Тайна 21 июня 1941 - Владимир Чунихин

…Вечером 28 июня наши войска отошли от Минска.

Ворвавшись в Минск, вражеские войска начали зверски уничтожать жителей города, предавая огню и разрушениям культурные ценности и памятники старины.

Ставка и Генеральный штаб тяжело восприняли известие о том, что нашими войсками оставлена столица Белоруссии. Все мы понимали, какая тяжкая участь постигла жителей города, не успевших уйти на восток.

29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении.

И как он ни обвинял Д.Г.Павлова, все же нам казалось, что где-то наедине с собой он чувствовал во всем этом и свои предвоенные просчеты и ошибки…

Это вы только, товарищи генералы и маршалы, никогда и ничего не чувствовали наедине с собой. Ни просчётов своих. Ни ошибок.

Впрочем, то, что ему там казалось, это дело десятое. Но ведь и сам Жуков даже не попытался ответить на вопрос — почему Сталин дважды за этот день приезжал в наркомат. Вслух, по крайней мере. Хотя, думаю, прекрасно понимал причину.

А причина проста.

Об этом обмолвился всё тот же Микоян. О том, что Сталин не мог по телефону выяснить у Тимошенко с Жуковым ничего определённого о положении на Западном направлении.

Но согласитесь. Если бы он целиком и полностью доверял их мнению, их профессионализму и полководческим талантам, мог же им дать несколько часов, чтобы смогли они разобраться в обстановке.

Поэтому, раз начал разъезжать вопреки своему обыкновению, значит, доверие к ним у него сильно пошатнулось. Причём пошатнулось одномоментно.

Конечно, мне известно мнение о том, что Сталин не верил никому и никогда. Но вот не работает оно в данном случае.

Дело в том, что, если бы дело обстояло именно так, то Сталин не вылезал бы из Наркомата Обороны, начиная с 22 июня. А этого не было. До этого он реагировал на обстановку сравнительно спокойно. Да, вызывал к себе военное руководство каждый день для доклада. Да, бывало, и не по одному разу. Что само по себе не удивительно.

Война. Понимал человек всю глубину своей ответственности. Потому и не оставлял военное командование без своего глаза. Но, повторю, всё это происходило в рамках достаточно спокойных. И на таком уровне — вы профессионалы, делайте своё дело. Но знайте, что ответственны вы перед политическим руководством.

И даже 26–27 июня, когда обстановка на минском направлении начала принимать угрожающий характер, ничего, даже близко похожего Сталин себе не позволял. Даже 28 июня, в день, когда пал Минск.

Почему?

В изложении Микояна (да и военных) получается, что просто у него не выдержали нервы. Взял — и накричал, расшумелся. Потому что произошла большая неприятность. И надо ему было найти виновных за эту неприятность.

Так у них выходит.

Вот только всё равно не объясняет это, почему не начал он устраивать разбирательства на один или два дня раньше.

Как, спросите вы, неужели непонятно? Да потому что не сдали тогда ещё Минск.

Так. Но, во-первых, Минск сдали 28-го. И никаких в этот день разносов. Такого масштаба, во всяком случае. А 27-го? Уже в этот день ясно было, что Минск обречён. Но и в этот день Сталин никого до слёз не доводит.

В чём дело?

Да и видно, кстати, что вовсе не виновных ищет в этот момент Сталин. Даже в изложении Микояна видно, что он приехал не кричать, а разбираться. Полчаса слушал, не забудем эту деталь. Его в этот момент интересует простой вопрос. Что происходит? А вопрос о вине возникнет, конечно, но позже, когда выяснится незнание военными реальной обстановки. Потому что незнание — оно ведь тоже чья-то вина.

И взрывается он только ПОСЛЕ того, как полчаса не может добиться от военных сведений о действительной обстановке. Не доклада о том, что надо делать. А доклада о том, что происходит.

Думаю, причина всего этого проста. И, увы, достаточно знакома по нашей обыденной жизни.

Судя по всему, до самого последнего момента, до самого своего звонка в Наркомат Обороны, который так его встревожил, получал он оттуда информацию не всегда и не во всём соответствующую действительности. Всё, вроде, неплохо. Тяжело, конечно, но ещё чуть-чуть, и мы им дадим…

И вдруг. Минск. Гром среди ясного неба.

Попытка получить объяснения у военных. Попытка узнать у них, что там на самом деле происходит. Попытка вникнуть не в общих чертах, как это положено политическому руководителю, а более конкретно. В подробностях мелких и разнообразных. И здесь военные «поплыли». Потому что подробностей этих не знали сами.

Обратите, кстати, внимание на то, как выписал Жуков в своих мемуарах эту ситуацию. Сначала — «Ставка и Генеральный штаб тяжело восприняли известие о том, что нашими войсками оставлена столица Белоруссии…» И только потом в его изложении следует — «29 июня И.В.Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны…»

Получается у него здесь по умолчанию, что к моменту приезда Сталина им уже было известно о сдаче Минска. И гнев Сталина — это претензии к ним за неудачу. Маршал Жуков так в мемуарах и написал: «крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку». Но ведь даже в изложении Микояна ясно, что сталинский взрыв произошёл не из-за этого, а из-за незнания военными этой самой обстановки. Иными словами, взорвало Сталина то, что Генштаб не знает того, что известно уже ему самому.

Я имею в виду сам факт падения Минска.

Что-то путаете, скажете вы. Сами военные ему об этом и доложили. А он, как и положено разгневанному начальнику, приехал устраивать им разнос.

Только на самом деле не так это было.

На самом деле руководство Наркомата Обороны даже 29 июня не знало о том, что Минск пал.

А потому докладывать об этом Сталину просто не могло.

Дело в том, что штаб Западного фронта сообщил в Генштаб о падении Минска только 30 июня. Вечером. В оперативной сводке на 20 часов.

Читаем.

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА ШТАБА ЗАПАДНОГО ФРОНТА N12

К 20 ЧАСАМ 30 ИЮНЯ 1941 г. О БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЯХ ВОЙСК ФРОНТА

Серия 'Г'

ОПЕРСВОДКА N12 К 20.00 30.6.41. ШТАБ ЗАПФРОНТА

Карта 200 000

Первое. Войска Западного фронта в течение 30.6.41 г. продолжали отход на новый оборонительный рубеж. За переправы у Бобруйск часть Бобруйского гарнизона вели ожесточенный бой с превосходящими силами противника, в результате которого противнику удалось в 19 часов 30 минут переправить на восточный берег до ста танков. Бой продолжается на р. Ола.

Второе. 13-я армии в результат боев, начавшихся 28.6.41 г., оставила Минский укрепленный район и гор. Минск…

Начальник штаба Западного фронта генерал-майор Климовских

Начальник Оперативного отдела генерал-майор Семенов[15]

Обратите внимание. Даже здесь, в вечерней сводке Западного фронта от 30 июня не было сказано, когда именно был оставлен Минск. Сказано только, что в результате боёв, НАЧАВШИХСЯ 28 июня. То есть можно понять и так — бои начались 28 июня, а оставили Минск на момент подачи сводки. То есть, 30 июня.

Так что, то обстоятельство, что Сталин начал жёстко спрашивать с военных именно 29 июня, весьма показателен.

Судя по всему, была у него о Минске какая-то своя информация, полученная помимо военного командования. Не знаю, откуда. Может быть, от НКВД. Или от партийных органов в Белоруссии. Может быть, по линии какого-то из гражданских наркоматов, связи например. Такие случаи тогда бывали.

Но факт, что называется, налицо.

Внезапное посещение Наркомата Обороны состоялось в день, когда в Генштабе о падении Минска не было ещё известно.

Надо сказать, что при прочтении подборки документов о боевой деятельности войск Западного фронта видно, что и у самого командования фронтом информации этой не было до самого последнего момента. Полностью достоверной информации. Поэтому справедливости ради надо отметить, что доложили они о падении Минска, пусть и политично, но практически сразу, когда в информации этой удостоверились сами.

Хотя отрывочные сведения о нависающей угрозе, как правило, не проверенные, поступали и ранее.

Так, ещё 26 или 27 июня Военный Совет Западного фронта направил маршалу Тимошенко такое донесение.

БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЗАПАДНОГО ФРОНТА НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ ОТ 26 ИЮНЯ 1941 г. ОБ ОБХОДЕ ГОР. МИНСК ТАНКОВОЙ КОЛОННОЙ ПРОТИВНИКА

Вне всякой очереди

Москва

Народному комиссару обороны

До 1000 танков обходят Минск северо-запада, прошли укрепленный район у Козеково. Противодействовать нечем.

Павлов

Фоминых

Климовских

[Не позднее 27 июня 1941 г.][16]

Речь здесь шла о частях 39-го танкового корпуса из 3-й танковой группы Гота. Только непонятно, почему речь идёт об обходе Минска. Козеково тогда немцы действительно взяли, но удар отсюда впоследствии был нанесён непосредственно на Минск. И, конечно, не тысячью танков.