Симфонии - Андрей Белый

ст. 10. Задыхаясь Самумом холодным, полузасыпанный, обливается слезами.

ст. 11. Песок душит и хрустит на зубах.

ст. 12. Ослепли глаза старые… Падает проклятый, погибший.

ст. 13. Наваливается зыбь сухая… Не выкопать, не выкопать старого.

ст. 14. И, умирая, нищий славит Всевышнего; и, умирая, светлеет.

ст. 15. Наконец громадный порыв бури застилает старого… Тянется черная ночь…

§ 21 (Adagio)

ст. 1. Это был тот, кто смиренен, кто беден стал; над бедным телом его песочный курган возвышается в безмолвии тихом небес.

ст. 2. Так лечу я… меж бурь, меж туманов… светит бледная луна.

ст. 3. Так слышу я — голоса заоблачные, голоса примирения, голоса тихие.

ст. 4. Так — вижу я, что и ворон прощается; так знаю я — и убийца прощается: он боролся, страдал, ища Бога, Господа моего.

ст. 5. Вон туманы встают, и вздыхают, и стелются…

ст. 6. Вон откуда-то издали прощение и счастие… И уже никто не потерпит ни за любовь свою, ни за песни свои, ни за безумие свое.

ст. 7. И пустыня в покое. Под холмом покоятся горькие кости.

ст. 8. Дитя, настрадалось!.. Во сне придет твое детство!

ст. 9. Горькая луна — бледная, мертвая, катится в небесах.

ст. 10. Настрадалось!.. Холодные туманы!.. Бледная, мертвая, катится в небесах!

ст. 11. Вздыхают порывы бури улетающей, «еще порывы» последней бури.

ст. 12. Уже нет ледяной пропасти: не клокочет бессмысленная плоть…

ст. 13. Страждущий Иуда получает утешение. Жизнь улетает из камышей кротким призраком. Роза наклоняется над прудом… Шепот серебра в лунной сказке.

ст. 14. Слыша тихую песенку, прилетают белые Ангелы и погружают воспаленных безумием в кристальный холод небес…

ст. 15. Кипарисы сонными верхушками уплывают <нрзб.> в даль холода и чистых стремлений.

ст. 16. Вздыхают порывы бури замирающей, еще «порывы» «последней» бури!

§ 22 (Adagio)

[ст. 1. Дальше и дальше в глубь веков… Дальше и дальше в грядущее… Дальше и дальше, чтобы снова раскрылась картина того, чего не избежать спящему ребенку…]

§ 23 (Adagio)

[ст. 1. Зори….. Испуганной птицей слетела ночь…

ст. 2. Все дрожит от предрассветной грезы; забываюсь грезой… Вижу ребенка невинного; он колеблется, спящий, в туманах…..

ст. 3. И подхватывают его… И несут и несут куда-то.

………………

ст. 4. Зори…]

ст. 5. Под холмом покоятся старые кости.

ст. 6………………

ст. 7. И один, один, взволнованный, синий, расплывается титан на Востоке.

[1899 года]

[Послесловие] (Postludium)

ст. 1. Братья мои, не браните меня; вещее есть в песнях моих.

ст. 2. Если бы не от Него говорил, верили бы мне; но говорю сущее от Сущего, а не верите снам моим.

ст. 3. И го́ните меня, проклинаете меня… Ухожу в страны далекие, плача о ничтожестве моем.

ст. 4. А когда загудит труба Кричащего на вас, «вы» придете ко мне, «вы» преклонитесь передо мной.

ст. 5. Но я буду глух и не услышу вас, буду слеп и не увижу вас.

ст. 6. Потому что будет со мной Невеста моя.

ст. 7. Вся в цветах ароматных, вся в песнях.

ст. 8. Херувим горящий Невесты Великой — не услышу стенаний людских.

ст. 9. И будете плакать, вспоминая обо мне.

ст. 10. Вспомните меня, несущегося на Орле меж бурь, меж туманов; вспомните мои символы тайн великих, неизведанных.

ст. 11. И вам станет холодно, и страшно; и увидите меня в радуге.

ст. 12. И помолитесь мне, и не отвечу вам.

ст. 13. И взвоете от ужа<са>.

ст. 14. И придет смерть, и покроет вас хитоном своим.

<18>99 года

ЛИРИЧЕСКИЕ ОТРЫВКИ В ПРОЗЕ

ВИДЕНИЕ

1. Видел я как бы сон.

2. Мне был послан голос: «Гляди… Вот близится время».

3. И я увидел — среди далеких горных вершин, на заре стоял грядущий Царь, как ясное, утреннее солнце.

4. Его ризы были как огненная лава, струящаяся по горным вершинам.

5. И грудь, и плечи, и ноги были окутаны кровавою ризой.

6. И среди кровавых риз, как ясные очи, как далекие звезды, мерцали аметисты,

7. блистали топазы, смарагды, сапфиры, гиацинты, карбункулы.

8. И Он был опоясан алмазным поясом. И на алмазном поясе висели многострунные гусли.

9. И от многих струн исходил звон, подобный серебряным источникам.

10. И в одной руке Он держал посох, прорастающий лилиями и нарциссами.

11. А в другой руке была золотая чаша, а в чаше горячая кровь.

12. Это была кровь праведных, и от нее курился легкий оранжевый пар.

13. И сквозь легкий оранжевый пар смотрело на меня лицо белое, как слоновая кость, с коралловыми губами.

14. И два ряда зубов — два жемчужных ожерелья — обрамляли, словно пасть клокочущего вулкана.

15. И на кровавые плечи, и на окровавленную грудь спокойно, величаво легли белоснежные седины.

16. Вот Он стоял на синем куполе тучи, пронзенном изломами молний.

17. И голос Его вдалеке был как гром и как праведная буря.

18. Уже тихо снимался синий купол с розовых ледников и нес на меня дивного Мужа.

19. Вот придет днем воскресным с утренними облаками.

1900

ВОЛОСАТИК

Посвящается О. М. Соловьевой

На скале мраморная терраса. Рядом бездна, поросшая розами, — розы свесились пунцовыми шапочками и распростертыми ветками. Легко оступиться — полететь сквозь пышные розы в головокружительное ущелье. На террасе веселое общество. Это — не то сон, не то действительность. Сверху на мрамор террасы падает благовонная водяная пыль.

Общество состоит из девушек и юношей в пунцовых тогах с золотом. Девушки блаженно замирают в вечернем пиршестве, как жрицы храма невинно-чистых восторгов. Их мечтательные головки среди пышных роз кажутся выточенными из мрамора. Одни, ощипав розу, бросают в стоящих юношей розово-красным дождем. Другие едят бархатно-золотые абрикосы, запивая теплым, красным, как кровь, вином. А та, что всех строже и тоньше, сурово стиснув губы, играет на арфе, охваченная вечерней светозарностью.

На террасе зажигаются цветные фонарики. Терраса в огоньках…

Над бездной, под розами, уцепившись за колючие кусты, висит странное существо. Это огромный паук… На жирном черно-паучьем теле, усеянном мохнатыми волосами, быстро повертывается головка старого, безбородого, злого гнома: это дух пропасти. Он заманивает в предательскую бездну и сосет там жертву свою. Это он насадил розы над пропастью. Вот из-под атласных лепестков выставляет два глаза волосатик — два сверкающих глаза… Волосатик смотрит на пирующих. Сверху кажется, словно бриллиантовые светляки расположились на розах.

Спускается ночь. Веселие пира чем-то прервано. Какая-то задумчиво-грустная струна оборвалась… Что-то новое, чуждое вплетается в настроение, но все замалчивают случившееся. Никто не желает первым заявить об этом вслух. Одна девушка выронила абрикос и тревожно оглянулась. Все повернули головы в ту сторону, куда она поглядела. А самая тонкая, выпустив арфу из рук, откинулась на спинку сиденья, закрывая руками испуганное лицо.

Тогда разом встают юноши в красных тогах с золотом. Иные из них ощупывают оружие. Все ясно почувствовали, что носится кто-то нездешний, кто-то страшный, непреоборимый.

Задумчивый юноша, знающий тайны колдовства, прикидывается веселым и наивным, чтоб задушить растущий ужас. Он приглашает присутствующих продолжить трапезу, в изысканно-пышной хвале прославляет огненное вино и золотые абрикосы, но разговор не возобновляется.

И вот сидят. Фонарики — кроваво-красные пятна: их отблеск на мраморе кажется чем-то ужасным. Будто из невидимой раны выступает пятнами кровь. А светляки, как два сверкающих глаза, приковывают всеобщее внимание.

На террасе нет никакой возможности оставаться, потому что фонарики окончательно наполняются кровью, а потушить их никто не смеет. Самая стройная из пирующих, выпив чашу огненного вина, порывисто играет танец, но в бешеных звуках — ужас. И летят, и мчатся эти отравленные звуки, и все понимают, что им уже нет спасения.

Тогда волосатик, наткавший своей ядовитой паутины, начинает нежно чирикать, умильно вытянув свое гномье лицо, нетерпеливо перебирая черными, насекомьими, пауково-мохнатыми лапами. И они, завороженные блеском светляковых глаз, идут на гибель…

Но в бриллиантовом небе тихий запрет, но в рассветной зорьке кроткий призыв… Опоздал волосатик… Чары ночи не погубят их.

И вот молятся Творцу, благодаря за избавление. Задумчивый юноша воздевает торжественно руку, и крестное знамение ложится на мрачную бездну. Тогда предательские розы свертываются и блекнут. Озаряются безысходные ущелья, откуда на них еще горят два озлобленных глаза: это волосатик, не упившийся кровью, жадно кусает свои трясущиеся, вампирные губы.

С отвращением отвертываются и восходят на мраморную террасу встречать красное золото восхода чашами вина, за блюдами солнечных абрикосов.