Красный лик: мемуары и публицистика - Всеволод Никанорович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в мистическую роль,
Мужик, находчивый и шустрый,
Ведёт себя, как Рокамболь…
Его пластические позы —
Вне этикета, вне оков;
Смешался запах туберозы
С ядрёным запахом портков…
И т. д.
И в том и в другом случае одно – гневный окрик «барина»:
– Мужик! Грязный мужик! Как ты смеешь?!
Но Распутин – не случайность.
Грозное море провинции уже посылало в своё время, 125 лет тому назад, свою первую распутинскую волну, о чём позвольте напомнить здесь.
В 1794 году на русскую службу поступил камергер последнего польского короля Станислава Понятовского А.М.Елянский. Принадлежавший к скопческой секте, он обратился к императору Александру I с докладом об учреждении Божественной канцелярии. Дело в том, что в это время проживал в Петербурге известный скопец Кондратий Селиванов, почитавшийся у сектантов-скопцов живым богом… Этот Кондратий Селиванов – в прошлом каторжник…
– Наш настоятель, – писал А.М.Елянский, – в котором Дух Небесный с Отцом и Сыном соприсутствует, обязан быть при особе самого государя императора, и как он есть вся сила Пророков, то все тайны советы по неизречённой воле небесной премудрости будет апробовать. А что он устами скажет, то действительно Дух Святой устами его возвещает, ибо великая сила Божья в нём есть…
Божественная канцелярия, возглавляемая самим А.М.Елянским, и должна заведовать этой связью с живым представителем божества.
Умер и Елянский, Кондратий Селиванов «вознёсся на небо». Но они вернулись, таинственные и неожиданные, через 100 лет, в лице Распутина.
В Распутине страшная и тёмная провинция прислала своего делегата:
– Смотри-де, Петербург, воочию, кто я! Русь страшная, тёмная верой, двоеверная, распутная, преданная царю особой безжалостной любовью, хитрая, идущая теми дорогами, которые были ведомы Рюриковичам и от которых сбились Романовы… И к тому же мои методы далеко не глупы…
Революция началась с Распутина. Когда баре Петербурга убили провинциального мужика Распутина, народ перебил бар. Наследником Распутина проскочил Ленин.
Одно к одному.
* * *
– В каком веке мы живём, если вы пишете такие вещи? – спросит меня читатель.
– Если мерить по Европе, то в XX! Но мерить нам по Европе не пристало, господа! Посмотрите на О. Шпенглера: сей умный немец говорит, что Россия живёт сейчас в средневековье… Не угодно ли вам вернуться туда, господа?
* * *
Как известно, Ленин пошёл против провинции и занялся «ликвидацией безграмотности». То есть полуграмотный «ликвидатор» берёт безграмотных мужиков, сажает их за полуграмотный букварь и по окончании «учёбы», которое знаменуется умением написать «хфамилие», – «ликвидировавшемуся» выдаются сапоги.
Баста!
Или безграмотность ликвидируется ещё так: радио передаёт в избу, набитую мужиками и тараканами, звуки московской оперы, либо доклад о травосеянии.
Баста!
Ленину надо отдать справедливость. Он сумел своими мерами добиться того, что океан провинции плотно окружает теперь со всех сторон остров Москвы и Кремля. Всюду в газетах пишут, что всё, что может быть так или иначе отнесено к интеллигенции, находится в Москве; эмбрионы культурной городской сети сбежали туда:
– В Москву! В Москву!..
Две с половиной тысячи врачей служат в Москве писцами, а кругом лечат знахарки. Нет в провинции учителей, а педагоги служат «техническими работниками», то есть сторожами.
В провинции остались только священники и сектанты. Радио и ликпункты не мешают ей лелеять свои старые, излюбленные мысли. Они не мешают ей быть уверенной в том, что некоторые схемы власти, исторически употреблявшиеся ею, этой «провинцией», то есть повоёванною столицей землёй, в своё время окажут благодетельное действие. А сдерживающей силы городов почти не осталось.
Не следует ли поэтому ждать появления новых делегатов провинции у московских ворот на белом коне, с бородой, в красной рубахе, с топором в руке?
Ведь Распутин пришёл при более трудных обстоятельствах.
Не следует ли поэтому ждать третьей революции, крестьянской?
Первая была – буржуазная! Февраль.
Вторая – пролетарско-фабричная. Октябрь.
Третья будет – крестьянская.
Ведь грань между столицей и провинцией по-прежнему крепка. Блистательная Москва окружена сплошной мрачной и своенравной деревней. По-прежнему в Москве упражняются господа профессора Покровские в «безверии». Мейерхольды пророчествуют на разные лады о том, что «жизнь без искусства – варварство». По-прежнему выпираются в европейские ряды разные учёные.
Но в «Вехах» ещё О.Гершензон сказал, что «интеллигенция должна быть благодарна правительству, что оно пулемётами защищает её от народа».
На лазоревом Капри, у гробницы императора Тиберия проживает собственный советский интеллигент Горький, этот последний из могикан.
Конечно, не только современный Петербург, но и Москва вся бы удрала за границу, где «так спокойно» и где воздух не насыщен ещё дыханием близких гроз; да не пускают, за исключением верных.
И только оттуда, из провинции, «где вековая тишина», где в стороне от событий живёт народ, нависло тёмное облако, видны зарницы и слышен гром:
– Крестьяне, подлинный русский народ, выступивший на дорогу революций, сбившимся старинным языком XVI века по-прежнему требует себе того, что нужно для его существования.
Столица не нашла ещё общего языка с провинцией.
Гун-Бао. 1928. 15 февраля.
Ставка на кур. В порядке дискуссионном
Подвёл нас Серафим…
Поговорка 1905 года
На мою статью «Во что обошлась русская революция» (см. № 349) я получил пять ответов. Два из них за меня, три – против; один из них, некоего господина Б-ма, редакция поместила в последнем воскресном номере «Гун-Бао». Сочувствующим моим взглядам большое спасибо.
С удовлетворением могу сказать, что очевидно статья задела некоторые живые струнки читателей. Письма и за и против отличаются общим одним свойством – они взволнованы, и это уже хорошо.
И в то время как корреспонденты «за» – плачут над бесплодными миллионами жертв, которые втуне лежат в могилах Прасныша, Равы-Русской, Карпат, Риги и Барановичей, корреспонденты «против» беспомощно разводят руками:
«К чему гадать, что было бы, – пишут они, – если иначе и быть не могло».
«Государственный организм был тяжко болен», – пишет господин Б-м.
Да, конечно, не с гнилым организмом создавать здоровую семью… Да, конечно, тому, кто слаб, не место на исторических путях… Да, конечно, в этом заявлении моего оппонента есть правда. Действительно, интеллигенция всё время до войны воображала, что «кто-то чем-то болен»… По всей линии нашей государственности шёл какой-то «надрыв».
У Чехова в его письмах есть такое место о современных ему писателях:
– Теперь писатели все нервические, болезненные… А вы им не верьте – здоровенные они все мужики!
В психологической науке есть известное учение об обратимости психических переживаний на тело: если стараться впасть в уныние, держаться соответственным образом, ныть и ахать, то это, в конце концов, отразится
