта тайна? Да, понял я. Еву и Адама изгнали из Рая — и у них не стало райского Чертога Брачного; и родили они Каина и Авеля, и брат убил брата, и смерть, оскалом своим страшным, кровавым, явилась на землю.А может быть смерть — светлой? Может быть смерть — счастьем?Да, может. Да! Может!Если ты, сложа руки на груди — или раскинув их крестообразно — умираешь — отходишь — отлетаешь — в Боге и к Богу.Так умирали святые.Так умирали все любящие души.

Тайна… Тайна в тайне…Свет в свете. Тьма во тьме. А тайна — в тайне.И нельзя, недозволено ее трогать грубыми руками.Господи! На коленях, смиренно, я молюсь Тебе. Я не прикасаюсь к Твоей великой Тайне. Я просто люблю ее; молюсь ей; целую ее дуновением губ своих, лаской сердца своего.

ПРО СЛУЖЕНИЕ НАШЕИоанн Креститель, в шкуре лохматой, крестил Иисуса на берегу Иордана. И там, на берегу мутной, теплой, быстрой реки, совсем не такой, как наша широкая, раздольная, мощная Волга, этой узенькой, безумно бормочущей струями древние иудейские молитвы, серо-зеленой реки над Ним возлетела голубка.Голубка… птичка…Голубица белая, чистая. Вестница Царствия Небесного.Она, Она была до начала всего.Она: почему Она: Женщина? Женская сила?И вот возродился средь людей Мужчина — Господь. И вот Он явился — Сын Божий. И вот Мать обняла Его голову и целовала Его в губы, Сына Человеческаго. И вот Он был помазан Господом, Отцем, на незримое, вечное Царство.И Он, Помазанник, помазует теперь нас, грешных.Нас! Всех! Через каждого священника? Через всякого, даже самого малого, самого захудалого иерея, батюшку-пьяницу-бормотуна, с жирным брюшком, с сивою спутанной бородою, что машет при крещении младенцев заскорузлой рукою и шепчет грубо матерям: «Ну, давайте, давайте, мамашки, раскошеливайтесь, собираю со всех по тысяче, ну, что стоите?.. что глазами-то луп да луп?.. быстро с денежкой прощайтесь…» – и смеется, хихикает тихенько, неслышно.Через — вот этакого?! жадненького?! распоследнего?!О-о-о… О-о-о-о-о…Да. Да. Тысячу раз да. Потому что что иерей — это ведь — Апостольский служитель. Всегда. Во веки веков. Аминь.И его земная, малая грешность, его земные грязные, в пыли, в земле и в денежном масле-сале, ладони и пальцы, его пьяненькие слезящиеся глазки, его жидкая бороденка, мотающаяся, как из храма выйдет на волю, на промозглом речном ветру, – это же все земное, малое и слабое, и прейдет и умрет, как все на свете; а тот Огонь, тот Свет, что он предназначен нести и передавать, тот елей теплый, горячий, золотой, которым он помазует лбы и щеки стоящих в большом круге, среди молчащей церкви, при Святом Соборовании, то миро драгоценное, душистое, что льется по намоленной иконе, когда он стоит перед ней с дрожащим на медной цепи тяжелым кадилом, вечный, бессмертный ладан воскуряя, – это, это — Небесное.Значит, и я — Апостольский служитель?Значит, и я.Господи! Укрепи мя. Помоги моему телу слабому. Помоги моему сердцу сомневающемуся. Веди меня. Не покинь… меня…А ветер, ветер с Волги сегодня… валит с ног…

ПРО ЧЕРТОГ НЕБЕСНЫЙВот она, Тайна.Отец Всего Сущего сочетался с Девой в Чертоге Брачном. Свет осиял их обоих. Поэтому Его тело, тело Бога моего любимого, возлюбленного, вышло из Чертога Брачного и сделалось нетленным, сияющим, небесным. Небо! Оно же так близко. Почему мы отвернулись от него?Надо, чтобы каждый человек вошел, помолившись, в Его небесный покой. В Его дворец. В Его — Чертог.Все мы — Его ученики. Все мы — каждый по-своему, и грешники и праведники — идем Его путем, ступаем в след Его стопы.И что? Сбиваемся с пути. Теряем след. Боимся. Поворачиваем назад.А самый малый, патлатый, бедный священничек… он что, дойдет до конца?А я — дойду?

ПРО ЭДЕМВидел во сне два дерева, и сад роскошный, весь в цвету, и понял, что это — Райский Сад. Два дерева, покрытые цветами, ягодами и плодами, росли посредине Рая. Небо над ними было светлым, прозрачным, как смарагд, изумруд. Как Волга в солнечный день, когда мы плавали на лодках рыбачить на Луковое озеро с Володей Паршиным и Колькой Кусковым.И я видел: из одного дерева вроде бы выходят звери, много зверей, а из другого — люди, вереницей длинной. Одно порождает животных, другое рождает людей. И тут же, рядом, стоит голый человек, и я понимаю, это Адам. И Адам протягивает золотистую, смуглую руку и срывает с дерева зверей плод.Он съел от дерева, что породило животных. И сам стал — зверем. Вот что случилось.И я смотрю на это во сне, и дыхание у меня замирает.Адам стал животным и стал порождать на свет животных.Так человек — не к девству поднялся, а — животным стал.Может ли животное почувствовать Бога?!Может ли зверь вернуться к Богу?!Господи, так вот с чем боролись все аскеты, все монахи, все исихасты твои святые, все, кто поднимался по жесткой Лествице Истины, отметая, топча страх, соблазн и грехи. Вот с чем сам я, аз есмь грешный, борюсь каждый встающий день.Но я же и всякий встающий день — люблю!Солнце это люблю! Над песками белыми! Над перевернутыми, брюхами вверх на отмели, лодками рыбачьими! Реку эту, рябь ее слепящую, – люблю! Ягоды в корзинке, что мне к столу бедная моя Иулиания приносит! Народ, что в церковь мою течет, стекается, пересмеиваясь, переговариваясь о том, о сем, о том, как корова отелилась, как зять совсем спился, буянит, сладу нет, как мать хорошо похоронили, поминки приличные сделали, а уж мучилась, когда умирала, и всех измучила…И кагор, не только для Святых Даров, а — к столу — в праздник — в Рождество, в Пасху Святую — из рюмочки хрустальной — как рубин светится! – люблю…Каждый простой день жизни — люблю!В каждом простом дне жизни — великое Небо. В каждом простом человеке — Чертог. Как же совместить мне, чтобы простить и помиловать всякого прихожанина своего, в нем – зверя и человека, червя в нем грязного – и Бога, корону над ним Трехвенечную — Троицу Единосущную — и то, что он, человечек-зверь, вот, вечером темным, за банькой сидит, поджидает, когда соседская Анька париться пойдет, а Аньке-то всего тринадцать, а зверь в человеке — чего хочет, взыскует?! Там, за банькой, в ознобе дикого зверьего вожделенья — Града ли Небеснаго?!

Ох, Боже мой. Боже.Бог видит людей.Бог видит живых и мертвых.Бог владеет Истиной.Кто мы такие для Господа? Мыши? Букашки? Зверьки?Или те, кто был создан по образу и подобию Его, Тресветлого?

ПРО НАШУ БЛАГОДАРНОСТЬ ГОСПОДУЭта женщина, Мария Магдалина, возлила на ноги и на голову Спасителя миро, умастила Его елеем, целовала Его лодыжки и ступни, а потом поднимала голову свою, отягощенную косами, и глядела Ему в глаза. Ее гнали, как грешницу, а она стала — святая.И ведь Мария Египетская, что блудила и грешила много, тоже вот покаялась и ушла в пустыню. И сидела там под кустом, глядя на голые камни и красный мертвый песок, перевиваемый ветром. И молилась. Грешила она семнадцать лет подряд, а молилась тридцать четыре года. И не ела ничего. И только светлели, источали лучи ее широко открытые глаза.И что? Где теперь ее грехи?И где теперь ее молитвы?Ее молитвами, ее, святой Марии Египетской, быть может, спасся мир от неминуемого разрушения, от обвала в пропасть.И воды не затопят мир, за который горячо и праведно молятся; и огонь не пожрет его; и молния не порушит; и люди не разобьют, не затопчут.Люди, самые страшные враги своего мира.Иисус приходил две тысячи лет назад; а что изменилось в мире?

Да надо БЛАГОДАРИТЬ БОГА за то, что жив, жив еще наш мир.Вот за это и надо ежеутренне, ежевечерне, еженощно благодарить Христа Бога нашего.Слава Тебе, показавшему нам Свет!

ПРО ЖЕНЩИНПросто я думаю о женщине. О своей матери. Как она милостыню просила у людей, пьяненькая. О Марии Магдалине. О моей послушнице, хозяйке моей Иулиании, простой душе. О тоненьких, молоденьких девочках в моей церкви — о Дорочке Преловской, о Гале Ермаковой, о Насте Кашиной.Настя. Анастасия. Воскресение. Вознесение. Анастасис. Вверх! Выше!Туда, в зенит, полный крупных, серебряных, золотых звезд.Золотые звезды — золотые свечи. Горят, не нагорают. Вечная церковь Господа. Вечный купол надмирный. Воздвигнут над нами, и освящен, и расписан. А кто художник? Кто красоту намалевал?Вот он — художник. Вот Он — Бог.А женщины…

Господи, милостив буди к ним, к женщинам.Все ведь на плечи свои берут. И тяжесть, и горе; и радость, и боль; больно отдаваться впервые, и больно им рожать, бедным; и больно оплакивать детей своих, когда они…Да, дети матерей своих умирают. И матери — у их малых Голгоф — стоят.Или сидят, без сил, на земле, на полу, на выжженных камнях. И плачут. И слез уже нет. А только ветер бьет по лицу, свистит в ушах.И голос слышат они, женщины: «Тебе самой оружие пройдет душу. Тебе… самой…»Богородица — Мать всех женщин, всех страдалиц. Тот не понял Распятия, кто не понял сораспятия Богородицы с Сыном Своим.Но ведь дети матерям своим и внуков рожают, и веселятся тогда матери, и празднуют, и даже чарочку махонькую на крестинах — выпивают!Не как мать моя, пьяница… Не как Верочка, жена моя бедная… Немножко…И так продолжается род человеческий, и мать — основа всего. Все мы — уток, а она, женщина, – основа.Ткется полотно рода. Сохнет под палящим солнцем сырое полотно жизни.

ПРО ПЕРВУЮ ВСТРЕЧУ ИИСУСА И МАГДАЛИНЫА у Марии Магдалины были рыжие, вьющиеся волосы, и надевала она, чтобы быть приятной Ему, Возлюбленному, свой лучший гиматий и ожерелье из Смирны, из крупных желтых и красных сердоликов, и густые кудри свои сбрызгивала розовым маслом. И так, нарядная, шла она к Нему, чтобы при всем народе сказать Ему громко: «При свете яркого Солнца, избегаемые народом, низкое и высокое встречаются».Шла босыми ступнями по горячему песку. Шла к берегу морскому. Здесь кончался город. Дома таяли в дымке. Она увидела Его, Он сидел посреди рыбаков, на перевернутых лодках. Она остановилась на другой стороне улицы и не могла подойти к Нему. Мимо них шли люди. Люди не глядели ни на Него, ни на нее. Для людей Он был безумцем, а она — шлюхой.И Магдалина услышала, как Он сказал ученику своему: «Возьми щепоть пыли и отнеси этой женщине, и обменяй на пыль ее дорогое ожерелье. В серой золе больше света, чем в ее каменьях. Ибо из золы Я могу создать камень; из камня — пыль».Ученик стоял перед ней, и на его протянутой ладони лежала легкая пыль пустыни.И Мария Магдалина заплакала, ветер отдул ей волосы со лба, и она протянула руку ученику, и он пересыпал пыль из ладони в ее ладонь, и она радостно сказала мальчику:«Вот носила я цепи позора, и сейчас цепи позора моего разлетелись пылью».Ученик стоял, молчал и ждал. Тогда она сказала ему:«Передай Учителю твоему, что Он решил мою жизнь. Я приду к Нему. Я пойду за Ним. Пусть побьют меня камнями».Мальчик поклонился и перешел на другую сторону улицы, и подошел к Учителю, сидящему на перевернутой брюхом вверх лодке.«Пусть подойдет женщина», – так сказал Он.Ученик сделал знак рукой. Мария перешла улицу, и ноги несли ее легко, как по воздуху.Так перешла она по воздуху свой великий грех, и подошла к Нему.И Он встал навстречу ей со старой перевернутой лодки, и она увидела, как по волосам Его скатываются вниз струи серебряного света и золотые звезды, и зубы ее обнажились в яркой улыбке, и она протянула к нему голые руки и воскликнула: «Раввуни!»И Он протянул к ней обе руки, и она взяла их.

Так это было? Так могло это быть; я сейчас так это увидел.Он послал ей щепоть пыли; а я, я что могу послать женщине? Только слово утешения в церкви моей, только слово Божие. Слово Божье — не пыль.Нет, это золотая пыль; она напыляется на темную, бедную душу, и золотит ее, и делает ее радостной, счастливой.Иисус мой — Господь счастья.ДА, БОГ МОЙ — ГОСПОДЬ СЧАСТЬЯ, и что вам всем до Него, враги Его и противники Его?Он-то — и вас, глупые, любит и прощает.Да, и вас, врагов, любит и прощает! Молится за вас!Но пуще всех там, в небесах, молится — Она: Мать.Женщине, женщине подобает горячее, слезнее молиться.Молитвой Великой Женщины был спасен мир — и пребудет.

И все мы молимся Матери, Пресвятой Богородице; и всех обласкивает Она незримым, чудным утешением. Духом Святым обнимает.А этой, ЭТОЙ ЖЕНЩИНЕ, этой… той, что стояла с дорожной сухой пылью, зажатой в кулак… около тех лодок, перевернутых, около шипящей полосы соленого прибоя… этой женщине — кто-нибудь — на свете — молится?!Или — нет…Забывают…Стыдятся ее грешного прошлого…Апостол сказал нам, рассказал, благословенный, как там, тогда, это все было…

ПРО ТРАПЕЗУ ИИСУСАЧитаю Апостола Луку. И вижу. Все вижу. Я так вижу это. Так ярко, явственно. Знатный богатый фарисей пригласил Господа отобедать с ним. В трапезной зале все было чисто вымыто, ложа приготовлены, яства стояли на столах, в больших блюдах дымилось вареное мясо, печеная рыба лежала, медно поблескивая в лучах солнца, наискось бьющих в окно. В золотом луче летали мотыльки. Господь принял приглашение, явился в богатый дом. Ему было все равно, с кем беседовать — с богатым или бедным, хотя Он Сам сказал: «Я пришел не к праведникам, но к грешникам», – и еще сказал: «Блаженны нищие, ибо у них есть Царствие Небесное; и блаженны кроткие и бедные, ибо они наследуют землю; а вся наша земля — есть прообраз будущего Царствия Небесного».Богач приказывал слугам подавать на столы лучшие блюда и лучшее вино. Вино уже плескалось в кратерах. Кувшины с вином стояли сзади, за спинами пирующих. Господь медленно отпивал из кратера. Его глаза были ясные, прозрачные.И тут отворилась дверь, и вошла женщина. Женщину эту все знали в том городе. И сторонились ее. Это была та женщина, что приняла щепоть пыли из руки Его ученика. Все стали шептаться: это грешница, гоните ее. Фарисей сделал знак рукой: погодите, – потому что женщина глядела на Господа, а Господь глядел на нее. В руках женщина держала белый алавастровый сосуд с тонким горлом.Господь возлежал и молчал, и женщина тихо подошла к Нему.Она опустилась перед Ним на колени. Он молчал. Он глядел, как по щекам ее слезы медленно ползут.Ноги Господа, нагие, без сандалий, были спущены с лежанки на пол. Женщина, плача, налила в ладонь жидкости из сосуда, и по залу разлилось благоухание. Женщина стала возливать миро из ладони, и потом — из тонкого горла сосуда на пыльные, утомленные ноги Господа.Слезы капали на ноги Господа, миро лилось на голени, ступни, и слезы и миро мешались, и тогда женщина сдернула повязку с головы своей, и освобожденные волосы упали ей на плечи, полились золотым маслом по спине. Она брала рыжие, золотые пряди в руки и вытирала им ноги Господа, как если бы это не были косы живые, а тряпица для уборки. И она улыбалась.И Он улыбался, не останавливал ее.Лишь чуть к голове ее, к блестящему золотому, в свете лампионов, затылку — кончиками пальцев прикоснулся.И хозяин сказал гостям тихо, но все услышали: если бы Он был пророк, то знал бы, кто омывает Ему ноги миром и кто касается Его и ласкает, ибо эта женщина — продажная, ночная!Господь услышал эти слова. И обернулся к хозяину. И так сказал ему: Симон!..И более ничего не сказал.И замолчал фарисей, устыдившись.И тогда Господь наклонился к женщине, грешнице, и взял ее выпачканные в душистом мире руки в свои, и коснулся легкими губами ее горячего лба, и так сказал, обернувшись к хозяину дома: Симон, подумай сам, вот Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал полить, чтобы омыл Я ноги после долгого пути; а она слезами облила Мне ноги и косами головы своей отерла. Ты не поцеловал уста Мои при встрече, в знак любви, а она все это время, пока Я тут у тебя, не перестает целовать ноги Мои; ты головы Мне маслом не помазал, в знак дружбы и святости, а она миром драгоценным помазует Мне ноги. А Я так скажу тебе: простятся ей все грехи ее тяжкие за то, что она любит сильно, всем сердцем!И спросил фарисей, устыдившись, опустив голову: Учитель, а есть грехи, что не прощаются?И сказал Господь: кому мало прощается, тот мало любит.

ПРО ИКОНУ ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИЗачем я пересказываю самому себе Апостола Луку? Зачем я снова и снова повторяю эти слова, что наизусть давно уже знаю, что и в храме читаю, и на сон грядущий твержу остылыми губами? Что мне в них? Зачем я все думаю, думаю об этой их встрече?Все в Евангелии есть — икона; и само Евангелие — такая тайная, словесами начертанная на бумаге, драгоценная икона, и недаром Евангелие в праздники выносят для целования, на вид, к народу, как икону.И вот гляжу я на эту икону. На Спасителя и Марию Магдалину. Как она Ему ноги миром святым поливает, слезами омывает. Какая красота! Какая… боль…И радость, радость какая. На полмира!Золотая икона. Светятся волосы Магдалины. Струятся, светятся волосы Спасителя, широко раскрыты Его глаза, и тоже горят, как свечи во тьме храма.А потом — вдруг — закрываются, когда золотая волна Магдалининых кос вздымается, как прибой, и падает Ему на голую голень, на натруженную стопу…И этот запах, запах, святое миро струится по иконе, течет, льется, как слезы, и нет им конца… Блеск волоса в косе!.. – а Он хвать, и поймал, как рыбку, ее вскинутую руку, и нежность, и легкая, ветром пустынным, степным, благословенная ласка, и прощение, и утешение, и теперь уж и смерть сама — не страшна.И женщина улыбается, подняв голову, глядя на Господа своего; а потом оборачивает голову на иконе, и лицо ее светится изнутри, будто там, под щеками, во лбу, разом вспыхнули сотни свечей! Золото! Счастье! Любовь!Любовь… Лю-бовь…И медленно, широко, как на всходящее солнце на сенокосе, я встаю перед этою иконой и крещусь на эту икону — на Предвечную Икону Великой Любви.

ПРО МАТЬ ИУЛИАНИЮПочему мне — именно мне — дано так неотступно видеть это? Думать о них двоих?Рядом со мной вон чистая душа живет. Варит мне, убирает за мной, стирает. Послушание у нее такое. Из монастыря прислали.Старается… Баба как баба. Обычная баба. Варит, парит… мельтешит по избе…Грешен! Нельзя так! Спасибо тебе, душа простая, Иулиания, хорошая моя, что ты так за мной терпеливо, старательно ходишь! Что б я делал тут, в деревне, без женской заботы, без бабьего обеда! Ну да, конечно, варил бы себе кое-что… жалкое мужичье варево…Грех так думать. Научился бы; и стряпал бы хорошо. А как отшельники живут? Схимники? Как преподобный Серафим Саровский в пустыньке своей жил?То-то же. Бога не гневи.Не гневлю, Господи; прости, Господи.Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного.

ПРО СВЯТУЮ РЫБУ ХРИСТА ЦАРЯРыбы, медленно идущие, видимые в прозрачной воде, как медленные живые золотые слитки… идут, плывут, вода колышется слегка, солнечное марево висит, соединяя воду и воздух, и острые лучи прокалывают водную гладь, и золотят святую чешую, и рыбы… рыбы…Ласка живого хвоста. Пророчество золотого зрачка.Любовь малых, сирых плавников: Рыбы, вы плывете и несете любовь, вы есть любовь, Рыбы, вы есть сама любовь.Вот одна подплывает ближе, ближе. Еще ближе.И Тот, Кто стоит на берегу и улыбается, и глядит на них, заходит в теплую воду по щиколотки — и встает на спину огромной Рыбы загорелыми, золотыми ногами.Вот стоит Он на Рыбе!И руки поднял вверх!И кричит: радуйся, Солнце! Радуйся, Рыба живая! Радуйся, море мое соленое! Радуйся, всякая тварь живая! Царь твой, полный любви к тебе, приветствует тебя!И глядят на это чудо рыбаки, друзья Его. И тоже вздевают вверх грубые руки! И радуются!Рыба, Рыба, большая Рыба, огромная, ясная Рыба, ты сверкаешь и паришь, ты в бездне мировой, ты — внутри любви Моей, ибо люблю Я все живое, и жизнь — великий Праздник, Богом Предвечным данный всякой живой твари! Радуйся, радуйся, Рыба благодатная! Рыба великая!Я скажу тебе — и ты слуг твоих, Рыб золотых, пришлешь к лодкам рыбаков, возлюбленных друзей и сыновей Моих, и они закинут сети — и выловят многочисленное рыбье стадо твое, кишащую челядь твою, золотую, искристую свиту твою! На радость людям, в пищу людям выловят!Но тебя, Моя золотая Рыба, раба Моя, Божия Моя, никто не выловит из воды никогда.Плыви! Плыви, Рыба Моя святая! Плыви еще тысячу лет!И Я на тебе — в сияние и воздух синий, жаркий — еще тысячу, еще много тысяч лет плыть буду!

Рыба плыла, чуть помахивая под водой розовыми, как заря, плавниками, и Он стоял на ней, подняв к небу руки, радостный Царь, великий Царь, и ветер развевал его волосы, расчесанные на прямой пробор, как носили жители Галилеи, а концы длинных волос были светлые, золотые, как драгоценная рыбья чешуя, и словно золотой чешуей была облита, обсыпана Его голова, и глаза Его, длинные, темно-золотые, плыли в синем соленом воздухе моря, как две Рыбы, как звезды-Рыбы, – и звезды, среди дня, валились на Его голову, целовали Его лицо, усыпали жемчужинами морскими Его воздетые, веселые руки — пять пальцев и еще пять пальцев, – и кричали Ему Его друзья, рыбаки:

-         Куда плывешь! Куда! Унесет Тебя Рыба в море! Не вернешься!