Все реки текут - Нэнси Като

– Что вы сказали? – вежливо переспросила она.

– Куда к дьяволу подевалась моя отвертка? – строго спросил ее попугай.

Дели поднялась в рубку, чтобы поздороваться с ним, почесать ему головку, но попугай, привязанный за ногу легкой цепочкой, отлетел назад, излив на нее целый поток неразборчивых слов.

– Он ругает тебя на датском языке, – сказал подошедший Брентон. – Он умеет ругаться на трех языках: английском, датском и шведском.

– Но откуда он здесь взялся?

– Мне подарил его капитан Джекобсон, когда увольнялся на берег. Раньше он служил на океанском флоте и раздобыл эту птаху в Южной Африке. Его зовут «Шкипер». По словам прежнего хозяина, она не сможет жить нигде, кроме как на судне. Меня она любит.

– Тебя вообще любят птицы, – сказала Дели.

– Я хочу любить тебя не где-нибудь, а в моем родном Новом Южном Уэльсе, – сказал ей муж. Брентон родился в маленьком городке, но детские годы провел в Мельбурне и Сиднее. Отец его был шорником, но и он, и мать Брентона давно умерли. Из родных остались лишь сестра, живущая с семьей в Квинсленде, да брат – в Сиднее.

– У нас никогда не было таких шикарных вещей, – сказал ей Брентон после посещения фермы. – Ни коров, ни пианино… Мы жили по большей части на кухне, а гостей принимали в небольшом зале, куда мы в будние дни почти не заходили. Я при первом удобном случае старался улизнуть из дома, да и школу не особенно жаловал. Вот почему большой город сразил меня наповал, все эти высокие дома, заборы. По-моему, человеку лучше держаться от них подальше.

Она никогда еще не видела его вне пределов города, если не считать той ночи, когда они шли вдоль берега с единственной целью – уйти подальше от людных улиц. Теперь ей открылась новая грань его характера: отважный путешественник, родившийся и выросший в австралийской глубинке, натуралист с зорким, натренированным глазом. Она видела, как муррейские сороки слетались клевать сырные крошки с его ладони. Он ей рассказывал, что в детстве у них дома была ручная трясогузка, которая садилась ему на плечи.

Ребенком Брентон коллекционировал птичьи яйца, но никогда не брал из гнезда более одного яйца и затевал драку с мальчишками, если те обирали гнездо подчистую. Под кроватью у него был целый ящик птичьих яиц.

– Иногда я забывал их перебирать и выбрасывать протухшие, и тогда мама устраивала мне скандалы.

Сердце Дели преисполнялось любовью к белокурому мальчишке с его коллекцией птичьих яиц. Он и теперь способен проявить нежность к малым существам, этот сильный, смелый парень, который может уложить одним ударом кулака любого строптивого члена команды.

Муж показывал ей такие лесные цветы, которых она раньше не замечала; он ласково трогал их своими большими пальцами, припоминая их названия, а один раз поймал крохотную ящерицу и гладил ее, пока она не сбросила хвост и не убежала; приподняв Дели, он показал ей аккуратные белые яйца в гнезде попугаев, устроенное в дупле.

После полудня она отдыхала два часа в постели, как велел доктор. В остальное время рисовала, писала красками, навещала Бесси и ждала почти с тем же нетерпением, что и муж, начала навигации.

Но вот все приготовления позади. Повышение уровня реки, начавшееся в верховьях, ожидалось в Эчуке не позднее, чем через два дня.

Брентон нанял шкипера и двух помощников для старой баржи; взял он и кочегара. Это был молчаливый человек с лицом, покрытым рубцами и шрамами. Дели боялась его, но Брентон не склонен был судить о характере по лицу – этот человек чудом остался жив, когда взорвался котел; горячая зола, угли, даже куски раскаленного металла обожгли и поранили ему лицо.

Вернулся на корабль Бен. За то время, что они не виделись, он повзрослел и стал держаться чуть-чуть увереннее, но его застенчивые умные глаза были все те же. Бен помог Дели повесить в салоне и каютах ситцевые занавески и охотно исполнял ее поручения.

Механик Чарли был все такой же угрюмый и замкнутый; помощник капитана по-прежнему беззлобно сыпал шутками.

А-Ли вернулся с чемоданом, который он не выпускал из рук, пока не спрятал в какой-то тайник у себя на камбузе.

Кают теперь на всех не хватало. Помощник капитана и механик заняли вдвоем каюту, соседнюю с салоном. Кочегар и Бен поселились в маленькой кормовой каюте. Палубные матросы и шкипер первой баржи вместе со своими помощниками, а также китаец-кок стали спать на барже, укрывшись просмоленным брезентом.

А-Ли, недовольный тем, что его соседи храпят, облюбовал себе место для ночлега на носу корабля, где было устроено нечто вроде кладовой для хранения краски и запасов провизии. Как-то раз помощник капитана, забыв об этом, вломился туда ночью в поисках куска веревки и наступил китайцу на голову, чем тот остался крайне недоволен.

– В душу, в бога мать! – завопил он спросонья. – На этой треклятой лодке человеку и заснуть низзя!

С пароходов, уже поднимавшихся за грузом муки до Ярравонги и Элбури, сообщали, что озера Мойра практически высохли. Владельцы судов не ждали ничего хорошего от этого сезона: в Квинсленде также выпало мало дождей, Дарлинг обмелела.

– Мы тронемся в путь, как только вода поднимется достаточно высоко, чтобы пронести нас через Бич-энд-Папс, – сказал Брентон. – Нам надо достичь устья Дарлинга, прежде чем спадет вода. Если мы застрянем, нам придется стоять на приколе и ждать новых дождей.

Когда они, наконец, отчалили, Дели и подумать не могла, что пройдет почти два года, прежде чем она увидит Эчуку снова.

Перед отбытием она получила письмо от Кевина Ходжа, который возвращался на родину.

«Мне подходят здешние места, – писал он. – Только повидаюсь с родными и вернусь назад, получу надел земли и заживу своим домом; южно-африканская девочка будет ждать меня…»

Дели почти забыла его и была рада, что он больше не держит ее в голове.

15

Они прошли риф Маррамбиджи, более осторожные шкиперы выжидали, желая убедиться в том, что вода продержится. На Кламп Бенд Тедди Эдвардс впервые длинно выругался, правда вполголоса, налегая изо всех сил на ручки большого штурвала.

Он не отрывал глаз от реки, где течение огибало прихотливую излучину, посредине которой торчала большая коряга. Капитан направил судно прямо на эту корягу, и она хрустнула под форштевнем железного дерева, не причинив вреда. Попав во вращающееся колесо, она могла согнуть его металлический остов и вдребезги размолотить деревянные лопасти.

– Ну, давай, старушка! – приговаривал Брентон, выворачивая руль обратно. – Она заваливается вправо, – сказал он помощнику, стоявшему по другую сторону штурвала, чтобы в случае необходимости помочь капитану.