Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе - Еремей Парнов

— Донесение, Юний Сергеевич, вам отправить, конечно, придется, — сказал он после долгого размышления. — Служба есть служба. Но я искренне благодарен вам за проявленное понимание, за государственную, не боюсь сказать, мудрость. Серьезного значения подобным инцидентам придавать явно не стоит. Они не представляют опасности. В нормальной обстановке они бы вообще не имели места.

— Я ведь об этом к чему заговорил, барон? — Юний Сергеевич весь подобрался, как перед прыжком. — Не следует нам на мозоли друг дружке наступать. Я за разумный компромисс ратую. Помогите мне заручиться доверием наших помещиков. Многих неприятностей удалось бы избежать, будь они хоть чуточку сдержаннее.

— Вы рекомендуете проявлять сдержанность жертвам, полковник. Обратитесь лучше к насильникам.

— Я понимаю, барон, но насилие порождает насилие. Согласитесь, что полиция смотрит сквозь пальцы на незначительное нарушение закона. Однако всему есть пределы. Даже своеволию. Мне доподлинно известно, что в некоторых замках оборудованы специальные подвалы, где пытают и порют батраков.

— Все, что вы сказали, господин полковник, для меня совершеннейшая новость. Я проведу необходимое расследование.

— Я так и знал, что этим кончится, — с мрачным удовлетворением кивнул Мейендорф. — Плевелы, посеянные Райнисом, дали кровавые всходы. Я вас предупреждал, господин полковник! Просил принять меры… Вот они, плоды злонамеренных писаний вроде «Огня и ночи».

— Предупреждали вы не меня, а господина Пашкова. Мы с вами, насколько помнится, были солидарны.

— Да, это так, — вынужден был признать Мейендорф. — Простите, Юний Сергеевич. Но я просто вне себя! Вы посмотрите, что получается, Николай Александрович! — обратился он к Звегинцеву. — Сначала литературная клевета вырастает в молву, а затем полиция начинает прислушиваться к наветам черни! Я решительно отметаю подстрекательские нападки на славное лифляндское рыцарство.

— Дворянство, господин Мейендорф, — осторожно поправил Волков, — дворянство. Я не меньше вашего заинтересован в пресечении подобных слухов и еще раз предлагаю действовать совместно. Постарайтесь, чтобы господа дворяне не давали больше повода для злопыхательств, а мы приструним хулителей.

— Я уверен, что барон найдет время изучить вопрос. — Непринужденным жестом светского человека Звегинцев пригласил гостей прогуляться. — Дивная ночь! Вчера, господа, мы любовались метеорными ливнями. Незабываемое зрелище… Кстати, о Райнисе, барон, — он взял Мейендорфа под руку. — Мы с ним, оказывается, соседи.

— Почти, ваше превосходительство, — подал реплику Волков. — Он проживает в Новом Дуббельне.

— Сознаюсь, господа, что до последнего времени я даже не подозревал о существовании подобной знаменитости, — Звегинцев с наслаждением вдохнул ночной воздух: — Как хорошо!

Небо изливало таинственное свечение, исходившее, казалось, не от звезд, а откуда-то из глубин, неведомых и едва прозрачных, как дымчатое стекло. За вторым столом продолжалась игра. Гротескные силуэты людей на освещенной веранде вызывали невольный смех.

— Ишь как режутся! — Волкову захотелось побалагурить. — У кого это такой здоровый носище? Неужели у прокурора? Прямо Сирано де Бержерак!

— Этот поэт действительно доставляет вам столько хлопот? — спросил Мейендорфа губернатор.

— Больше, чем самый опасный бомбометатель.

— Пфуй! — фыркнул Папен. — Нашли тему для беседы! Выслать его по этапу в двадцать четыре часа, и дело с концом. Подумаешь, какой-то писака, помощник присяжного поверенного!

— Все не так просто, как вам кажется, генерал. — Барон вертел головой, выискивая падающие звезды. — Господин Пашков своим полнейшим бездействием поставил нас перед трудной задачей. Опухоль настолько разрослась, что простым хирургическим вмешательством с ней не справиться. Я трезвый реалист, господа. Николаю Александровичу едва ли захочется с первых же дней правления ввязываться в подобный конфликт.

Заглядевшись на звездную пыль, барон споткнулся, но Звегинцев поддержал его.

— Благодарю, Николай Александрович… Что-то все-таки нужно делать, господа. Ведь чем далее, тем труднее. Нужны быстрота и отвага. Победителей, как известно, не судят.

— Бабушка надвое гадала, барон, — хохотнул Волков. — Разве плохо мы провели задержание господина Горького? Ювелирная, доложу вам, была операция. Он и опомниться не успел, как в арестантском вагоне очутился. Казалось бы, Петербург в ножки нам кланяться должен, но ничуть не бывало! Алексея свет Максимовича подержали в крепости для проформы и поторопились выпустить. Лети, мол, пичужка, из клетки, тю-тю!

— Общественное мнение, знаете ли… — пробормотал Звегинцев, прислушиваясь к далекому женскому смеху на пляже.

— Именно. — Полковник отшвырнул недокуренную папиросу. Не видя дыма, он не получал удовольствия от курения. — Умные люди не повторяют дважды одной и той же ошибки… Необходимо иное решение.

— Какое же? — Барон пошел ва-банк. — Поговорим без обиняков, господа. Как вы намерены поступить, Николай Александрович?

— Откровенно говоря, мне бы действительно не хотелось начинать службу с такого скандала, но я осознаю серьезность положения и готов рассмотреть другие идеи.

— Другие? Отвечу откровенностью на откровенность. Завтра, господа, шестого августа, в Курляндии вводится военное положение. — Мейендорф умолк на мгновение и, довольный произведенным впечатлением, небрежно добавил: — Надеюсь, что вскоре сумею сообщить вам аналогичную новость и про нас. Петерсбурх, как видите, настроен серьезно и шутки шутить не намерен. Возможно, в условиях военного положения мы иначе взглянем на некоторые вещи?

— Не берусь спорить, барон. — Волков ушел в себя. Болезненно заныло сердце.

Кто он такой, чтобы вести самостоятельную игру? Всего лишь провинциальный полковник. Не лучше ли безоговорочно подчиниться этому человеку, который не устает являть доказательства истинного могущества. Что перед его тайной, не знающей препятствий властью жалкие губернаторские прерогативы? Не переоценил ли ты, Юний, Звегинцева, не сделал ли непоправимой ошибки?

Зорко вглядываясь в ошеломленного губернатора, чье лицо смутно голубело вблизи, Волков подумал, что Звегинцев не более чем марионетка, которую «черный барон», этот непревзойденный фокусник, в любую минуту смахнет в свой сундук и захлопнет крышкой.

— Мне пришла одна мысль, милый барон. — Он подошел к Мейендорфу. — Вы знакомы с московским губернатором?

— Не имею чести, но мой ближайший друг, барон Медем, московский градоначальник и, разумеется, хорошо знает господина Дубасова.