Колдуны и министры - Юлия Латынина

– Боюсь, – сказал Арфарра, – что народ не обратит на это внимания.

– Как же не обратит, – возразил Чареника, – когда они уже умудрились запретить этому негодяю штурмовать дворец! Кое-кто, господин Арфарра, распускает вздорные слухи о том, что у вас нет документов господина Нана, и что завтра господин Нан сам предъявит эти документы на Соборе! Ходят слухи, что вы тайно заказали у дворцового резчика копии двух печатей, овальной и с пеликаном, которые Нан тоже держал в сундучке! Лучший способ опровергнуть эти сплетни – принести сюда документы об Андарзе.

– А вы как думаете? – спросил Арфарра другого советника, господина Лая.

– Я ничего не думаю, – ответил советник, – пока не увижу документов об Андарзе.

Арфарра обвел глазами всех сидевших за столом: все одиннадцать смотрели на него, как коза на капусту.

– Хорошо, – сказал господин Арфарра. – Отложим заседание до вечера. Вечером, в присутствии государя, я оглашу эти документы.

Господин Арфарра улыбнулся, встал и вышел из Голубого Зала, чувствуя себя в точности, как сазан на сковороде.

Обед в комнате, обтянутой красными циновками, продолжался. Унесли вторую перемену, третью, и перед гостями в теплых глиняных чашечках задымилась «красная трава», а стол покрылся серебряными корзиночками, наполненными сладостями пяти видов и десяти вкусов.

О претенденте больше не было сказано ни слова, и было видно, что Шимана не очень-то доволен теми словами, что были сказаны.

Шимане принесли какую-то бумажку. Он прочитал ее, пожевал пухлыми губами и сказал:

– Господин Нан! Народ требует суда над теми, кто высосал его кровь и мозг. Я не скрою от вас, что Чареника – мой давний враг, и мне приятно знать, что мои враги – отныне враги народа. У вас есть папка на Чаренику и прочих: почему бы не зачитать ее завтра в соборе?

– Не знаю всех обстоятельств, – осторожно сказал Нан, – может быть, эти документы уже у Арфарры.

Шимана пошевелил свою чашечку.

– Ужасно, – сказал он. – У этих, на площади, язык без костей! Станут говорить, что вы, мол, уже договорились с Арфаррой, купили свою жизнь ценой этих бумаг.

– Не думаю, – поспешно сказал начальник «парчовых курток» Андарз. – Там целая папка касается меня, и если б эти документы были в руках Арфарры, он бы нашел способ зачитать эту папку прямо с трибуны собрания.

Нан молчал. Шимана помахал принесенной бумажкой.

– Шесть часов назад, – сказал он, – в Голубом Зале самозванец Арфарра предложил государю восстановить вас в должности. Негодяй Чареника так и закричал: «Нан и Арфарра сговорились за счет блага народа!»

Нан молчал.

– Все дело упирается в документы, – нетерпеливо сказал еретик. – Что скажут, если вы откажетесь их огласить? Скажут, что вы еще надеетесь на примирение с дворцом!

Внезапно Нан вынул из рукава записку и протянул ее Шимане. Записку ему бросил в толпе какой-то из агентов Арфарры. Арфарра предлагал меняться: Нан отдает сундучок с документами, а взамен получает сына.

Андарз всплеснул руками:

– Какая дрянь! Отдайте ему бумаги!

Шимана внимательно прочитал записку и порвал ее.

– Ничего Арфарра с вашим сыном не сделает, – возразил Шимана. – В крайнем случае отрежет… чтобы тот не мог быть императором.

Слово, употребленное еретиком, было непозволительно грубым.

Первый министр побледнел от бешенства.

– Вы думаете, – сказал он, – мы достаточно сильны, чтобы уже ссориться?

– Я думаю, господин Шимана, – сказал Андарз, – что сын Нана и государевой кузины, – единственный, помимо государя, ныне живой отпрыск государева рода, и вам стоит упомянуть об этом на вечернем заседании. А господин Нан за это отдаст бумаги, касающиеся вашего врага Чареники.

На этом и порешили.

Нан и Андарз откланялись и покинули комнату с красными циновками. Шимана остался наедине с писаной красавицей. Он поклонился и сказал:

– Документы – бог с ними, можно повесить Чаренику и без документов. Но вот что важно: чтобы Нан навсегда порвал с этими людьми из дворца и сам добивался их гибели. Кончилось время мира!

– Дурак! – сказала женщина, – народ повесит Чаренику за его преступления, а за какие преступления повесишь ты Арфарру?

– Матушка, – сказал Шимана, – я не понимаю, о чем ты?

– Выборы, выборы, – закудахтала женщина. – А кого выберут-то? В столице, пожалуй, выберут тебя! А в провинции-то выберут Арфарру!

Полное лицо Шиманы стало цвета мела.

– Можно обвинить его… – и тут же еретик замолк. Все те соображения касательно всенародных выборов и Арфарры, которые уже представлялись Чаренике, пришли в голову и его заклятому врагу.

Но следующие слова писаной красавицы заставили Шиману окаменеть.

– Если Нан будет жить, – сказала она, – то кто-то из вас через три месяца отрежет другому голову! А если он умрет сегодня, то он станет богом-хранителем революции. И если смерть его приписать Арфарре и Киссуру, это и будет то преступление, за которое их можно казнить по суду.

– Матушка, – воскликнул Шимана, – я буду неблагодарной лягушкой, если не отомщу за смерть Нана! У нас хватит мужества дойти до эры Торжествующего Добра, даже если придется идти по трупам!

И пошел распорядиться.

Поездка Андарза и Нана к дому первого министра заняла почти час: народ не давал им проходу, осыпая жареным зерном. Министр полиции Андарз заплакал и стал на колени.

– Нан, – сказал он, – вы чувствуете запах свободы?

Нан, по правде говоря, чувствовал лишь запах чеснока.

Нан и Андарз прошли в широкий двор: там, среди ликующего народа, стояло десять сектантов, в красных куртках и с мечами, и впереди них – сын Шиманы, стройный, красивый юноша лет семнадцати. Нан знал его и любил: в отличие от своего отца, тот получил изрядное образование и учился в лучших лицеях.

Юноша опустился на колени перед Наном и произнес:

– Отец сказал: «Пока Арфарра держит его сына во дворце – иди и будь его сыном». Ах, господин министр! Этот колдун Арфарра сделал из бобов и бумаги целое войско наемных убийц и послал их по вашим следам: а вы даже свою охрану оставили в Зале Пятидесяти Полей. Можно мы будем охранять вас?

Андарз и Нан довольно переглянулись. «Все-таки Шимана устыдился, – подумал Андарз. – Послал сына, для примирения, почти заложником». Засмеялся, обернулся и спросил Нана:

– Как вы думаете, – примет государь делегацию или нет?

– Думаю, – сказал Нан, – что с ним случится приступ астмы.

– Что ж, – усмехнулся Андарз, выпятив губу, – он не понимает, что если с ним случится приступ астмы, то через месяц ему отрубят голову?

Нан поглядел на Андарза. Министр полиции, взяточник и поэт, был очень хорош сегодня. Его большие васильковые глаза так и светились, дорогой кафтан был измят и разорван на груди, и на высоком лбу красивого цвета спелого миндаля была повязана красная шелковая косынка. Он совсем не походил на того человека, который, два года назад, прятался в масляном кувшине и плакал в ногах Нана.