Русский романс - Антология

II

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ

(1873–1924)

627. Каменщик[626]

«Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?»— «Эй, не мешай нам, мы заняты делом.Строим мы, строим тюрьму»,

— «Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?»— «Верно, не ты и не твой брат, богатый,Незачем вам воровать».

— «Каменщик, каменщик, долгие ночиКто ж проведет в ней без сна?»— «Может быть, сын мой, такой же рабочий.Тем наша доля полна».

— «Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,Тех он, кто нес кирпичи!»— «Эй, берегись, под лесами не балуй…Знаем все сами, молчи!»

628. Крысолов[627]

Я на дудочке играю,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Я на дудочке играю,Чьи-то души веселя.

Я иду вдоль тихой речки,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Дремлют тихие овечки,Кротко зыблются поля.

Спите, овцы и барашки,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,За лугами красной кашкиСтройно встали тополя.

Малый домик там таится,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Милой девушке приснится,Что ей душу отдал я.

И на нежный зов свирели,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Выйду, словно к светлой цели,Через сад, через поля,

И в лесу, под дубом темным,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Буду ждать в бреду истомном.В час, когда уснет земля.

Встречу гостью дорогую,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Вплоть до утра зацелую,Сердце лаской утоля.

И, сменившись с ней колечком,Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,Отпущу ее к овечкам,В сад, где стройны тополя.

АЛЕКСАНДР БЛОК

(1880–1921)

629. «Зимний ветер играет с терновником…»[628]

Зимний ветер играет с терновником,Задувает в огне свечу.Ты ушла на свиданье с любовником.Я один. Я прощу. Я молчу.

Ты не знаешь, кому ты молишься —Он играет и шутит с тобой.О терновник холодный уколешься,Возвращаясь ночью домой.

Но, давно прислушавшись к счастью,У окна я тебя подожду.Ты ему отдаешься со страстью.Все равно. Я тайну блюду.

Все, что в сердце твоем туманится,Станет ясно в моей тишине.И, когда он с тобой расстанется,Ты признаешься только мне.

630. «В голубой далекой спаленке…»[629]

В голубой далекой спаленкеТвой ребенок опочил.Тихо вылез карлик маленькийИ часы остановил.

Всё, как было. Только страннаяВоцарилась тишина.И в окне твоем — туманнаяТолько улица страшна.

Словно что-то недосказано,Что всегда звучит, всегда…Нить какая-то развязана,Сочетавшая года.

И прошла ты, сонно-белая.Вдоль по комнатам одна.Опустила, вся несмелая,Штору синего окна.

И потом, едва заметная,Тонкий полог подняла.И, как время безрассветная,Шевелясь, поникла мгла.

Стало тихо в дальней спаленке —Синий сумрак и покой,Оттого, что карлик маленькийДержит маятник рукой.

631. «Не спят, не помнят, не торгуют…»[630]

Не спят, не помнят, не торгуют.Над черным городом, как стон,Стоит, терзая ночь глухую,Торжественный пасхальный звон.

Над человеческим созданьем,Которое он в землю вбил,Над смрадом, смертью и страданьемТрезвонят до потери сил…

Над мировою чепухою;Над всем, чему нельзя помочь;Звонят над шубкой меховою,В которой ты была в ту ночь.

632. «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»[631]

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,        Молодеет душа.И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,        Не дыша.

Снится — снова я мальчик, и снова любовник,        И овраг, и бурьян,И в бурьяне — колючий шиповник,        И вечерний туман.

Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,        Старый дом глянет в сердце мое,Глянет небо опять, розовея от краю до краю,        И окошко твое.

Этот голос — он твой, и его непонятному звуку        Жизнь и горе отдам,Хоть во сне твою прежнюю милую руку        Прижимая к губам.

633. «Ночь, улица, фонарь, аптека…»[632]

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века —Все будет так. Исхода нет.Умрешь — начнешь опять сначала,И повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

634. «Ты — как отзвук забытого гимна…»[633]

Ты — как отзвук забытого гимнаВ моей черной и дикой судьбе.О, Кармен, мне печально и дивно,Что приснился мне сон о тебе,

Вешний трепет, и лепет, и шелест,Непробудные, дикие сны,И твоя одичалая прелесть —Как гитара, как бубен весны!

И проходишь ты в думах и грезах.Как царица блаженных времен,С головой, утопающей в розах,Погруженная в сказочный сон.

Спишь, змеею склубясь прихотливой,Спишь в дурмане и видишь во снеДаль морскую и берег счастливый,И мечту, недоступную мне.

Видишь день беззакатный и жгучийИ любимый, родимый свой край,Синий, синий, певучий, певучий,Неподвижно-блаженный, как рай.

В том раю тишина бездыханна,Только в куще сплетенных ветвейДивный голос твой, низкий и странный,Славит бурю цыганских страстей.

635. «Та жизнь прошла…»[634]

Та жизнь прошла,И сердце спит,Утомлено.И ночь опять пришла,Бесстрашная — глядитВ мое окно.

И выпал снег,И не прогнатьМне зимних чар…И не вернуть тех нег,И странно вспоминать,Что был пожар.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА

(1892–1941)

636. «Мне нравится, что вы больны не мной…»[635]

Мне нравится, что вы больны не мной.Мне нравится, что я больна не вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной —Распущенной — и не играть словами,И не краснеть удушливой волной,Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мнеСпокойно обнимаете другую,Не прочите мне в адовом огнеГореть за то, что я не вас целую.Что имя нежное мое, мой нежный, неУпоминаете ни днем, ни ночью — всуе…Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукойЗа то, что вы меня — не зная сами! —Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами.За наши не-гулянья под луной,За солнце, не у нас над головами, —За то, что вы больны — увы! — не мной,За то, что я больна — увы! — не вами.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН