Айседора Дункан: роман одной жизни - Морис Левер

— Ладно, оставьте все это. Отдохните, а я подсчитаю деньги.

И пока Айседора наливает и выпивает вторую рюмку коньяка, Мэри подсчитывает деньги. Оказалось более двух тысяч долларов.

— Бедный Сережа, — бормочет Айседора. — Я уверена, что он даже не представляет, что значат эти деньги. У него в жизни никогда не было такой суммы. А когда увидел, как я транжирю, в нем сработал инстинкт крестьянина, и он решил спасти хотя бы часть. Конечно, для тех, кто так нуждается в них у него на родине. И ведь деньги эти были у него в тот день, когда портной пригрозил мне тюрьмой, если не оплачу два заказанных им костюма!

Утром Айседора оплатила ущерб, нанесенный отелю «Крийон», и уехала вместе с Мэри в Версаль, отдохнуть в гостинице «Источник». Приехав, бросилась в постель. Из-за волнений прошедшей ночи у нее поднялась температура. В конце дня к ней приехал врач, осматривавший Сергея. Он подтвердил, что состояние ее мужа требует госпитализации.

— В любом случае, — добавил он, — в отношении его выписан ордер на высылку из Франции. В ближайшее время он должен покинуть страну.

— А иначе?

— Иначе полиция не выпустит его.

— В таком случае лучше отправить его в Берлин. По крайней мере там у него есть друзья и представитель советского правительства. Я приеду за ним, как только смогу. Сейчас у меня нет сил. Я совершенно разбита.

На следующий день, на заре, двое полицейских посадили Сергея в вагон поезда, едущего в Берлин. Его сопровождала Жанна. Айседора дала ей денег на дорогу.

ГЛАВА XXII

Одетая в длинное пурпурное платье, Айседора ходит по своей комнате в гостинице «Источник» и отвечает на вопросы корреспондента «Интернэшнл ньюс сервис». Приключение в отеле «Крийон» наделало много шума в американской прессе. «Он не выдержал». «Поэт Айседоры вызвал возмущение в парижском отеле», — писали газеты.

— Я никогда не верила в брак, особенно между артистами и вообще людьми творческими. А теперь — тем более не верю. Я вышла замуж за Сергея только для того, чтобы он смог выехать из России. Сергей обожает меня настолько, что готов целовать мои следы на земле, но когда становится невменяемым, то способен убить меня. Этот парень самый влюбчивый на земле, но он раб своей судьбы. Он не выдержал. Как не выдерживают ударов судьбы все гении. Во всяком случае, у меня уже нет надежды вылечить его.

— Перед этой историей вы поссорились?

— Вовсе нет. Надо сказать, что у Сергея серьезное нервное заболевание, которым страдают многие поэты. При первых же признаках болезни я поехала искать врача. Но, когда вернулась, было уже поздно, он разгромил все в номере. Вы знаете, некоторые русские подобны тем растениям, которые погибают, если их лишить родной почвы. Взять, к примеру, беднягу Нижинского. Он сошел с ума. В этом Сергей похож на него. Поэтому я предпочитаю, чтобы он вернулся в Россию.

В тот же день и тот же час Есенин отвечал на вопросы журналистов, ожидавших его на берлинском вокзале. Очень раскованный, разговорчивый, с улыбкой на лице. Почему уехал из Парижа? Очень просто:

— Хочу вернуться в Москву, поцеловать детей. Я не видел их с тех пор, как Айседора заставила меня покинуть Россию. Я же отец, что вы хотите?

— А ваша жена?..

— Айседора? Именно она и отправляет меня домой. Скажу по секрету: она очень скоро приедет следом за мной в Москву. Я ее знаю. Сейчас она сердита на меня, но это пройдет.

— Говорят, вы ураганом пронеслись по отелю «Крийон»?

— Вы имеете в виду этот… инцидент? Так вот. Жена решила устроить в гостинице небольшой прием в ознаменование возвращения из вашей говенной Америки. И вдруг на меня нашло… как бы сказать… желание выразить свои чувства.

— Но вы нанесли серьезный ущерб…

— Я нарушил условности, вот и все.

— И поломали мебель…

— Верно… условности надо ломать. Это необходимо. А что касается мебели, подумаешь!.. Айседора заплатила.

Эти параллельные объяснения не удовлетворили любопытство журналистов. Скандал в «Крийоне» по-прежнему вызывал толки и кривотолки о похождениях «красной танцовщицы» и ее «мужика-поэта». Айседора решает положить конец всем этим сплетням и неодобрительным суждениям. 17 февраля 1923 года она посылает в «Нью-Йорк геральд» свою версию событий и добавляет: «Вы написали, что приступы безумия, которыми страдает Есенин, объясняются его пристрастием к спиртному. Это абсолютно неверно. Они объясняются прежде всего суровыми лишениями, которые он пережил в годы войны и революции, а главное — плохим качеством контрабандного виски, которое он был вынужден пить в США из-за вашего несчастного „сухого закона“ и которое причинило вред его здоровью. Могу предъявить заключение известного нью-йоркского врача-нарколога, который подтверждает мои слова… Как понимаете, все, что произошло, глубоко меня взволновало. Я вывезла Есенина из России, где его условия жизни были очень трудными, чтобы спасти его гений. А теперь он возвращается в Россию, чтобы спасти рассудок. И мы должны молить небо, чтобы этот великий поэт, самый большой после Пушкина, по мнению Горького, мог продолжать творить красоту, в которой так нуждается человечество».

Однако пресса не прекращает нападки. Через несколько дней после опубликования этого письма корреспондент «Чикаго трибюн», некий Лоример Хэммонд, явился в ее убежище в Версале. Усталым голосом она отвечала, повторяя в двадцатый раз:

— Да, я сама посоветовала ему вернуться в Москву, где его по-прежнему любят, даже если он немного не в своем уме. Там он может разбивать все, что захочет, и никого это не побеспокоит, потому что он — великий поэт.

— Правда ли, что он украл у вас деньги?

— Как он мог их украсть? Я отослала все крестьянам, что умирают с голода в Поволжье.

На следующий день американская ежедневная газета опубликовала в трех колонках материал под шапкой: «Приговор Айседоры о поэте-беглеце: „Он — сумасшедший“».

С упорством матери, защищающей свое дитя, она посылает 23 февраля новое письмо с опровержением. Она считает, что последняя статья, опубликованная в газете, содержит пассажи, оскорбляющие и ее, и Есенина: «…Если бы ваш корреспондент дал себе труд поискать правдивую информацию, вы бы получили объяснение инцидента в отеле „Крийон“. Я сообщила господину Хэммонду, что Есенин оказался жертвой приступа эпилепсии и что между нами не было никакой ссоры. Я объяснила ему, что во время непродолжительных приступов он не может отвечать ни за свои поступки, ни за свои слова. Но, по-видимому, вашему репортеру, так искавшему что-нибудь поскандальнее, это объяснение показалось слишком простым. Знайте, что, несмотря на усталость и огорчение, я буду защищать до конца репутацию Сергея Есенина…»