Магические узы - Марина Ефиминюк

− Ты как? − тихо спросил он.

Ответить 'нормально' у меня не поворачивался язык. Я умерла, взорвалась с утра в за-брошенной обветшалой мануфактуре, и сейчас от меня осталась лишь телесная оболочка. Если это 'нормально', то тогда вопросов быть не может.

− Стриж уже знает о взрыве? − спросила я невпопад.

Богдан нахмурился. Однозначно вопрос ему пришелся не по вкусу.

− Конечно.

− Хочу поговорить с ним, − попросила я, разглядывая замысловатый узор на эльфийском ковре, застилавшим пол коридора. Мне отчаянно желалось услышать того, кто наверняка поймет меня. Наверное, Стриж сейчас в отчаянье − Ратмир являлся для него отправной точкой, непоколебимой твердью. Теперь его не стало.

− Извини, Веда, − Богдан нахмурился, − ему, наверняка, сейчас не до твоих разговоров. Поговоришь с ним позже.

− Хорошо, − прошептала я через глубокий вздох, даже почувствовав облегчение из-за отказа, и позволила поднять себя на ноги.

В огромном особняке с десятком спален для гостей, мне выделили небольшую, но очень светлую комнату с тяжелой старинной мебелью, словно бы вывезенной из экспозиции музея. Из распахнутого окна струилась лесная свежесть, и открывался вид на лужайку с деревянными широкими качелями с высокой резной спинкой.

− Тебе сейчас поесть принесут, − Богдан чувствовал неловкость, оставляя меня одну в чужом доме.

Я безучастно кивнула, рассеянно разглядывая обстановку, и обняла себя за плечи, боясь от слабости развалиться на куски. Мне очень хотелось превратиться в камень, чтобы в душе не рождалось никаких чувств, особенно пустоты.

Как легко злиться на того, кто просто ушел, и существовать, чтобы в один прекрасный момент заявить: 'Видишь? Я могу выжить без тебя!' Как же горько, что мне ничего не нужно доказывать. Просто, некому. Наши отношения с Ратмиром походили на перетянутые струны, готовые разорваться от любого неосторожного касания. Именно сейчас, когда его не стало, меня перестала волновать его родословная. Какая, в сущности, разница, если смерть, в конце концов, приравнивает всех − и людей, и аггелов, и даже доморощенных эльфов?

− Может, поспишь? − предложил брат, и снова увидел лишь безмолвный кивок. − Вы-глядишь измученной.

− Почему ты мне не дал вернуться в цех? − резко высказала я тот самый вопрос, который единственный крутился в пустой голове.

− Мы приехали туда, чтобы увезти тебя, − скупо отозвался Богдан и сжал челюсти. − Я должен уйти, − он поспешно засобирался на выход, не желая продолжения тяжелого разговора. − Приеду вечером, ладно? Возьми коммуникатор, − он протянул мне приборчик с черным сле-пым зеркалом, − если что звони.

− Хорошо, − растерянно пробормотала я, принимая подарок.

Брат уже открывал дверь, когда я остановила его:

− Извини меня.

Он немедленно оглянулся, в глазах прочитался вопрос.

− Я думала, что все это время ты охотился на меня из-за браслета, − пустилась я про-странные объяснения, чувствуя муки совести, и нервно крутила в руках коммуникатор. − По-нимаю, что ошибалась и не знаю, как теперь… Боже, я так виновата перед тобой…

− Стоп, Ведка, − категорично перебил меня Богдан, выставив ладонь. − Ты же моя сест-ра, которая названивала мне по двадцать раз на дню и рассказывала о каждой мелочи. Родители тебя не знают так, как я! Не изводи себя глупостями, я не злюсь, − не найдя, что еще добавить он замолчал.

− Вы вычислили предателя? − без особого любопытства уточнила я.

− Ищем, − поправил тот. − Этим занимается Свечка.

Все-таки сжав на прощание в медвежьих объятиях, Богдан уехал и оставил меня один на один с опустошенностью. День потянулся, похожий на густой золотой мед, сладкий до горечи. Потом его сменили сумерки, окрашенные розоватыми отблесками умирающего солнца. Лес медленно погружался в дрему и настороженно шумел кронами вековых деревьев, а на ухожен-ные папоротники и травы заструилась темнота. Мгла, не спеша, опускалась из густых ветвей, стелилась по земле и заползала клубами на полянку перед домом, пока окончательно не напол-нила густой свежий воздух.

Не в силах заснуть, я вышла на улицу, прихватив плед, и устроилась на качелях. Над го-ловой чернело небо, а луна, похожая на блин, таращилась сверху на неспокойный лесной океан. С ночным светилом перемигивались крошечные фонарики у самой земли и, отбрасывая в воздух желтоватое сияние, рисовали круги на траве. Темнота наполнила эльфийский заповедник перешептыванием листьев, стрекотом сверчков и потусторонним совиным уханьем. Из черной густоты леса светились далекие огни соседских особняков. По дороге за сплошной полосой высоченных дубов изредка шуршали по брусчатке припозднившиеся автокары. Их фары вспыхивали во мгле и мерились силой света с понурившими головы фонарями.

Где-то на другой планете продолжалась жизнь, но на моей Земле не осталось даже комаров. Обычно в лесу от них не спасали и растирки, а тут ни одного пищащего гада, способного составить мне компанию. Наверное, их специально распугивали заклинаниями, чтобы не мешали богатеньким жителям наслаждаться спокойными томными вечерами.

Завернувшись в покрывало, я коснулась зеркальца коммуникатора, и оно послушно ото-звалось, высветив на экране крупные зеленые цифры. Пальчик привычно набрал персональный номер старшего брата, и автоответчик насмешливым голосом Богдана прочитал мне выученную наизусть тираду: 'Сейчас я ответить не могу, поэтому оставьте свое сообщение. Но если тебя зовут Веда Истомина, и ты моя младшая сестра…' Не дослушав, я отключила вызов, а потом, раздумывая всего мгновение, быстро, пока не покинула решимость, позвонила Стрижу.

Наверное, от волнения я перепутала набираемые цифры. Зеркало вспыхнуло надписью: 'Ветров старший', и мои внутренности скрутило болезненной судорогой. Через секунды ти-шины раздался далекий и в то же время невероятно близкий голос: 'Вале, это Ратмир. Ответить не могу, − поприветствовал он, и как-то сразу стало понятно, что в действительности ему совершенно нет никакого дела до проблемы, с какой его беспокоили. − Оставьте сообщение, и я перезвоню. Салве', − попрощался он на языке аггелов.

От неожиданности у меня сжался желудок. В испуге я моментально отключила вызов, и со страхом уставилась на коммуникатор в дрожащей руке. Бьющееся, как у мышки, сердце за-ныло, и закололо глаза. Ратмира больше не было, но он оставался в незримом пространстве, где никто никогда не помешает мне слышать его.

− Ветров старший, − сдавленно прошептала я, по-настоящему страшась муки различить знакомый баритон еще раз, но страстно желая этого.

И снова голос забормотал мне в ухо: '…Это Ратмир. Оставьте сообщение, и я перезво-ню'.