Аристономия - Григорий Чхартишвили

Проследить за трамваем нетрудно. Пока шли по улицам – тоже. А на пустыре агенты могли отстать и в бинокль подсмотреть, в какой двор вошли Антон с Бляхиным.

Если всё так (а иначе не может и быть), то в эту самую минуту уже мчатся грузовики с солдатами, чтобы оцепить весь район. Опытные агенты – те самые, что брали человека из трамвая, – готовятся к штурму подпольного центра.

А здесь всей охраны паренек с «наганом» и девчонка.

Из-за угла высунулся Бляхин.

– Антоха! – позвал он уже совсем попросту. – Давай сюда!

Идти там было особенно некуда. Почти сразу за домом поднималась серо-белая стена каменного обрыва. Но, обойдя избушку, Антон увидел ржавую железную дверь, врезанную прямо в скалу.

– Тут много нор понарыто, – объяснил Бляхин. – В стародавние времена камень резали, с него весь Севастополь построен. Заходь, не робей.

Он потянул створку, за ней открылся узкий проход, в котором густела тьма.

Бляхин затворил за собой дверь. Стало совсем темно. Как идти дальше, непонятно. На ощупь?

Но Бляхин придержал Антона за плечо.

– Мы это, товарищ Сердюк!

– Вижу, – ответили из мрака, непонятно кто и непонятно, как тут можно было что-то видеть.

Щелчок. Вспыхнул свет. От неожиданности Антон зажмурился.

Откуда здесь электричество? Значит, есть собственный генератор.

Оказалось, что за проходом расположено большое помещение, целый зал, вырубленный в горной породе.

Посередине стол. За столом седой человек. Перед ним револьвер, две «лимонки». Лицо у человека неподвижное, землистого цвета.

– Шагай, шагай.

Бляхин подтолкнул Антона к одной из четырех дверей: две слева от стола, две справа.

Опасливо поглядывая на седого, Антон шепотом спросил:

– Он тут в темноте сидит?

– Так надежней. Товарищ Сердюк из шахтеров, всю жизнь под землей. Лучше кота видит. Нас просто не возьмешь. Сейчас сам увидишь.

– Кого «нас»? – спросил Антон, чтоб не выбиваться из роли.

Бляхин только хмыкнул.

За дверью была длинная штольня, однако рассмотреть ее не хватило времени. Едва Бляхин потянул за ручку, свет опять погас.

– Я это! – снова крикнул Филипп в темноту.

– Ага, – ответили глухо, словно из-под земли.

Опять загорелось электричество. Сверху длинный коридор был освещен несколькими лампами, а заканчивался он кирпичной стеной, и в ней чернела щель. Голос мог ответить только оттуда.

Они пошли вперед, прямо на стену. Вскоре стало видно, что из дыры высовывается дуло ручного пулемета.

Действительно, их тут взять непросто, соображал Антон. Избушка с братом и сестрой – только фасад. Ефим и Санька местные жители, не привлекают внимания, не вызывают подозрений. А настоящий штаб спрятан в бывшей каменоломне. Без кровопролитного боя сюда не ворвешься.

В десяти шагах от стены стало видно, что вправо ведет еще один коридорчик, упирающийся в стальную перегородку.

Бляхин крикнул в дырчатое окошко:

– Привел!

Что-то щелкнуло, створка приоткрылась.

– Заходь, я снаружи останусь. – Бляхин подмигнул. – Да не жмись ты.

Антон увидел еще один большой зал. Свод и стены терялись во мраке. Свет давала только лампа на столе.

По каменному полу скрежетнуло. Человек, у которого вся верхняя половина тела была отрезана тенью, поднялся из-за стола.

– Что, брат? Интересная штука жизнь?

Навстречу Антону, посмеиваясь, шел Панкрат Рогачов.

– Вот тебе на, глазами хлопает. А я думал, ты по Бляхину догадался, к кому тебя ведут. Раньше ты, Антон Маркович, посмышленей был. Отупел в Швейцариях, отупел. У меня, брат, когда в Женеве кис, тоже от скуки мозги заржавели…

В черной рубашке под горло, с усами и отросшими волосами Панкрат Евтихьевич был похож на Максима Горького с известного серовского портрета, только глаза у Рогачова были не скорбные, а веселые.

– Надо же, где довелось свидеться… – Он с любопытством разглядывал Антона. – Повзрослел. Но всё такой же. Тихоня. Что моргаешь? Хочешь ведь спросить, какого беса я тут делаю. Спрашивай, не стесняйся.

Антон спросил про другое – про необъяснимое, поразительное.

– Мне и правда в голову не пришло, что вы тут… Когда я вас видел в ноябре восемнадцатого, вы были очень большой начальник. И Бляхин сказал, что вас в Москву перевели…

– Ну, Филя у нас знатный конспиратор. – Рогачов фыркнул. – Это, брат, в старой России начальники либо сидели в кабинете, либо парадировали на белом коне, а думали только о карьере. У нас по-другому. Где ты нужнее, туда и идешь. От служебного роста никаких тебе удовольствий, а совсем наоборот. Чем выше должность, тем больше работы и жестче спрос. Зачем же я буду вверх карабкаться, если мне за это не светит ни богатств, ни дворцов, ни поместий? – Он подмигнул. – Скучно живут большевистские начальники. Сейчас вот партмаксимум ввели. Коли ты член партии, не можешь получать зарплату больше, чем у квалифицированного рабочего. Для меня, если желаешь знать, эта командировка навроде вакации. Крым, май, казаки-разбойники, романтические катакомбы. – Он обвел рукой сумрачный зал. – Чем я не Луиджи Вампа?

С неуверенной улыбкой Антон посмотрел вокруг. Глаза начинали привыкать к полумраку. Теперь было видно, что у стен сложены какие-то ящики. Неподалеку ритмично и звонко капала вода.

– Лучше про себя расскажи. Каялся я потом, в Питере, что упустил тебя из виду. Стыдно перед Марком Константиновичем. Чертово было времечко, работы невпроворот. А когда немножко разгреблись и послал за тобой, сказали, что ты уехал. Значит, в Швейцарии был? На врача учился? А в Севастополь тебя мой заклятый дружок Бердышев вызвал, так?

– Нет. Я сам приехал.

Панкрат усмехнулся:

– Скучно стало? Понимаю. Я в эмиграции тоже с тоски чуть не спятил. Ты где обретался, в лучезарной Женеве?

– В Цюрихе.

– Ну, это совсем склеп. В Крыму, конечно, веселее…

Не выдержав цепкого взгляда, Антон опустил глаза.

«Грузовики с солдатами. Оцепление. Агенты. Что же будет?»

– Значит, состоишь советником при лютом враге советской власти? И, конечно, братствуешь в Белой Розе. – Рогачов небрежно махнул рукой. – Не удивляйся, дедукции тут на копейку. Знаю, знаю про эту благоуханную организацию. Бердышев – вражина поопасней атаманов и генералов. Ничего, мы ему устроим войну Алой и Белой Розы.

Когда Антон ничего не ответил, Панкрат вздохнул.

– Выходит, ты в бердышевскую веру перешел? Жаль.

– А если и так? Убьете? На цепь посадите в этой вашей пещере? – спросил Антон и сам себе удивился – уже не в первый раз за этот день.

– Зачем это? – удивился Панкрат. – Поговорим, и иди себе. Не выдашь же ты меня. Сын Марка Клобукова? – Он пожал плечами. – Невозможно. Это Филя, который вашей семьи не знал, может так думать. Говорит: «Если я барчука зря привел, тут его и похороним». Филя парень старательный, но по молодости еще глупый. Людей не чувствует. Обязательно нам с тобой надо поговорить, раз судьба вновь свела. Потолкуем – и отправляйся на все четыре стороны. Если же я в тебе ошибся, улечу со своими товарищами в небо, полковнику Патрикееву не достанусь.

Он со смехом кивнул на штабель ящиков. Антон догадался: это динамит или какая-то другая взрывчатка.

– Ну, рассказывай, швейцарец, како веруеши. Что думаешь про наш веселый хоровод? С кем танец танцуешь – с ними, с нами? Или так, у стеночки стоишь? Может, я промахнулся насчет Белой Розы?

– Нет, не промахнулись!

Глупо было бы упустить такой шанс. Высказать идею о мирном сосуществовании двух Россий человеку умному, масштабному, бескорыстному, совсем не похожему на когтистое и зубатое чудовище, каким изображают Большевика на агитационных афишках.

Антон заговорил горячо и, как ему самому показалось, складно – ведь идея была выстраданная, продуманная до мелочей.

Он говорил про то, что коммунистическая доктрина в России победила, это уже ни у кого не вызывает сомнений. Враги большевизма обессилены и повержены, красная правда для народа оказалась убедительней белой. Но стоит ли уничтожать последний лоскут, оставшийся от прежней России? Это принесет пролетариату больше вреда, чем пользы. Идеологи Третьего Интернационала не дорожат наследием великой и гуманной русской культуры, они хотят сбросить с корабля современности Пушкина с Лермонтовым, Достоевского и Чехова, православие, всякое инакомыслие. Хорошо, сбрасывайте, но позвольте людям, которым дороги эти обломки, жить на острове – верней, на полуострове. Стройте новый мир по-своему, но и нам дайте возможность выстроить жизнь по нашей правде. Будущее продемонстрирует, какой путь для России лучше. И, скорее всего, произойдет конвергенция, естественное слияние позитивного опыта обеих моделей.

Слушатель не перебивал, лишь хмурился. Особенно когда Антон стал расписывать преимущества свободной состязательности двух социально-политических систем.

Чувствуя, что тратит красноречие попусту, Антон растерянно умолк.