Новый Мир ( № 1 2010) - Новый Мир Новый Мир

“...России придется стать страной-пионером в деле построения общества модерна из общества потребления, существующего на обломках прежних модернизационных проектов”.

“Сегодня Запад, находясь в условиях однополярного мира, не заинтересован в модернизации стран, лежащих за пределами евроатлантической цивилизации, и потому не может рассматриваться как реальный донор развития”.

“Мы все принадлежим одному миру”. О современном искусстве из первых уст. Беседу вела Анна Гилёва. — “ OZON.RU ”, 2009, октябрь <http://www.ozon.ru>.

Говорит Екатерина Дёготь: “Современное искусство сейчас устроено так, что оно носит международный характер. Сейчас нельзя быть художником из Новосибирска. <...> Сейчас нужно обязательно быть вписанным в международный контекст, поэтому всякая национальная история — это гетто, второй сорт”.

“Современный человек в России привык к тому, что искусство — это что-то, что украшает жизнь человека некими прекрасными формами, да еще, как правило, изображающими человеческую фигуру. Так вот эта роль искусства закончилась. Сейчас дизайн украшает нашу жизнь, а от искусства надо ждать чего-то, чего обычно ждут от литературы. То есть какого-то рассказа в той или иной форме, постановки каких-то вопросов. <...> Прекрасное никто не отменял, но оно в другом. Как говорил Кант, „если человека интересует прекрасное, так ему лучше пойти и посмотреть закат”, который будет в 150 тысяч раз прекраснее, чем любая картина. Он совершенно прав, потому что искусство предоставляет нечто другое, и даже во времена Канта это было так, а сейчас так вообще”.

Невольник слова. Валентина Курбатова спрашивал и слушал Лев Шлосберг. — “Псковская губерния”, 2009, № 37, 30 сентября — 7 октября; № 38, 7 — 13 октября <http://gubernia.pskovregion.org>.

Говорит Валентин Курбатов: “А фильмом [„Андрей Рублев”] я, правда, оказался недоволен. <...> Тем более я все-таки увидел еще и срезки — те кадры, о которых только и говорили во ВГИКе. Нам показали срезки этого фильма — то, что не вошло в картину, что было брошено в корзину, а терпеливый человек собрал: эти пылающие коровы, этот зарезанный мальчик, которому татарской пилой вспарывают горло, и он лежит, этот мальчик, со страшной кровавою полосой, на свежих бревнах для постройки храма, и пила рядом брошена с окровавленными зубьями, и качается эта брошенная пила и еще звенит от броска тоненьким звуком: дзинь, дзинь!.. Смотреть это нельзя.

— Как он [Тарковский] это снимал?

— Не знаю, я технически этого не понимаю, жестокое у него было сердце, действительно, но, видимо, необходимое для такого рода труда”.

А также: “Я говорю: „Александр Исаевич, но ведь на самом деле мы с Вами знаем, что расширить словарь нельзя. Словарь — не такой инструмент, чтобы можно было взять и раздвинуть его границы, употребив человеческую волю. Мы бы тогда, с этой волей, говорили бог знает на каком ослепительном языке. Скорее, быть может, сохранить, уберечь, спасти, загородить, но не расширить”. — „Ну, поглядите, а потом скажете”. Но „потом” уже не случилось. <...> Я не дерзнул тогда сказать, что для меня трудность чтения Солженицына в том и состоит, что у него все написано при помощи этого расширенного словаря. То есть при чтении ты все время чувствуешь усилие, все время чувствуешь текст, который никогда не дышит с естественностью и свободой; видно, что он все время, каждую минуту, над каждой фразой работает”.

Андрей Немзер. Дичаем вместе! — “Время новостей”, 2009, № 179, 30 сентября <http://www.vremya.ru>.

“Кино — это не в последнюю очередь ремесло, а ремесло жило, живет и будет жить традицией в самом точном смысле слова — передачей практического опыта. Все так, но при одном условии: представление о традиции (грубо говоря, о том, что вообще на экране когда-то на радость публике показывали) работает лишь в том случае, если значимо как для творцов, так и для их аудитории. Соответственно одичание художников окажется проблемой только для грамотного (насмотренного) зрителя. Если же культурный багаж потребителя точно совпадает с программами двух ведущих телеканалов, где дозированные порции киноклассики и актуальной — условно говоря, „обоскаренной” и „пальмоносной” — продукции растворены в сериальной взвеси (плюс энное количество блокбастеров), то никакой проблемы традиции (равно и новаторства) не существует вовсе”.

“Полагают, что к актуальному искусству публику надо приучать. <...> Только не верю я, что человек, выключенный из культурной традиции, переставший читать „старые книги” в 1987 году (или вовсе этим не занимавшийся), брезгливо глядящий на „школьную программу” (к которой, заметим, сокровищница мировой литературы не сводится), не знакомый с классической музыкой (живописью, театром, кинематографом), способен по-настоящему понять и полюбить то лучшее , что безусловно существует в сегодняшнем российском искусстве”.

См. также: Андрей Немзер, “К вопросу о необходимом ассортименте” — “Время новостей”, 2009, № 183, 6 октября.

Андрей Немзер. Памяти Миши Поздняева. — “Время новостей”, 2009, № 187, 12 октября.

“Получилось так, что прирожденный семьянин, домостроитель, хранитель предания, человек, созданный для легких побед и широких улыбок (огромное обаяние, литераторский блеск, дар песнопения — это не о стихах, а о чудном голосе и исполнительском шарме), обернулся бесприютным скитальцем. Завершая речь к четверым детям (никогда — вопреки мечте — не игравшим в одной детской), он выдохнул: Однажды ночью, выйдя из чата / и заметив в углу медведя с оторванной лапой, / пожалейте его, чем-то схожего с вашим папой. Чего тут больше — горечи? надежды? Сказано же утешительницей Барто: „Все равно его не брошу, потому что он хороший”. Но того важнее название, которым Поздняев снабдил свой плач, — Exegi monumentum ”.

“Прости, милый, что мало и редко говорил тебе о том, как много значил ты в моей жизни и, уверен, в судьбе нашего литераторского поколения. Прости, Миша,

и прощай”.

См. также: Андрей Немзер, “Памяти А. М. Пескова. На 56-м году оборвалась жизнь Алексея Михайловича Пескова, историка литературы, писателя, профессора Московского университета” — “Время новостей”, 2009, № 197, 26 октября.

“О своем влиянии на умы я никогда не думал”. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Львом Рубинштейном. Участвуют Леонид Костюков и Татьяна Кокусева. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 2 сентября <http://www.polit.ru>.

Говорит Лев Рубинштейн: “Мне вообще нравится слово „лирика”: оно, как ни странно, не покрывается пылью все-таки. Потому что оно…

Леонид Костюков: Не целиком покрывается.

Л. Р.: Оно не покрывается, потому что мы вот так все время делаем… Оно все время стряхивается. Лирика — очень плавающее понятие. Недаром, скажем, в немецкоязычном интеллектуальном мире очень подозрительно относятся к слову „поэзия”… Потому что оно старомодное и отсылает к чему-то такому в лавровых венках, каким-то портретам в кабинете литературы. Поэзия — это что-то такое обязательно с большой буквы…

Л. К.: „Мое творчество” еще.

Л. Р.: Вот, да. А при этом слово lyric , вот оно вполне актуальное и понятное. Вот человек, пишущий лирику. Слово поэт — оно дико старомодное. Как пиит, если по-русски сказать. Вот так примерно звучит. Только иронически можно.

Л. К.: То есть графоман называет себя поэтом. А поэт называет себя лириком. Вероятно, так.

Л. Р.: Да. Потому что лирика — понятие плавающее. Оно, слава богу, не определимо до конца. Поэтому мы его все время определяем на слух, на вкус, на прикосновение. Никто не знает, что такое лирика. Вот этим оно живет. <...> Хотя я вроде не лирик по своему поэтическому темпераменту. А может, и лирик. Я не знаю. Это вообще лучше не мне судить. Боюсь, что немножко лирик”.

“Получили решение ЦК с разрешением на выпуск романа в свет”. Беседу вел Евгений Жирнов. — “Власть”, 2009, № 38, 28 сентября <http://www.kommersant.ru/vlast.aspx>.

Говорит бывший заведующий сектором художественной литературы отдела культуры ЦК КПСС, а затем заместитель заведующего отделом Альберт Беляев: “Я не пытаюсь выглядеть лучше, чем был и есть. Например, Твардовский говорил обо мне: „Он был полон сочувствия к нам”. Но я мог действовать только в жестких рамках установок свыше. Я подчинялся партийной дисциплине. Бывали случаи, когда добиться публикации произведения не удавалось несмотря ни на что. Так получилось с романом Александра Бека „Новое назначение””.