История Византийской империи. Том 1 - Федор Успенский

Таким образом, вследствие указанных отношений тесного общения и под влиянием разнообразных культурных воздействий древняя славянская история вплоть до периода образования славянских государств в VIII–IX вв. не имеет самостоятельного характера и не только проникнута византинизмом, но и получает некоторый свет почти исключительно из истории Византии. Принимая во внимание низкую степень социального и культурного развития, на которой находились славяне при соприкосновении с Византией, а также упадок живого творческого духа в правящих слоях византийского общества, эгоизм и продажность администрации, нельзя думать, что славянские вожди и лучшие передовые люди из славянских старшин воспринимали только хорошее, а не дурное. Относясь к давно прошедшим событиям без «гнева и раздражения», можем утверждать, что южные и юго-западные славяне, будучи передовым постом у границ тогдашнего культурного мира, не только мало выиграли сравнительно со своими северо-восточными сородичами, но едва ли не проиграли, рано вкусив запрещенного плода византийской культуры. Историку предстоит деликатная задача выяснить причины этого печального явления и показать на исторических событиях его жизненное значение.

Итак, начало славянской истории не там, где находим первых князей-собирателей славянских государств: моравского, чешского, болгарского, польского и др. Начало славянской истории скрывается в истории Византии. Если видеть первые признаки гражданственности в политической организации, то следует признать, что самые ранние попытки соединения нескольких колен под одною властью встречаем далеко за чертой непосредственного влияния Византии, т.е. у славян за пределами империи. Ближайшие к византийским границам славяне долго оставались в первичной стадии жупного устройства, характеризующего также и те племена, которые поселились в областях империи и приняли византийское подданство. Византия не видела выгоды для себя поощрять образование крупных племенных групп среди славянства; напротив, все политические расчеты заставляли ее питать рознь и вражду между отдельными коленами-жупами, поддерживая и лаская одного жупана и ослабляя другого. Весьма выразительно отмеченные наблюдения над той особенностью политического устройства славян, которое Прокопий и Маврикий определили именем димократии, знакомят нас с самой существенной и общераспространенной чертой быта древних славян. И никак нельзя забывать, что эта черта наблюдаема была всего вероятнее между славянами, бывшими в пределах империи. Жупное устройство, отсутствие княжеской власти, которая объединяла бы малые жупы, борьба колен и проч.– все это служило для Византии удобным средством держать славян в подчинении. Нижеследующее наблюдение, конечно, рисует быт тех славян, которые могли быть наблюдаемы вблизи: «Они неохотно исполняют приказания чужого лица, но послушны своим вождям; гораздо легче сносят они несправедливости и обиды собственных старшин, лишь бы не следовать ромэйским обычаям и законам».

Из предыдущего можно заключить, что славяне в пределах империи составляют любопытный предмет изучения славянской истории в той стадии, которая предшествует образованию государств. т.к. этот период весьма мало затронут в науке, то его можно коснуться здесь лишь в общих чертах.

В отношениях империи к новым народам можно отличать две системы в занимающую нас эпоху. Или между империей и вождями варваров имели место разного рода договоры и соглашения, в силу которых последние располагались с согласия империи на временное или постоянное жительство в ее областях, или завоевательный народ насильственно врывался в имперские области и диктовал ей свои условия. Поселения на договорных началах были осуществляемы в весьма разнообразных формах. Наиболее обычная и чаще практиковавшаяся была форма военных поселений, состоявшая в том, что племя или дружина Поселяема была на имперской территории с обязательством военной службы и на условиях денежного вознаграждения со стороны правительства; такие поселенцы назывались федератами. Со времени Феодосия Великого эта система получила весьма широкое распространение и, йесмотря на протесты со стороны патриотов, угрожавших вредными от Чее последствиями, т.к. при ней средства обороны переходили в руки иностранцев, держалась в течение V и VI вв. С точки зрения потребностей того времени это, конечно, была единственно разумная мера позволявшая использовать варварские военные силы и посредством чужеземцев держать в некоторой безопасности пограничные области. Эта система принесла империи значительные выгоды, т.к. большинство иноземных дружин и в особенности их вождей постепенно подчинялось византийской культуре, усвоило язык и образованность страны и вощдо в состав военной или гражданской администрации. В частности, по отношению к славянам, отношения империи основывались столько же на обычной практике, сколько на характерных особенностях славянского племени.

Нельзя терять из виду того обстоятельства, что во второй половине V и в VI в. империя была более ослаблена, чем раньше; что население ее, в особенности на окраинах, сильно поредело, и что для правительства назревал весьма серьезный вопрос о пустопорожних областях, лишенных населения и не дающих ни денег, ни военных людей. Знакомство византийских государственных людей с новым народным элементом в лице славян могло внушить мысль об утилизации этого народ? даже в более крупных размерах, чем это было Допускаемо по отношению к германцам. Насколько можно судить по указаниям скудных известий, славяне с первых же встреч с византийцами и после первоначального ознакомления с плодородными и малозаселенными провинциями империи от Дуная до Эгейского моря задались целью занять эти провинции с оружием в руках, если бы империя не согласилась предоставить их славянам по доброй воле. т.к. военные средства империи не были достаточны, чтобы с успехом вести войну со славянами, то допущена была по отношению к ним еще на более широких основаниях, чем прежде выработанная, система колонизации и, кроме того, примени к ним давно уже практиковавшийся по отношению к варварам обычаг вербования охочих людей на военную службу.

Но прежде чем вошла в норму известная система отношений, взгляды правительства на новых и весьма жестоких соседей на Дунае не раз подвергались переменам, и можно без колебаний утверждать, что твердая система принята была тогда, когда не оставалось иного выбора для Византии, т.е. когда славяне завладели уже в конце VI в. значительной частью Балканского полуострова. Прежде всего в рассуждении этого вопроса нужно отличать два периода: сначала в описании славянских набегов отмечается весьма определенно, что набеги предпринимаются из-за Дуная, и что грабеж и добыча составляют существенную цель набега, – так можно характеризовать отношения со второй четверти VI в. Затем, с конца VI в. и в самом начале VII в., замечается другой характер отношений: уже на Балканском полуострове образовался зна чительный пласт славянского населения, уже новые волны расселения доходящие до Константинополя и Солуни и переливавшиеся в Эпир, Фессалию, Грецию и на острова, не питаются из-за задунайских областей, а берут свое начало во Фракии, Македонии и Паннонии.

Наметив в общих чертах вышеуказанный порядок славянской иммиграции, мы встречаем почти непреодолимые трудности, когда захотим эту картину иллюстрировать конкретными фактами. Хотя не может быть сомнения в том, что византийское правительство вполне сознательно шло навстречу совершавшегося на его глазах этнографического обновления Балканского полуострова, но в источниках не сохранилось указаний, по которым можно было бы воссоздать проводимую по отношению к славянам систему. Есть лишь слабые намеки, которые тем более считаем здесь необходимым выдвинуть, что они оказываются малоисследованными и непримененными к занимающему нас вопросу.

По отношению к Балканскому полуострову самое выразительное место читается в житии св. Димитрия Солунского, именно в повествовании о Кувере{6}. Вся эта легенда в конце концов сводится к освещению принятой империей системы отношений к славянам. Оказывается, что в Солуни организована была система вербовки охотников переходить в подданство империи. Органами и посредниками в сношениях между славянами и византийской администрацией были принявшие греческую культуру и частью воспитанные в Константинополе славянские коленные старшины, из которых выбирались правительством и устроители колоний, получившие наименование старшин, жупанов или князей. В сказании о Кувере сохранился след образования славянской колонии во Фракии. Условия, на которых происходило поселение славян на свободных местах, не затронуты в легенде, но о них можно делать догадки на основании исторических известий об основании правительственных колоний в Малой Азии. Заметим лишь, что те лица, которые служат посредниками между правительством и славянами, оказываются в большинстве слишком затронутыми византийской культурой и симпатии их более лежат на стороне империи, чем славянства.