Все. что могли - Павел Ермаков

В самый разгар одного из хлопотных дней к Стогову подошел незнакомый офицер, предъявил документы военного следователя и потребовал к себе майора Ильина.

«Значит, не отступился Рябиков от того, что замыслил, — сокрушенно подумал полковник. — Поскольку наградной похерил, будет доказывать, что сделал это не зря».

Показалось, он где-то видел офицера. То ли в особом отделе, то ли в военной прокуратуре. Да не все ли равно, где? Какое имело значение — видел не видел? Главное, следователь начнет в полку копать, внесет разлад, заронит в головы людей сумятицу и тревогу.

Ответив, что Ильин находится в третьем батальоне, надо подождать его, пока вернется, Стогов начал соображать, как отвести беду от Ильина и от полка. Не трудно предположить, чем это могло кончиться для самого начальника штаба.

Позвонил командиру дивизии. Тот с лету схватил суть, посоветовал послать следователя к едрене-фене, мол, наступление вот-вот начнется, не до него. Что тут еще выяснять? Экая невидаль — побывал офицер в плену. Есть такие и в дивизии. Неважно, где побывал человек, важнее, как он воюет. А таким, как Ильин, за то, что он совершил на плацдарме, при жизни бы памятник ставить. Короче говоря, в такой ответственный момент командир дивизии против всякого отвлечения офицеров на решение посторонних вопросов.

— Впрочем, моими рассуждениями ты от этого деятеля не отобьешься, — резко повернул комдив. — Записывай телефонограмму: «Майору Ильину срочно прибыть в штаб армии на рекогносцировку. При себе иметь рабочие карты по организации взаимодействия. НШ армии такой-то…» Не беспокойся, все законно, собираем представителей всех частей. Телеграмму сейчас же подпишу у кого следует. Ильину прикажи, пусть немедленно подгребает сюда.

— Понял. Спасибо.

Командир дивизии вдогонку сердито пробурчал в трубку: «Братию эту, резвую на вынюхивание врагов среди своих да на допросы с пристрастием, отправить бы на передовую, в боевые порядки. Да автоматы дать, пусть бы в атаки побегали, узнали, почем фунт лиха».

Через час следователь снова пришел к Стогову. Тот сказал, что Ильина затребовали в штаб армии, а приказ вышестоящего командования для него закон.

— У меня тоже приказ вышестоящего руководства, — перебил следователь.

— Придется подождать. Подготовку к наступлению не отложишь. У вас же, как я понимаю, вопрос не «горящий», — кинул пробный камень Стогов.

— Это по-вашему. Мы на него смотрим иначе, — заявил офицер.

Очевидно, показалось Стогову, он что-то заподозрил, может, подумал, что его водят за нос. Не сказав больше ни слова, ушел, бросив на Стогова не обещающий ничего доброго взгляд. Этим он как бы напоминал о том, что и командир полка, и те, кто стоит ниже и выше его, подвластны ему, как бы ни пыжились. Не ему конкретно, а тем органам, которые он представляет, и которые все видят, понимают, все знают о полке, его командире, и даже то, что они сами о себе не знают.

Стужей повеяло от этого взгляда. Стогов поежился, упрямо покачал головой, сбрасывая наваждение.

Через два дня Ильин возвратился из армии. Тут же появился следователь, словно он прятался где-то поблизости. У Стогова возникло мистическое ощущение, что у «них», действительно, все обо всех известно и от этого не уйдешь.

Разговор с Ильиным следователь начал вполне миролюбиво. Поинтересовался службой, как она лично у начальника штаба протекает, в полку в целом. Но уже через минуту Ильин понял, что его вовсе не трогали боевые успехи полка, их будто бы не существовало, а если они и были, то для дела не имели никакого значения. Значение имело нечто другое, стоявшее за чертой, отделяющей успехи, и что это иное толкало личный состав на опасный и даже враждебный путь.

Начал сыпать фактами, словно из лукошка. Их оказалось у следователя столько, что Ильин ужаснулся. Если бы не профилактическая работа органов, которые этот человек представляет, то не трудно вообразить, что случилось бы.

Но Ильина не просто сбить с толку. Он ежедневно жил жизнью полка. Факты, предназначенные для того, чтобы подрезать начальника штаба под корень, виделись самому Ильину не в столь мрачном свете. Это была повседневная жизнь войскового организма, ее приметы, в которой в избытке всего: хорошего и не очень, и совсем плохого. Больше — обнадеживающего, боевого, что позволяло полку исправно воевать, заслужить почетное наименование. И, конечно, совсем не было такого, что толкало бойцов и командиров, по словам следователя, в объятия врага, к предательству. Ильин так ему и сказал, что не потерпит подобного поклепа на свой полк.

Следователь намекнул, чтобы он был поосторожней в выражениях, ибо они могут быть приплюсованы к «тому»… но о «том» речь впереди. Пока, как расценить, что начальник штаба Ильин постоянно потворствует разболтанному, распущенному на язык Горошкину? Какой он разведчик, если нигде и ничему не учился?

— Его обучила война, — коротко обронил Ильин.

— Хм, война должна была научить и командиров, чтобы в их присутствии подчиненный не выбрасывал такие коленца, как было при допросе пленных. Вы полагаете, у вас в полку все шито-крыто? Можете вытворять что угодно? Вы догадались, что я имею в виду тот случай на Сталинградском фронте, — иронизировал следователь.

— Победителей не судят.

— Нам хотелось бы знать, что думает об этой истории командир полка и почему он не доложил о ней в свое время куда следует.

— Кому это «нам» и куда следовало доложить? — спросил Ильин осуждающе, — хранить вот этакие факты, вроде камня за пазухой, вы считаете «профилактической» работой?

— Думаю, вы пожалеете о своих словах.

Следователь вдруг перескочил из прошлого в сегодняшний день, снова пообещал начальнику штаба полка: он еще пожалеет и о том, что на все лады превозносит перед личным составом боевую мощь противника, в частности, расхваливает его оружие.

«И это мне в «заслугу», — как-то отрешенно подумал Ильин, не считая нужным опровергать высказанную следователем нелепость. — Кто-то настучал… Сейчас главный козырь выложит — Янцена. Докопались до него или тайна сохранилась?» Однако Янцен не был упомянут.

Следователь начал рисовать картину боя батальона на днепровском плацдарме, но опять же давая странные характеристики действиям начальника штаба, якобы тот, не веря в силы и героизм своих солдат, вместо того, чтобы отражать атаку немецких танков, снял их с позиции, а положение вынуждена была спасать наша артиллерия.

«Что за чушь городит?» — накалялся яростью Ильин, но сдержался в очередной раз, и проговорил:

— Судя по погонам, вы военный человек. Потому должны знать тактический прием, когда в критическую минуту приходится вызывать огонь на себя, чтобы внезапно обрушиться на противника, ворвавшегося в оборону.

Следователь не отреагировал на его слова, развивая свою схему дальше, наконец, заявил, что это был не столько тактический прием, сколько хитрый ход, чтобы незаметно сдаться в плен. Но были глаза, которые это видели, и есть головы, распознавшие «хитрость» начальника штаба.

— Вам не совестно эту чушь городить? — спросил Ильин, не веря, что перед ним такой же офицер, как и он, сослуживец по армии. — Как поворачивается язык?

— Признавайся, за что продался немцам! — вскипел следователь и поднял голос до крика.

— Что ты мелешь, шкура? — выдохнул Ильин.

— За «шкуру» тоже ответишь. Сознавайся, какое задание немецкой разведки выполняешь. Нам все известно.

Наивно и глупо выглядел следователь в своих попытках нагнать страху.

— Сведения об Ильине вы, конечно, получили из «первых» рук? От немцев, которые меня допрашивали? Без малого успели меня убить за то, что я им «продался».

— Это ты здесь такой отважный, — зловеще сказал следователь. — Мы возьмем тебя туда, где ты моментально растеряешь свою храбрость и расколешься до конца. Не такие…

Дальше Ильин уже ничего не слышал. Он привстал, рывком выхватил из-под себя табуретку, резким взмахом опустил ее на голову следователя. Тот рухнул за стол.

Охранник, стоявший за спиной Ильина, дернулся было, но не смог сдвинуться с места.

— Стереги этого… — прикрикнул Ильин и, шатаясь, вышел из хаты.

Голова раскалывалась, в затылке страшно ломило, ноги подкашивались.

— Что с тобой? — вывернул из-за угла Стогов.

Блуждающими, помутневшими глазами Ильин глянул на командира полка, но ответил вполне осознанно и внятно:

— Он сказал мне, что я продался немцам. Требовал признаться.

— Ну… — побурел Стогов.

— Кажется, я перехватил…

Стогов не понял его, но переспросить не успел. Ильин обхватил голову руками, покачнулся, колени его подломились, и он упал на спину.

Неимоверных усилий стоило Стогову успокоить следователя и убедить его не пороть горячку, скоропалительно не докладывать своему начальству о случившемся. Тем более, майор Ильин без сознания увезен в госпиталь и, как сообщили оттуда, находится в тяжелом состоянии. А ему не так уж сильно и досталось, табуретка скользнула по лбу, ссадина скоро заживет.