Новый Мир ( № 10 2009) - Новый Мир Новый Мир

“Нетрудно видеть, что издание, отвечающее всем необходимым требованиям, — вещь трудоемкая. Его подготовка требует гораздо больше ресурсов, нежели халтура. Это не может не отразиться и на его цене — такая книга будет стоить дорого. Но для большинства публики разницы между хорошим и плохим изданием не существует, и наценка покажется неоправданной. Следовательно, тот издатель, который захочет относиться к своему делу добросовестно, неизбежно окажется в проигрышном положении”.

“Любовь” усохла на три четверти. Михаил Эпштейн — о невозврате кредитов русскому языку. Беседу вела Елена Дьякова. — “Новая газета”, 2009, № 75,

15 июля.

Говорит Михаил Эпштейн: “Сравним русский язык не с английским, а с русским же, но… ХIX века. В четырехтомном академическим словаре 1847 года 153 слова начинались корнем „люб”. В четырехтомном же академическом словаре русского языка (1982, под ред. Евгеньевой) осталось 41 слово из 153. Ушли: „любиться”, „любощедрый”, „любленик”, „любодейство”, „любогрешный”… В целом лексико-тематическая группа „любовь” сократилась почти на три четверти. Вот „добро” и „зло”. Было 146 слов с корнем „добр”, осталось 52. Ушли: „добродей” („злодей” остался), „добромыслие”, „добрословить”, „добротолюбие”. Из 254 слов с корнем „зло” остались 85. Ушли „злострастие”, „злоумие”, „злотворный”, „злосовестный”… (Глубокое, кстати, слово. Народовольцы, савинковцы, большевики: совесть у них была. Но злая.)”.

Люди со светящимися глазами. Финалист премии “Большая книга” Борис Евсеев о почвенниках, книжном рынке, забытых российских гениях и чернильных душах. Беседовал Ян Шенкман. — “Литературная Россия”, 2009, № 28, 17 июля <http://www.litrossia.ru>.

Говорит Борис Евсеев: “Я всегда был просвещенным почвенником. <...> Я тоже не желаю быть „лапотником”. Щи лаптями хлебать? Играть на балалайке? Выть на завалинке? Зачем же. Россия — просвещенная страна”.

“Я только что закончил роман-версию о великом композиторе восемнадцатого века Евстигнее Фомине. Европейские исследователи называют его самым крупным русским композитором той эпохи, а в России до сих пор о нем почти ничего не знают. Принято считать, что в восемнадцатом веке были только Бортнянский и Березовский”.

“Еще совсем недавно можно было услышать: я откатил тому-то и получил премию. И никто не стеснялся, это было даже модно. Такие нравы”.

Кстати, составитель “Периодики” вот никогда и ни от кого такого про литературные премии не слышал.

Ивар Максутов. Гарри Поттер и культура постмодерна. — “Русский Журнал”, 2009, 23 июля <http://russ.ru>.

“По существу вся поттериада посвящена проблеме смерти”.

“Хоркрукс (который в отечественном варианте зачем-то переведен как „крестраж”) — это артефакт и практика, которая состоит в том, что маг, совершая страшное деяние (например, убийство), разделяет свою душу и вкладывает одну часть в некоторый объект, который продолжает жить собственной жизнью. При этом хоркрукс — это не просто предмет, но и определенная практика. Хоркрукс — это особая придумка Роулинг, ее находка, которая делает честь всей серии и которая по праву займет свое место в истории религии. Да, именно в истории религии, поскольку хоркрукс — это не только и не столько идея разделения души и множественности душ, но именно весьма специфическая практика разделения души. Именно такой практики история религии и не знает в отличие от самой идеи множественности душ”.

Ср.: “Увы-увы, но именно мировоззренческая база у Роулинг — слаба. В отличие от того же Толкина, обладавшего стройными и твердыми религиозными взглядами, Роулинг, кажется, относится к тем самым „бытовым христианам”, которых у нас нынче большинство”, — пишет Елена Чаусова (“Гарри Поттер” — “Новые хроники”, 2009,

21 июля <http://novchronic.ru> ).

Cм. также: Елизавета Меркулова, “О чистоте крови” — “Правая.ru”, 2009, 28 июля <http://www.pravaya.ru>.

Игорь Манцов. Кинг-Kонг жив. — “Частный корреспондент”, 2009, 22 июля <http://www.chaskor.ru>.

“Возврат к советскому осуществляется не по чьему-то злому умыслу. Это происходит потому, что Советская власть противопоставляла себя Западу и настаивала: „Я — сама!” Постсоветское подражательство как таковое — это и не хорошо, и не плохо. Однако Запад моментально опознает подержанный дискурс, вцепляется в глотку, изысканно опускает и тутошнюю историю, и тутошнюю элиту. Элита нервничает, злится, вспоминает о самостоятельности, взыскует достоинства . Но наша единственная „территория самостоятельности”, пускай проблемная, — это территория, на которой осуществлялся советский проект. Подождите, едва верхи обидятся на Запад по-настоящему, они вернут многое и многое. Кажется, это Юрий Олеша выделял эпизод из „Идиота”, где некий любитель деньжищ не спешит бросаться за ними в камин, но, сцепив зубы, держится на самолюбии. Держится вплоть до обморока. Они сожгут даже свои большие деньги, едва Запад начнет глумиться по-взрослому”.

“То, что Олег Сивун зачислил Уорхола в „бренды”, сильно меня расстроило. Он живой! Он живой и светится”.

Марафон в одиночку. Беседу вел Николай Дмитриев. — “Литературная газета”, 2009, № 28, 8 — 14 июля <http://www.lgz.ru>.

Говорит Андрей Столяров: “Изменилась прежде всего медийная среда литературы. Раньше, как об этом говорил Бодрийяр, писатель сначала создавал книгу, и если она оказывалась приличной, то обретал известность. Теперь — с точностью до наоборот. Автор сначала нарабатывает известность через радио или телевидение, например, а уже потом подверстывает к этому свои книги. <...> Кстати, издатели это тоже осознают. Один из них, с которым у меня давние хорошие отношения, однажды так и сказал: „Стань знаменитым, и мы сразу же будем тебя печатать””.

Владимир Мартынов. “Музыка без антропологии — ничто…” Композитор, похоронивший эпоху композиторов. Беседовала Ольга Балла. — “Частный корреспондент”, 2009, 27 июля <http://www.chaskor.ru>.

“Понимаете, конец времени композиторов — это ведь не одномоментное событие: раз — и все. Это процесс, который может занимать не одно десятилетие. Формирование композиции тоже заняло в свое время век или даже полтора. Можно сказать, что первый композитор — это Перотин Великий, живший в середине XII века. А перед ним лет 100 — 150 шел процесс кристаллизации — начиная от первых органумов, которые были своего рода амфибиями: то ли композиции, то ли еще не композиции... Сейчас идет аналогичный процесс, только обратный: угасания, свертывания. Мы находимся, может быть, как раз в центре этого процесса. Он будет продолжаться как минимум еще до середины этого века. Ну, может быть, до конца века еще будет спрос на композиторскую продукцию. Но в смысле творческого тонуса она угасает, она уже становится мало кому интересной, не возникает громких имен. Последний бесспорно великий европейский композитор — Веберн, который погиб в 1945 году. <...> Знаете, есть такой паук коси-коси-ножка, мы в детстве ему отрывали ножки, и они дрыгались — вот в музыке сейчас происходит нечто подобное”.

“„Конец времени композиторов” и „Зона Opus posth ” вызывают резко отрицательную, даже суперотрицательную реакцию в музыкальных и композиторских кругах, но очень положительную — в кругах литературных и философских. По этому поводу уже устраивался ряд „круглых столов”: у Подороги, у Гиренка, в Институте философии, на философском факультете МГУ… Важно, однако, что эта отрицательная реакция никак не аргументирована. И я думаю, примерно то же будет и с „Пестрыми прутьями Иакова”, где говорится о конце времени русской литературы: со стороны литераторов это тоже должно вызвать сопротивление”.

См. также: Алла Латынина, “Слово в визуальном мире” — “Новый мир”, 2009, № 10.

Кирилл Медведев. “Интеллектуал — не привилегия!” Беседу вел Алексей Цветков. — “Рабкор.ру”, 2009, 31 июля <http://www.rabkor.ru>.

“Интерес к марксизму, мой в том числе — это, я думаю, реакция на пресловутую „постмодернистскую чувствительность”, на разрыв всяческих связей между словами, предметами, людьми, действиями, на все это мерцание осколков в головах, на неспособность выстроить хоть немного связную картину мира. На то, что постмодернистская философия называет невозможностью большого нарратива — цельного, связного повествования. И с этим можно было бы смириться, но мы видим, что такой агент, связывающий все и вся, существует, — это капитал, чье прямое и тоталитарное повествование сегодня касается всех и перечеркивает все постмодернистские благоглупости”.