История Англии для юных - Чарльз Диккенс

Случилось так, что в августе 1658 года любимая дочь Кромвеля Элизабет Клейпол (незадолго до того потерявшая младшего сына) слегла, и ее болезнь необычайно встревожила отца, потому что она была его любимицей. Еще одна его дочь была замужем за лордом Фальконбер-гом, третья — за графом Уориком, а своего сына Ричарда Кромвель сделал одним из членов верхней палаты. Кромвель относился по-доброму ко всем детям и всех их любил, но Элизабет была ему особенно дорога, он поехал в Хэмптон-Корт повидать ее, и никто не мог заставить его отойти от постели дочери, пока она не умерла. Кромвель исповедовал суровую веру, однако нрав его бьл веселым. У себя дома он любил слушать музыку, раз в неделю давал обед для всех офицеров в чине не ниже капитана, и обстановка у него в семье бьла спокойная, разумная и достойная. Он поощрял талантливых и ученых людей и любил с ними общаться. Мильтон был одним из ближайших его друзей. Над знатными господами, одевавшимися иначе, чем он, и имевшими совсем другие привычки, Кромвель подшучивал и иногда, желая показать свою осведомленность, сообщал тем из них, кто приходил к нему в гости, где и когда они пили за здоровье Заморского Короля, и советовал быть осмотрительней (если это возможно) в следующий раз. Он жил в беспокойные времена, на нем лежал тяжкий груз государственных дел, и ему часто приходилось опасаться за свою жизнь.

Кромвель бьл болен подагрой и лихорадкой, и когда на него обрушилась смерть любимого ребенка, он совсем сдал и больше уже не оправился. Двадцать четвертого августа он сказал врачам, будто Господь уверил его, что ему полегчает и он не умрет в этот раз. Но то была всего лишь болезненная фантазия, потому что двадцать третьего сентября, в годовщину великого Вустерского сражения, в день, который Кромвель назвал самым удачным в своей жизни, он отошел в мир иной на шестидесятом году жизни. У него была горячка, и несколько часов он пролежал без сознания, но накануне слышали, как он произнес добрую молитву. Вся страна оплакивала его. Если вам интересно узнать, чего на самом деле стоил Оливер Кромвель и какую пользу он принес своей земле, то лучше всего сравнить Англию, какой она была при нем, с той, какой она стала при Карле Втором.

Кромвель назначил своим преемником сына Ричарда, и после торжественного прощания в Сомерсет-Хаусе на Стрэнде, скорее пышного, чем искреннего — а таковы обычно все посмертные церемонии, как мне кажется, — Ричард стал лордом-протектором. Был он славным сельским джентльменом, но не унаследовал даже частицы отцовского великого гения и совершенно не годился должности, требовавшей стойкости, без которой не отразить нападок бушующих противников. Протекторат Ричарда, продлившийся всего полтора года, — это история стычек армейских офицеров с парламентом, офицеров между собой, растущего недовольства людей, пресытившихся длинными проповедями, лишенных радостей: жизни и желавших перемен. Кончилось тем, что генерал Монк, взяв на себя командование армией, осуществил секретный план, задуманный им, судя по всему, сразу после смерти Оливера, и выступил на стороне короля. Он не стал делать это открыто, но, будучи членом палаты общин от Девоншира, горячо поддержал предложение некого сэра Джона Гринвилла, который явился в палату с письмом Карла из Бреды, а до этого тайком поддерживал связь с королем. Потом были заговоры, и заговоры против заговоров, и созыв последних членов Долгого парламента, и конец Долгого парламента, и последовавшие вскоре восстания роялистов, и большинству людей это просто осточертело, а возглавить страну после смерти великого Оливера было некому, и Карлу Стюарту охотно оказали гостеприимство. Некоторые наиболее разумные и достойные члены парламента сказали — и были совершенно правы, — что в письме из Бреды он не обещал справедливо править страной, и надо потребовать, чтобы он поклялся делать только то, что будет способствовать ее процветанию. Но Монк уверял, что все будет замечательно, когда король вернется, хотя он и не может вернуться очень скоро.

Итак, все дружно решили, что страна должна стать процветающей и счастливой, как только еще один Стюарт снизойдет до управления ею, и тут пошла неслыханная пальба, запылали костры, зазвонили колокола и шапки полетели в воздух. Тысячи людей прямо на улицах пили за здоровье короля, и все кругом ликовали. Республиканцы утратили свое влияние, а роялисты укрепили, и потекли рекой народные денежки. Пятьдесят тысяч фунтов королю, десять тысяч фунтов его брату герцогу Йоркскому, пять тысяч фунтов его брату герцогу Глостеру. Молебны за любезных всем Стюартов были отслужены во всех церквах, в Голландию (в этой стране неожиданно выяснили, что Карл великий человек, и полюбили его) за ним отправили уполномоченных, и те пригласили его. Монк и вельможи из Кента прибыли в Дувр: они приготовились пасть перед королем на колени, как только он сойдет на берег. Карл обнял и поцеловал Монка, посадил его в карету с собой и братьями, прибыл в Лондон под оглушительные приветствия и двадцать девятого мая 1660 года, в день своего рождения, принял парад в Блэкхите. Великолепные обеды в честь короля были накрыты в шатрах, флаги и гобелены украшали все дома, толпы восторженных людей высыпали на улицы, знать и дворяне в богатых одеждах, торговцы из Сити, отряды милиции, барабанщики, трубачи, великий лорд-мэр и выдающиеся олдермены приветствовали его по дороге в Уайтхолл. Войдя во дворец, король увековечил свое возвращение чуткой, — он сказал, что напрасно так задержался, раз все вокруг желают ему того же, чего он сам себе всегда желал.

Глава XXXV. Англия при Карле Втором, прозванном Веселым Монархом (1660 г. — 1685 г.)

Часть первая

Никогда прежде не знала Англия такой разнузданности нравов, как при Карле Втором. Стоит взглянуть на смуглое порочное носатое лицо короля на портрете, и сразу же представляешь себе дворец Уайтхолл, где он, окружив себя отпетыми проходимцами (хотя все они были знатными дамами и господами), пьянствовал, играл, говорил скабрезности и предавался всем грехам, какие только можно себе вообразить. Карла Второго прозвали Веселым Монархом. Попробую обрисовать вам в общих чертах кое-какие веселые события, которые случились в веселые времена, когда этот веселый господин сидел на своем веселом троне в веселой Англии.

Началось веселье, разумеется, с того, что он был объявлен одним из тех величайших, мудрейших и благороднейших королей, что осеняли своим светом сумрачную землю, подобно благословенному солнцу. Следующее веселое и приятное дельце сотворил парламент, смиренно назначивший королю содержание размером в миллион двести тысяч фунтов в год и передав ему по: жизненное право распоряжаться теми самыми пресловутыми корабельными деньгами, из-за которых так долго копья ломали. Затем генерал Монк стал графом Элбэмом, еще несколько роялистов получили подобное вознаграждение и законники стали обдумывать, как поступить с теми людьми (их называли цареубийцами), чьими стараниями предыдущий король стал мучеником. Десять человек, а именно: шестерых судей, одного члена совета, полковника Хакера, еще одного офицера, командовавшего стражей, а также Хью Петерса, священника, неистово проклинавшего мученика в своих проповедях, весело казнили. А чтобы расправиться с ними повеселее, все злодейства, с которыми покончил Кромвель, возродили с неслыханной жестокостью. У несчастных вырывали сердца, пока они еще были живы, поджигали кишки прямо на глазах, палач подшучивал над следующей жертвой, потирая свои грязные руки, обагренные кровью предыдущей. Головы мертвых кидали в повозки, на которых привозили живых к месту страданий. И все-таки даже такому веселому монарху оказалось не под силу заставить хотя бы одного из них покаяться. Напротив, в памяти у всех остались их слова о том, что они поступили бы опять точно так.

Сэра Гарри Вэна, главного обвинителя Страффорда, одного из самых стойких республиканцев, тоже судили, признали виновным и приговорили к казни. Он произнес такую впечатляющую речь в свою защиту, что на эшафоте, выстроенном на Тауэр-Хилле, у него из рук выхватили листки, где он записал то, что хотел сказать людям, а барабанщикам и трубачам, которых теперь всегда ставили рядом, чтобы заглушать голоса цареубийц, приказали бить и трубить во всю мощь. Вэн успел вымолвить: «Только о дурном деле не позволяют сказать умирающему», и храбро ушел из жизни.

За этими веселыми зрелищами последовали другие, еще веселее. В годовщину смерти покойного короля тела Оливера Кромвеля, Айртона и Брэдшоу были вырыты из могил в Вестминстерском аббатстве, перетащены в Тайберн, вывешены там на целый день на виселицах, а затем обезглавлены. Вообразите себе голову Оливера Кромвеля на шесте, выставленную на потеху грубым зевакам, не посмевшим бы даже на мгновение заглянуть в лицо живому протектору! Подумайте, когда прочтете об этом царствовании, какой была Англия при Оливере Кромвеле, которого вынули из могилы, и какой она стала при этом веселом монархе, не раз продававшем страну, как веселый Иуда.