Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

Капитан Марченко носил прозвище Штабной – память о его пребывании в штабе бригады. Но за последние дни он стал среди танкистов своим. В наступлении неплохо воевал и вот вляпался в положение, которому не позавидуешь. Гаубичный снаряд оборвал оба троса, еще два взорвались рядом с тягачом. Тягач задымил, крутнулся, пытаясь уйти из-под огня, но загорелась солярка. Трое ремонтников гуськом уползали прочь. Двое доползли до нас, третий остался лежать, подсеченный пулеметной очередью.

Крошечный, ничего не значащий эпизод в огромной битве. Горящий тягач, труп рядом с ним и обреченный танк на нейтральной, простреливаемой насквозь полосе. Марченко не мог бросить танк с исправным вооружением, одновременно понимая, что жизни ему отпущено немного. Он стрелял, выпуская снаряды наугад, зная, что они летят в сторону врага. Потом из переднего люка выскочил стрелок-радист, под пулями добежал до наших позиций. Худощавый паренек, оглохший от близких взрывов, рассказал, что экипаж живой и просит лебедку.

– Товарищ капитан говорит, мотор сильный, мы сами себя вытащим.

Появился, как нарочно, начальник разведки бригады Бутов. Сначала стал разбираться, почему радист покинул танк. Тот, заикаясь и дергая головой, повторял про лебедку. Бутов пригрозил парню трибуналом, но у того от напряжения потекла кровь из носа. Фельдшер, оттеснив капитана, положил паренька на дно траншеи и запрокинул голову, промокал кровь комком ваты.

– Нос ему заткни, – проявил медицинские познания Бутов. – Кровь сразу остановится.

– Он захлебнется кровью, – огрызнулся фельдшер. – Если помочь хотите, эвакуируйте раненых.

Начальник разведки, которого прислали, как толкача, стал допытываться у комбата Колобова, почему прекратили наступление.

– Где комбат-два, Дядин?

– Сейчас вызовем.

Пока ждали Дядина, у которого осталось всего штук восемь танков, Колобов позвал Таранца. Не обращая внимания на начальника разведки, попросил:

– Антон, капитана Марченко сейчас угробят! Я сосредоточу огонь, а ты организуй тросы и два танка.

– Их «фердинанд» побьет, – подумав, ответил ротный. – Но если прикажете… надо наступать. Марченко все равно не спасти. Гляньте, огонь какой!

Бутов приготовился отдать руководящую команду, самую грамотную и умную, но гаубичный снаряд рванул прямо под гусеницами подбитой «тридцатьчетверки». Когда опал столб воды, все увидели, что ствол пушки искривлен.

– Марча! – кричал с берега Таранец. – Уходи!

Но ротный, видимо, поджигал изнутри танк. Он выскочил вместе с механиком и заряжающим. Из люков тянулись струйки дыма. Десятки людей, наблюдающие за тем, что происходит, орали, торопя экипаж. Три человека из подбитого танка бежали вместе, поддерживая раненого механика. Всю группу накрыл гаубичный снаряд. Мы увидели глубокую воронку на берегу речки, наполовину заполненную водой, и чье-то тело с оторванными ногами. Еще три снаряда, положенные кучно, вспахали берег, раскидали останки. «Тридцатьчетверка» разгоралась, как поленница дров, облитая соляркой.

– Вот так… и хоронить нечего, – проговорил Колобов.

А вскоре прибежал командир роты из батальона Дядина и, приложив руку к козырьку, доложил Бутову, что товарища комбата убил в голову снайпер.

– Торопился к вам, товарищ капитан. Пуля прямо в шлем попала. Навылет.

Впервые за время общения с высокомерным командиром разведки я увидел не только растерянность, но и плохо прикрытый страх. За те полчаса, что он пробыл на переднем крае, у него на глазах убило, разорвало на части командира роты и двоих человек из экипажа. Сгорел и взорвался их танк, а снайпер убил командира второго батальона. Бутов приумерил пыл. Командира третьего батальона Малышева, находившегося далеко на правом фланге, вызывать не стал. Что-то обсуждали вдвоем с Колобовым и замполитом батальона. Атаку временно отложили из-за нехватки боеприпасов и ремонта поврежденных танков. Комбриг, видимо, согласился со своим помощником. Во второй половине ночи наметили наступление пехоты, а танковую атаку с десантом планировалось провести на рассвете. Бутова оставили на позициях руководить атакой. Он обошел позиции. Мы попрятали танки за сгоревшими домами (в сгоревшие стрелять вряд ли будут), в глубоких воронках, подкопав въезды, среди деревьев. Начальника разведки сопровождал все тот же старший лейтенант, которому мы не налили на поминках спирта, и двое автоматчиков.

Мы ели гречку с тушенкой, приняли граммов по двести и ждали, когда ремонтники закончат починку моего танка. Пока же весь взвод состоял из одного экипажа, полутора десятков десантников во главе с младшим лейтенантом, хорошим парнем из Калуги. Каким бы тяжелым и кровавым ни был день, человек не может жить в постоянном напряжении. Мы отвлеклись от настоящего, забыли про погибших и обсуждали такую важную тему, как жены и невесты. В общем, плели языками про женщин.

Именно в этот момент подошел капитан Бутов и поинтересовался, нормально ли кормят. Танкистов всегда кормили хорошо, и я, вытянувшись, доложил, что нормально. По уставу во время «приема пищи» (так именовались наши обеды-ужины) можно было и не вставать при появлении начальства. Сработала привычка. Встали и все остальные, без шлемов, расстегнутые, кое-кто с ложкой и ломтем хлеба в руке. Бутов оглядывал нас, раздумывая, сделать замечание или сказать что-то доброе. Каша остывала, и я прервал молчание.

– Разрешите продолжить ужин, товарищ капитан.

– Продолжайте. Боеприпасы получили?

Доедать гречку и одновременно отвечать на вопросы я не мог. Приказал всем ужинать, а сам, стоя, доложил, что боеприпасы обещали привезти, как стемнеет.

– Это и есть весь твой взвод? Одна машина?

Я не стал уточнять, что второй танк ремонтируют. Неизвестно, как с ним еще будет. Подтвердил, что в строю остался один танк.

– Снарядов много?

– Штук пятнадцать осталось.

– Подкалиберные есть?

– Нет. Все израсходовали. Да и бронебойных всего четыре штуки.

Капитан обрадовал меня, что привезут усиленные подкалиберные снаряды нового образца.

– Разные там «тигры» насквозь прошивают. Выражение «разные там „тигры“» мне не понравилось.

Прямо скажем, что летом сорок третьего все наши танки сильно уступали «тиграм». Но предпочитали об этом помалкивать, во избежание неприятностей. Да и к чему пустая болтовня? «Тигры» – мощные машины, но мы уже знали их слабые места, малую подвижность и били их. За счет маневренности «тридцатьчетверок», высокой скорости. Правда, каждая победа давалась, как правило, не дешево. Ценой двух-трех, а то и больше танков. Бутов еще раз расхвалил новые снаряды и сказал, что драться с «тиграми» будет легче. Вот тут уж я не выдержал.

– И так легко, – ляпнул я, раздраженный да еще вы пивший. – Они нас за полтора километра достают, а мы их за пятьсот метров. – Тут же понял, что лишнее болтать ни к чему, и поправился: – Мы их с флангов обходим и в борт бьем. Только брызги летят.

Экипаж и десантники невольно хихикнули. Потом сделали постные лица и уткнулись в котелки. Однако есть не торопились. Нетерпеливо ждали, когда закончится затянувшаяся беседа. Оставался еще спирт, доедать кашу насухую не хотелось.

– Так и надо, – снова подбодрил нас начальник разведки. – С флангов, в борт, и никакой «тигр» не страшен.

– Так точно, товарищ капитан. Чего нам их бояться, – несло меня. – Пусть они наших пушек боятся.

Ни «тигры», ни «фердинанды», с их длинноствольными 88-миллиметровыми орудиями, хорошими прицелами и дальномерами, наших пушек как раз не слишком боялись. Как бы то ни было, а потери фрицы несли. Бутов понимал, что я ерничаю, но не нашелся, что ответить. Не опровергать же мои слова, что немцы нас боятся! Он наконец ушел. Старшина-десантник, протягивая мне кружку, облегченно вздохнул:

– Я думал, вы никогда эту стратегию не кончите.

Я выпил свою порцию и сказал, что с таким знатоком, как Бутов, приятно и полезно поговорить. Кто-то засмеялся, на него шикнули. Второй день наступления шел наперекосяк, даже начальство на передний край пожаловало. Лично проследить за действиями бригады. В такой нервозной обстановке лучше помалкивать. Мои шуточки могли дорого обойтись. Лейтенант Красной Армии вместо того, чтобы боевой дух подчиненных поднимать, про толстую броню «тигров» рассуждает. «Не рассуждать, а бить!» – таков был лозунг. В принципе, правильный, но оборачивался он чаще всего другой стороной – не рассуждая, идти напролом!

Пригнали мой отремонтированный танк. Загрузились боеприпасами, опять по 100 снарядов вместо положенных семидесяти семи. Получили по десять подкалиберных снарядов. Вроде немного другие на вид, чем раньше. Может, и правда усиленные. Штука эффективная, но, к сожалению, метров до 600–700. На дальнее расстояние лучше обычными тяжелыми болванками бить.

Возник небольшой, но характерный для войны эпизод. Меня отозвал в сторону Таранец. Дело в том, что на один танк приходилось два командира. Младший лейтенант Миша Худяков и старшина Павел Фогель. Машина Фогеля сгорела, его полагалось направить в резерв штаба бригады для получения нового танка. Но завтра снова предстояло наступление. Во взводе оставалось всего две машины, и мне нужен был более опытный командир. Я знал, что для Миши Худякова возможная отправка в тыл будет болезненным ударом по самолюбию. Воевал он неплохо, сжег немецкий Т-4 с усиленной броней, который непросто взять.