Женщины Гоголя и его искушения - Максим Валерьевич Акимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был ли Гоголь тщеславен? Может быть, и да. Во всяком случае, если судить категорично и сгоряча. Если же углубляться в этот океан дальше, то получается занятная штука. Гоголю не нужны были чины и ордена, бешеные деньги и всякие бумажки, он был равнодушен к ним, но ему нужен был титул, высочайший титул – великий князь русской словесности.
Гоголь мечтал стать лучшим, мечтал стать самым первым, мечтал быть ведущим среди ведомых. И это стремление как-то само собой, каким-то почти органичным образом, соединилось в нём, в Гоголе, со стремлением войти в высший круг аристократии и воцариться в нём в качестве авторитета.
Отчасти такую манию гоголевского сознания обусловил культ Пушкина, тот культ, которому, несмотря на свой комплекс исключительности, был подвержен Гоголь (и являлся одним из главных пророков этого культа). Пушкин был иконой, Пушкин был законодателем мод интеллектуальной сферы, Пушкин был великий князь русской культуры. Но достичь всего этого Пушкин, как казалось, не смог бы, не являясь частью высшей аристократии, частью света. Даже цензуру преодолеть было бы тяжеловато, не говоря уже о более серьёзных препонах творчеству. И вот Гоголь тянулся к Пушкину, тянулся он к свету и, как-то, может, и сам не осознавая того, потянулся к князьям и графам, к княгиням и графиням.
Гоголь любил простой народ, в самом деле любил простой наш русский народ, и малороссийскую его часть, и жителей прочих губерний, он не делил нас на племена, он мечтал о ещё более обширном объединении – всеславянском. Будет нечестностью, коль мы всерьёз станем утверждать, что он был барином в том низком, пошлейшем смысле, как те барья, что держали «гаремы пастушек». Нет и нет, Гоголь в самом деле был иным, он чуждался не только формальной греховности, он хотел быть нравственно выше, но отчего-то его человеческое измерение не давало ему возможности отказаться от впитанных с молоком матери «патриархальных устоев». Гоголь выдумывал для себя «христианские оправдания» социальной стратификации и, заставив себя поверить этим оправданиям, жаждал приобщиться к высшему кругу, жаждал стать вровень с князьями и графами, а поскольку понимал очевидный факт наличия у него художественного гения, то рассчитывал оказаться наивысшим среди них, воссияв истинной звездой, истинным бриллиантом в оправе дворянского круга.
Гоголь хотел признания, хотел славы, почёта и уважения, причём в самой высшей степени, самой яркой из степеней. Николаю Васильевичу хотелось, чтобы потомки сказали так: «Было в той христианской державе сиятельное дворянство, были князья, были графы, бароны были, а самой высшей величиной в этой высокой категории благородных людей был мудрейший Гоголь».
Гоголь хотел сказку, как и многие из нас хотят её. Он хотел жить во дворце красивой сказки, быть князем её занимательного сюжета. И вот Гоголь искал князей и княгинь наяву, а не только во сне.
Художник Гоголь в минуты, когда ему было «доверено свыше», создавал свои удивительные полотна, на которых дворяне выглядят совершенно неприглядно, то есть являют себя перед нами в истинном виде, не скрывающем тех язв, что разъедали и дворянскую среду, и русское общество, которому давно пора было освободиться от сословной стратификации, отбросить на свалку истории деление на «высших и низших», а человек-Гоголь, едва успевая отдохнуть от высокой и тяжкой работы художника, вновь принимался мечтать о титуле великого князя земли Русской. И опять же подчеркну главное: не о банальной барской участи мечтал он, всё в нем было намного более замысловатым… но вот ведь беда, несмотря на замысловатость эту, так и тянулся Гоголь к князьям и графам, всё искал их дружбы, всё хотел стать избранным членом светского круга.
Вот и женщины, те женщины, на которых обращал своё внимание Гоголь, всегда, всякий раз, были аристократками высшего круга, на других он не мог глядеть с обожанием. Не привлекали его другие, не завораживали, не были предметом мечтаний. И Гоголь искал, всё искал избранницу среди княгинь, среди графских сиятельств. Признаваться в этом открыто он не хотел, это было весьма щекотливо и неловко, ведь он был всего лишь внук полкового писаря, дворянский паспорт которого очень и очень попахивал «липой» (как и у многих других малороссийских дворян, воспользовавшихся в екатерининские времена кое-какими лазейками, позволявшими «нарисовать» дворянские документы и примкнуть к имперской аристократии).
О том, как эти дворянские документы удавалось заполучить, не без доли ехидства описал потом Вересаев, будто делая небольшой упрёк предкам Гоголя и всех этих Данилевских и Базилевских, «дворянские» роды которых появились вдруг во времена матушки Екатерины.
Но по правде-то Гоголь конечно же был великим князем. Однако был велик вне зависимости от дворянского паспорта, он сам по себе был сказочно талантливым.
Но у всякого есть свои слабости, у всякого они есть. Гоголь был тщеславен, может быть, это не так и постыдно, не так и страшно, но это в конце концов отравило ему жизнь, не позволило выжить в том противоречии, которое являлось в натуре его бытия.
Гоголь хотел любви почитателей, хотел любви всей России, много любви, очень много. И он имел право претендовать на это обожание, и оно, надо сказать, было-таки у него, у Гоголя. Но как толстовская Анна Каренина хотела всё больше и больше страсти, так и гоголевское второе «я», та часть гоголевского существа, где жило тщеславие, требовала ещё и ещё.
Когда вышли первые из по-настоящему удачных повестей Гоголя, наш поэт почти мгновенно был признан талантом, редкостным, ярким талантом; когда же вышел первый том «Мёртвых душ» он был объявлен гением, объявлен светилом, провозглашён великим творцом. Не каждый, далеко не каждый может такое выдержать. Причём Гоголь был ещё относительно молод, а это есть дополнительная опасность для возникновения «звёздной болезни». И он не уберёгся, ею заболел. Но тут таится ещё один казус, глумливый казус! Став уже признанной величиной в писательской профессии, он так и не стал для высшего света тем «комильфо», которым хотел стать. И когда Александра Осиповна, увлекшаяся им, полюбившая его человеческие качества, была заподозрена в том, что крутит с ним роман, то князь Гагарин сказал ей, что такая связь – не комильфо.
Гоголь понимал всё это, да уж, чего-чего, а эти вещи он понимал, хотя и не желал артикулировать их для себя по-настоящему, то есть трактовать как глупую чванливость света, как его тупое высокомерие, как порок. Гоголь любил тот высший свет, к которому хотел был причастен, не мог разлюбить
