Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

Дмитрий Бавильский. Всех живущих прижизненный друг. — “Взгляд”, 2007, 16 июля <http://www.vz.ru>.

На смерть Дмитрия Пригова. “Одной из важнейших заслуг Дмитрия Александровича стал вклад в поэзию и его бархатная поэтическая революция — вскрыв пустотную природу авторского (назначающего) жеста с помощью избыточной и нарочитой графомании и постоянной смены масок (сегодня я буду поэтом-почвенником, а завтра пишу от имени невесты Гитлера), Пригов раз и навсегда изменил строй русской поэзии. Сам ее химический состав”.

См. также: Дмитрий Пригов, “Три стиха о современности” — “Стенгазета”, 2007, 9 июля <http://www.stengazeta.net>.

Дмитрий Бак. Работа Пригова. — “Ежедневный Журнал”, 2007, 19 июля <http://ej.ru>.

“Дважды при мне Д. А. рассказывал одну и ту же историю. Человек приходит к знатоку и показывает стихи. Тот изрекает: похоже на каких-то второстепенных акмеистов, интересно! — Да нет, это мой сосед написал! — Тогда чушь собачья! — Но он же специально так написал! — А, тогда интересно!

Подлинное художественное намерение может остаться самим собою в каком угодно текстовом облике. Или не остаться — если оно наносное, не пережитое. И наоборот — привычно „высокая”, привычная стилистика еще ничего не гарантирует, легко превращается в штамп. Главное у Пригова: в искусстве не гарантирует ни строгость, ни показной эпатаж, ни классическая сдержанность, ни демонстративные парадоксы и кульбиты, не подкрепленные серьезностью намерений. Путь авангардистов как таковых не совпадает с путем Пригова. <…> Кричащий кикиморой Пригов не кикимору славит и не попранную ею сладостную гармонию поэтической классики. Он кричит об ином: в искусстве, как и в жизни, более не существует никаких гарантий”.

Ольга Балла. Мусор как конструкт (Заметки к культурологии отбросов). — “Двоеточие”, № 7 <http://polutona.ru>.

“Культура обращается к мусору, грязи, отбросам, всякого рода метафорическому и неметафорическому „трэшу”, когда испытывает повышенную потребность в источниках роста, изменения, проблематизации привычного. И когда это вызывает протест у сторонников более классичной эстетики — в этом стоит видеть не только косность и узость, но и нормальную защитную реакцию культурного организма. (Отдельный вопрос, что иной раз она действительно нуждается в преодолении.) Ведь „копание в мусоре” действительно разрушительно. Действительно опасно. Что-что, а мусор как эстетический объект и материал (всякая эстетика предполагает, явно или неявно, некоторую космологию) точно не гарантирует никакого устойчивого развития, никаких светлых перспектив. Он всего лишь помогает преодолеть наличное состояние, когда оно чувствуется недостаточным, — чтобы потом снова оказаться на периферии. Просто потому, что там ему самое место”.

Константин Богданов. “Нам необходимо деконструировать языки власти”. Фольклор как воля и представление. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Московские новости”, 2007, № 29, 27 июля <http://www.mn.ru>.

Говорит доктор филологических наук, научный сотрудник Пушкинского Дома, профессор Университета Констанц (Германия) Константин Богданов: “Сегодняшний фольклор — это анекдоты, ходячие словечки, словесные и поведенческие знаки, по которым мы можем определить, к какой группе принадлежит тот или иной человек. <…> Определенное речевое поведение маркирует тебя в том или ином социальном сообществе. Зная разные маркировки, мы можем переходить из одной группы в другую”.

“Если мы произносим „элементарно, Ватсон!” или фразу о второй свежести осетрины, мы имеем дело с фольклором, потому что эта фраза устанавливает между нами взаимопонимание. Покопавшись, можно найти источник этой фразы, но очень важно отделять функционирование текста от его авторства. Существование такого текста зачастую не предполагает автора: человек может цитировать Пушкина, не зная, что он это делает. Именно это и превращает текст в фольклор. Казалось бы, элементарная мысль, но она предельно сложно приживается на кафедрах, где занимаются фольклористикой”.

“Мы живем в мире слов, действующих как механизм, способный подчинять”.

Дмитрий Быков. Расстаться, смеясь. — “Огонек”, 2007, № 26, 25 июня — 1 июля <http://www.ogoniok.com>.

“Последний роман Виктора Пелевина „ Empire V ” по всем параметрам подходит под определение „социальная сатира”, если бы не одно „но”: когда Пелевин писал „ Generation ‘ П ‘ ” или „Священную книгу оборотня”, он имел дело с вещами определяющими и, простите за неологизм, времяобразующими. Но в последнем по времени романе он ополчился отнюдь не на тех, кого сегодня можно назвать „хозяевами дискурса”. О вампиризме и пустотности сегодняшней русской культуры не высказался только ленивый, и это, к сожалению, удар не на магистральном, а на периферийном направлении”.

Дмитрий Быков. Мертвые слова, или Ад вручную. Российская попса как зеркало эпохи. — “Огонек”, 2007, № 30, 23 — 29 июля.

“Современная попса звучит так трагично еще и потому, что отражает последнюю степень распада сознания — и в этом смысле мало чем отличается, скажем, от коллажной прозы Михаила Шишкина, составленной из отрывков чужих текстов, или от политических заявлений Дмитрия Рогозина, изготовленных по той же рецептуре в лучших постмодернистских традициях”.

Дмитрий Быков. На нежную эту, на страшную ту. — “Огонек”, 2007, № 30, 23 — 29 июля.

“Мне есть в чем покаяться перед Приговым, потому что по молодости лет мне казалось, что его антипоэтика отменяет поэзию вообще; на самом деле в этом ощущении виноват был, разумеется, не он, а его ретивые интерпретаторы, утверждавшие, что после Пригова уже нельзя писать по-прежнему. Сам он был совсем не тоталитарен и к чужой лирике относился вполне уважительно. Главное же — со временем выяснилось, что Пригов писал как раз нормальную лирику, хронику распада сознания, очень семидесятническую по сути — и такой оставшуюся навсегда. Он действительно поэт как бы без развития, сформировавшийся поздно, зато уж окончательно. И мировидение его осталось таким, как в 70-е. Главная особенность этого мировоззрения — понимание государства как огромной, страшной и непобедимой силы: в жизни и философии человека времен позднего совка оно в самом деле играло роль определяющую. <…> В приговской метафизике смерть — одна из разновидностей государства, против нее тоже не очень-то попрешь”.

Дмитрий Володихин. Ради чего работать? — “АПН”, 2007, 2 июля <http://www.apn.ru>.

“Петербургский писатель Вячеслав Рыбаков — один из самых „политических” литераторов нашего времени, патентованный возмутитель спокойствия и патриот высокой пробы. Одним из первых в современной литературе он понял правду имперской идеи. Одним из первых он осудил разрушительную деятельность либеральной интеллигенции. И он же, одним из первых, обратился к новой этике русского патриотизма. <…> В новом романе „Звезда Полынь” Рыбаков призывает к самостоятельному творчеству все живое, все поднявшееся за последние годы после „великой зимы” 1990-х”.

Cм. журнальный вариант романа Вячеслава Рыбакова — “Нева”, Санкт-Петербург, 2007, № 4 <http://magazines.russ.ru/neva>; отдельное издание — М., “”Эксмо”, 2007.

Cм. также статью Аллы Латыниной “Космос и шпионы” в настоящем номере “Нового мира”.

Алексей Герман. “Пока работаю — мне интересно…” Беседу вел Андрей Морозов. — “Взгляд”, 2007, 10 июля <http://www.vz.ru>.

“Когда-то искусство изображения на черно-белой пленке стояло так высоко, что цвет был и не нужен, срабатывали какие-то клетки в мозгу, и человек все равно видел картинки в красках, самых прекрасных, невозможных в природе, своих красках. В этот момент кинематографисты и перешли на цветное изображение. <…> На наш взгляд, кино на этом потеряло. Не тем, что сейчас используется цвет, — есть прекрасные цветные фильмы, а тем, что бросило на полпути черно-белую пленку. Ведь, по сути, так же бросили и немое кино. Именно когда оно стало делаться большим искусством”.

Евгений Головин. Эллис. Поэзия соответствий. — “Завтра”, 2007, № 27, 4 июля <http://zavtra.ru>.

“Композитор Игорь Стравинский писал в „Музыкальной поэтике”: „В новой музыке диссонанс не обязан разрешаться в ассонансе, а септаккорд в тоническом трезвучии”. Эта фраза относится к любому новому искусству, к поэзии в частности. До Бодлера смерть, безумие, беспокойство, незаконченность считались категориями безусловно негативными по сравнению с идеями Платона. Поэт должен был без разговоров сеять разумное, доброе, вечное, точнее — благо, красоту, гармонию. Но постоянно хвалить и воспевать подобное поэтам просто надоело. Это ведет к тоске, скуке, сплину. Это неинтересно. Если зло ранее служило второстепенным задачам демонстрации пагубных примеров, необходимости в разработке фона, колорита, деталей, динамике действия, то с Бодлера оно обрело автономию в качестве стимулятора интереса”.