Гурджиев и Успенский - Аркадий Борисович Ровнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гурджиев назвал эти приспособления “буферами”, подчеркнув самим названием, что речь идет об их главном назначении смягчать толчки и удары, как это происходит в случае с железнодорожным буфером. Такие приспособления в человеке создаются не природой, а им самим. Причина их появления – наличие внутри человека серьезных противоречий. Если бы человек ощущал свои внутренние противоречия, он не мог бы жить и действовать так спокойно, как он это делает с помощью этих приспособлений. Люди не в состоянии видеть, как противоречивы и враждебны друг другу различные стороны их личности, напоминает Гурджиев. Не всякому приятно воспринимать себя лживым, порочным и трусливым, а именно таким является обычный человек. Человеку необходимо или уничтожить противоречия, или добиться того, чтобы не видеть и не чувствовать их. Уничтожить противоречия человек не в силах, но если в нем есть “буферы”, он перестает остро чувствовать их, поскольку они заблаговременно смягчают удары от столкновения его противоречивых взглядов, эмоций, слов и поступков.
Гурджиев описывает различную технику создания “буферов”, которые вырабатываются и с помощью воспитания, и через окружающую среду – путем подражания. Подражая людям, их мнениям, поступкам, человек невольно перенимает сходные “буферы”, облегчающие его жизнь. При этом он склонен забывать о том, что “буферы” созданы человеком для смягчения толчков и тем самым служат тормозами для его пробуждения и для памяти себя. Они – главный инструмент лжи. Убаюкивая человека, “буферы” внушают человеку, что нет никаких противоречий и что все хорошо. С помощью “буферов” человек может всегда чувствовать себя правым. Они автоматически контролируют внешнюю и внутреннюю жизнь человека. “Буферы” помогают человеку избегать встречи со своей совестью. Разрушая буферы, человек должен развивать волю. Разрушение буферов является одной из главных ступеней работы.
Совесть
Понятие совести воспринимается современным человеком как изначально присущее ему. Гурджиев делает малоутешительные выводы: современный человек не обладает ни сознанием, ни совестью. Если “сознание”, по Гурджиеву, – это состояние, в котором человек способен одновременно знать то, что он знает, и видеть, как мало он в действительности знает и как много противоречий в том, что он знает, то “совесть” – это состояние, в котором человек чувствует все, что он обычно чувствует или может почувствовать. Совесть, по Гурджиеву, – это острое ощущение человеком своих внутренних противоречий одновременно с ощущением стыда и ужаса от своего положения. Гурджиев указывает на то, что состояние совести у спящего человека, или человека-машины, возникает очень редко. Человек не в состоянии ни уничтожить эти противоречия, ни разрушить совесть. Но он может усыпить совесть, отделить преградами конфликтующие состояния и ощущения, не видеть их вместе, не чувствовать их несовместимости, не замечать абсурдности их сосуществования.
Успенский, следуя Гурджиеву, описывает механизм борьбы с совестью, называя, в первую очередь, процесс разрушения “буферов”, которые с раннего детства начинают расти и укрепляться в человеке, лишая его возможности увидеть свои внутренние противоречия и тем самым лишая его даже самой малой надежды на внезапное пробуждение. Пробуждение возможно только у тех, кто ищет его, кто готов, преодолевая себя, работать над собой с большой настойчивостью долго и упорно. Для этого необходимо разрушить “буферы” и тем самым пойти навстречу внутренним страданиям, связанным с ощущением противоречий. Кроме того, разрушение “буферов” само по себе требует напряженных усилий, и человек должен согласиться на это, понимая, что результатом будут всевозможные неудобства и страдания от пробуждения совести.
Совесть пробуждается в человеке при отсутствии “буферов”. Совесть человека, свободного от противоречий, – это радость совершенно нового характера, в то время как у человека, в котором противоборствуют различные “я”, даже мгновенное пробуждение совести неизбежно связано со страданием. И если человек не страшится коротких мгновений пробужденной совести, а стремится удержать их и сделать более длительными, то в эти моменты в нем возникает особый элемент тонкой радости и предвкушение будущего “ясного сознания”. Совесть, как и сознание, способствует созданию единства в человеке в эмоциональном плане.
Гурджиев всячески разделял понятие совести и понятие морали. Если одна совесть не противоречит другой, то одна мораль очень легко вступает в противоречие с другой моралью или полностью ее отрицает. Мораль, в отличие от совести, состоит преимущественно из “буферов”, разных “табу”, требований к себе и другим, иногда разумных, а иногда – утративших первоначальный смысл и возникших на почве суеверия и ложных страхов. Моральное в одной стране, в одном классе общества может быть аморальным в других, и наоборот. Мораль везде и всюду представляет собой исторически детерминированное явление, поскольку в разных странах в разные эпохи у разных классов общества образуются “буферы” разных видов. Потому и созданные ими виды морали не похожи друг на друга, и не существует общей для всех морали. В разгар мировой и в преддверии гражданской войны в России Гурджиев не видел оснований утверждать, что в Европе существует общая для всех “христианская мораль”, имея в виду и различные толкования “христианской морали”, и то, что воюющая Европа и революционная Россия демонстрируют качества, имеющие очень мало общего с “христианской моралью”.
В рассуждениях Гурджиева о морали можно услышать отголоски рассуждений на эту тему его детского наставника священника Богачевского, которые в своей книге “Встречи с замечательными людьми” Гурджиев назовет “неординарными взглядами на мораль”[492] и в которых понятия морали и совести были разведены: “Он говорил мне, – вспоминает Гурджиев в главе о Богачевском, – что на земле есть две морали: одна объективная, установленная жизнью в ходе тысячелетий, а другая субъективная, порой преходящая, относящаяся к индивидуумам, так же, как к целым нациям, государствам, семьям, группам людей. Объективная мораль, – говорил он, – установлена жизнью и заповедями, данными нам самим Господом Богом через Его пророков, она становится основанием для формирования в человеке того, что называется совестью. И этой совестью объективная мораль, в свою очередь, поддерживается. Объективная мораль никогда не изменяется – она может только расширяться с течением времени. Что касается субъективной морали, она изобретена человеком и поэтому является относительным понятием, различаясь для разных людей и разных мест и находясь в зависимости от субъективного понимания добра и зла, господствующего в данный период”[493]. Как мы видим здесь, – и это характеризует Гурджиева и в большом и в малом, – даже созвучные ему идеи проходили обработку в поле его понимания и знания, и он не уступал ни на йоту в своем контексте, даже когда обращался к мнению дорогого ему наставника, который, по словам Гурджиева, сумел
